Роман Буревой - Все дороги ведут в Рим
Она на мгновение закрыла глаза. И вновь очутилась в Колизее. Он протягивал ей папку, а она смотрела на него и не могла сдвинуться с места.
«Рад видеть тебя, Порция», – звучал в ушах его голос.
Нет, она не будет говорить об этой встрече Бениту. Она никому ни о чем не будет говорить.
ГЛАВА V
Игры Постума против Философа
«Вчера император Постум Август сражался на арене. Аналогии напрашиваются сами собой. И хотя за тысячу лет отношение к гладиаторам сильно изменилось и теперь это слово не является синонимом бандита, все же появление императора на арене бросает тень на Империю».
«Акта диурна», 7-й день до Ид апреля[15]I
Ещё пять дней назад Марк как будто неплохо себя чувствовал. Норма вопреки всякой логике, вопреки опыту вдруг яростно уверовала в чудо. Погода стояла удивительная – небеса бездонные. Облака медленно плыли послушными стадами белых овец. Посаженные на склонах гор деревца принялись хорошо. Кто знает, может, Крит станет лет через сто таким, каким был прежде, – покрытым лесами и…
Марк улыбался и говорил, что такого неба он никогда не видел прежде. Только лицо у него было белым как снег, белее простыней. Белее белых роз в вазе на столе. А потом Марк перестал есть. Он не мог пошевелиться, даже открыть глаза было трудно. Даже шевельнуть посеревшими губами – и то не мог. Однако утром последнего дня вдруг встрепенулся и даже пробовал поймать бабочку, что вилась над цветами. Не получилось. Норма хотела ему помочь. Но он её остановил.
– Не надо… пусть летит… это я… – Что «я» – не договорил.
Рядом с вазой стояла клепсидра[16]. Вода давным-давно перетекла из одной половины в другую, но Норма не переворачивала старинные часы. И так все время давно вышло. То, что сейчас, – было сверх отпущенного.
Если бы она осталась в Риме… О, если бы она сейчас была в Риме! В Риме есть лекарства и клиника, она бы вылечила своего мальчика. Но их не пускали в Рим. Платой за несгибаемость явилась жизнь её Марка. За принципы, за надменность, за убеждения. Стоят ли убеждения жизни единственного ребёнка? Да Норма и не собиралась приносить такую жертву. Уверенность в неуязвимости Марка её подвела. Она считала, что родила существо, которому не страшны Z-лучи и кого вообще ничто на свете не может уязвить. Ошиблась. Норма родила простого ребёнка. И Z-лучи его убили. Марк расплачивается за её просчёты и за её фантазии, только и всего. Она пыталась увидеть сверхъестественное там, где было самое простое – обычная жизнь, обычный малыш. Обычное принять и понять бывает труднее всего. Все мечтают о сверхъестественном. Ищут знамения там, где их нет. И дождь, и внезапный снег, и засуха, – все можно истолковать как знаки. Но можно увидеть только ДОЖДЬ. СНЕГ. ЗАСУХУ. И засуха – это не чёрная худая лошадь с облезлым хвостом – дэв Апаоши, дерущийся с белым конём Тиштрия за право дождей пролиться на землю. В юности Норма увлекалась зороастризмом, но вскоре это увлечение прошло. Проповедь превосходства зороастрийцев над всем остальным человечеством была привлекательной для многих, но не для Нормы Галликан. Так что засуха в этом году – это всего лишь антициклон, зависший неподвижно над Внутренним морем. В таком мире страшно жить – страшно до боли во всем теле, до расщепления позвоночного столба, до иссушения мозга, до… нет, пусть лучше будет дэв в виде облезлой чёрной лошади, пусть он сражается с белым прекрасным конём. Так понятней, так проще, и так – почти не страшно, ибо все зависит от дэвов, и почти ничего – от тебя. Как принять ответственность за хрупкий голубой шарик и не сойти при этом с ума? Легче поверить в дэва. Норма не может. Она погружается в тайны этого мира, как в чёрную бездну. Мир слишком сложен – это его главный недостаток. А все попытки упростить – лишь краткоживущие схемы, пригодные на несколько лет или веков. Остаётся одно: закусить губу, подавить страх и перестать выдумывать дэвов.
Пурпурная бабочка вновь вернулась. Закружилась над цветами, потом села на руку Марку.
– Это я… – сказал её мальчик одними губами, – …и она бессмертна.
Пурпурная бабочка улетела, яркое пятнышко огня заметалось среди цветов сада и исчезло.
– Психея, – прошептал Марк.
А потом он заснул. И сон его плавно перешёл в беспамятство. И он больше уже не проснулся. Норма сидела у его постели, держала его за руку и ощущала, как тепло медленно покидает тело.
