Грегори Киз - Пушка Ньютона
– Хорошее дело.
– Очень хорошее. Главное – выбрать нужную персону, чтобы воспеть в творении какого-нибудь там убитого, или утонувшего, или на морозе замерзшего.
– Уж лучше их воспевать, чем повешенного за кражу цыпленка.
– Да, уж куда лучше.
– Надо воспевать тех, у кого нет общепризнанных добродетелей, – продолжал развивать свою мысль Бен. – Хотя, знаешь, я думаю, что смерть возвеличивает человека, даже если при жизни у него и не было особых достоинств.
Джон снова нахмурился:
– Говорю тебе, ты уже читал эти стишки, черт тебя подери. Зачем ты тогда заставляешь меня снова их тебе читать?
– А ты действительно считаешь, что все это чушь, нелепая и смешная? – совершенно серьезно спросил Бен. – Неужели чувствительный стишок, написанный искренним и глубоко скорбящим человеком, заставляет тебя смеяться до слез?
– Скорбь человека не может служить извинением его плохим стихам, – отчеканил Джон. – Если человек не может скорбеть изящно и выразительно, то пусть он по крайней мере скорбит молча. Но знаешь, мне кажется, что все эти критические рассуждения мадам Смиренной Добродетели очень уж остроумные, я бы даже сказал, они – самое примечательное, что я когда-либо видел на страницах газеты твоего брата. Возможно, ты просто еще не оценил по достоинству хорошо завуалированную иронию этой дамы.
Бен усмехнулся:
– Я-то высоко ее ценю, а вот что сейчас будет с твоей оценкой.
– Что ты хочешь сказать?
– Хочу сказать, что под именем Смиренная Добродетель скрывается не какая-то там остроумная дама, а я, соломенная ты голова, Джон.
С минуту Джон ошарашенно смотрел на Бена и наконец выдавил:
– Эта мадам Смиренная Добродетель – ты?
– Именно, – подтвердил Бен, стараясь казаться беспечным. Хотя знал, что его идиотская улыбка наводит на мысль, будто он лжет.
– Клянусь, я б никогда не догадался. Вообще-то это очень на тебя похоже! А брат знает об этом фокусе?
– Тебе стоило бы полюбоваться, как он и его читатели ломают головы, стараясь угадать, кто подсовывает им под дверь «писульки» этой добропорядочной дамы.
– Ну и кого они подозревают? – весело спросил Джон.
– Звучат имена самых выдающихся литераторов, – ответил Бен. – Представляешь, как это льстит моему самолюбию.
– Как это может льстить твоему самолюбию, если никто не знает, что это твои сочинения?
– Но я-то знаю. А вот если бы Джеймсу это стало известно, то он никогда бы ничего такого не напечатал. Поэтому я совершенно спокойно могу предлагать свои творения на суд читателей, не боясь, что моя персона пострадает от лести или от критики. – Бен предусмотрительно умолчал о своем страхе пострадать от самого обычного и заурядного тумака.
– Я бы на твоем месте желал, чтобы все знали, что это мои творения. Я бы хотел получать причитающиеся мне вознаграждения.
Бен пожал плечами:
– Жаль. Я так надеялся, что у моей Смиренной Добродетели появится достойный оппонент.
– Да ты не волнуйся, у нее найдутся достойные оппоненты. Ее намеки так прозрачны, притом они частенько нацелены на членов городского управления.
– Да, мы уже получили несколько писем от тех, кто не согласен с добродетельной вдовой. Но я-то думал, что мы могли бы направить все эти дебаты в нужное русло, вести их более остроумно, высмеивая глупости обеих сторон.
– И я тоже должен буду скрываться под другим именем? – спросил Джон.
– Ну а что в этом такого, Джон Коллинз? Это будет забавно, разве не так?
– Возможно.
– Подумай, Джон. Выйдет отличное состязание.
– Я подумаю. А пока скажи мне, удалось ли тебе перехватить что-нибудь новенькое из любовных посланий с математическими формулами?
Бен воздел палец к небу.
– А! – Он ухватился за гик, чтобы не потерять равновесия и чтобы гик случайно его не ударил, пока он, повернувшись назад, ищет что-то в ворохе бумаг. Наконец он извлек оттуда свиток, перевязанный лентой. – Вот тебе подарок, – сказал он, протягивая свиток Джону.
– Интересно, у тебя дел было по горло, как ты…
– Я выкроил время, чтобы сделать тебе приятное, – перебил его Бен.
– А я вот все думаю, не изобрести ли нам еще один «франклиновский» прибор, – сказал Джон, развязывая ленту.
– Пожалуйста, не называй приборы «франклиновскими» и никому не говори, что это я их делаю, – забеспокоился Бен.
– Хорошо, хорошо, – раздраженно ответил Джон. – А ты что, разве не хочешь извлечь какую-нибудь пользу или хотя бы получить благодарность за свой труд?
– Да какая ж мне польза оттого, что кто-то еще сделает подобный настраивающийся самописец? Тогда нам с братом прямая дорога в богадельню.
Джон насупился:
– Я думаю, причина не в этом. Неспроста ты подписываешься вымышленным именем, держишь свое изобретение в тайне…
Бен тяжелым взглядом уставился на Джона. Неожиданно его осенило: Трэвор Брейсуэл успел пообщаться по поводу harmonicum не только с ним.
– Джон… – начал он.
– Ну что?
– После того эксперимента на пруду, ну помнишь, с harmonicum, ничего такого с тобой не происходило… особенного?
Джон чуть заметно кивнул, по лицу его пробежала тень. Он тяжело вздохнул.
– Я не хотел говорить… Я хотел спросить… – Ему никак не удавалось сохранить спокойный и уравновешенный тон. Он судорожно сглотнул и испуганно выпалил: – И с тобой это было?
– Ты видел Трэвора Брейсуэла? – чуть слышно спросил Бен.
Джон удивленно вытаращил глаза.
– Звучное имя, – пробормотал он, – хотя, насколько я помню, у человека из моего сна имени не было.
– А при чем здесь сон?
– Когда мы вернулись с пруда, той же ночью мне приснился сон. Такого кошмара я за всю свою жизнь не видел. Мне снилось, что я снова на пруду, и какой-то человек начал кричать на меня и требовать, чтобы я прекратил эксперимент, а потом он схватил тебя за горло – ты тоже там был, Бен, – и начал душить. Я бросился к тебе на помощь, а потом… – он снова нервно сглотнул, и Бен понял, что ночной кошмар до сих пор не дает ему покоя.
– Продолжай, – попросил Бен.
Джон кусал губы и молчал, наконец спросил:
– Тебе такой же сон снился?
Бен кивнул.
– Я тебе потом расскажу, – пообещал он, – сначала ты. Джон