II
Римляне считали, что Постум встаёт поздно, с трудом продирая глаза после очередной попойки. На самом деле юный император поднимался с рассветом. Из спальни он переходил в свой малый таблин. Все думали, что император ещё спит, а он уже сидел за столом, просматривал свежий номер «Акты диурны», пил кофе и делал заметки на листке. Потом, просмотрев записи, сжигал листок. Так что утром Местрий Плутарх всякий раз находил на серебряном подносе пепел. Вместе с «Актой диурной» приносился шифрованный листок из «Целия». Сегодня в нем было сообщение об активности монголов и предполагаемом наступлении на Готское царство. Царь Готии Книва просил помощи. Двадцать лет Книва ждал этого нападения, и все же оно оказалось для него полной неожиданностью. Однако у Рима не было договора с Готией, и Бенит не хотел его сейчас заключать. Легион он, конечно, пошлёт. Но не более. К тому же префект претория находился в плену и, как сообщал «Целий», был уже переправлен в Альбион. К счастью, Блез так глуп, что не сможет сообщить противнику ничего ценного. И все, что может сделать Лондиний, досаждая Риму, это держать префекта у себя. Ну и пусть держит. Так лучше. Не так сложно назначить нового командующего гвардией. Хуже Блеза все равно не найти.
«Гней Рутилий», – написал император на листке. И рядом поставил ещё несколько букв. И несколько вопросов, Потом сжёг и этот листок.
Постум знал, что доклады «Целия» поступают к нему на стол целиком. А к Бениту – в урезанном виде. «Целий» набивался в союзники. Но в союзники тайные. К примеру, доклад о философах, которые мечтают превратить Рим в идеальное государство Платона, поступил только к императору. Философов пока двое. Им что-то около двадцати, оба – тёмного происхождения. Девушка и юноша. Береника и Серторий. Август взял чистый листок, но ничего больше не написал. Долго сидел, задумавшись.
Кто обычно спал до полудня, так это Бенитов сынок. Однако в то утро и он поднялся рано. А может, и вообще не ложился? Потому что когда он появился в таблине императора, вид у него был безумный. Глаза вытаращены, на губах пена, волосы всклокочены, и в волосах то ли пух, то ли обрывки бумаги. Вошёл Александр без доклада. Вернее, ворвался тайфуном. Постум едва успел задвинуть ящик стола и принять невозмутимый вид. Физиономия Бенитова сынка вместе с безумием излучала торжество. Руками Александр размахивал так, что едва не сшиб бюст Сенеки, стоящий у входа.
– Покупай! – крикнул он и швырнул на стол потрёпанную коричневую папку.
Постум брезгливо тронул тесёмки, но открывать не стал.
– Заветная папашина папочка, прямо из потайного ящика. А я вот сумел её выудить. Ха…
– Зачем она мне? – с напускным равнодушием пожал плечами Постум.
– Как зачем? Здесь списочки неблагонадёжных и списочки тех, кого папаша хочет ликвидировать в ближайшее время.
Постум потянул за тесёмки, но Александр рванул папку к себе и навалился на неё всем телом.
– Э, так не пойдёт. – Он погрозил императору пальцем и хитро ухмыльнулся. – За папочку придётся заплатить. И причём кругленькую сумму. Тысчонку за один листочек. За первый. Остальные продам дешевле. А первый непременно за тысчонку.
– Да нет там ничего. Вырезки из старых газет, – фыркнул Август, отводя глаза. – Ты такой же жулик, как и твой папаша.
– А вот я ему доложу, что ты о нем глаголешь, – пригрозил Александр.
Его детские пухлые губы раздвинулись в самодовольной ухмылке.
– Да он и так знает – это же для него комплимент. Но то, что ты рылся у него в столе, вряд ли ему польстит. Так что проваливай.
– Заплати тысчонку и увидишь… Здесь списочки «проскрибированных». Я не шучу. Макрин лично составлял. Макрин – он обожает составлять списочки.
– Ладно. Тысячу за старые вырезки. Так и быть. Только из любви к Бениту.
Постум вытащил две банкноты по пятьсот сестерциев.
Александр схватил их, развязал папку, вынул наудачу листок и протянул Августу. Постум прочёл. Лицо его было неподвижно, эмоций никаких, как будто он в самом деле читал пожелтевшие вырезки из вестников.
– Ну так как, берёшь папочку? – Александр дрожал от возбуждения. На месте сидеть не мог – сорвался и закружил по таблину, прижимая папку к груди.
Постум помолчал.
– Сколько хочешь?
– Миллион! – выкрикнул Александр и захохотал. – А, каково?! От меня ты такого не ожидал… миллиончик… кругленький такой симпатичный миллиончик. – Александр любовно погладил папку.
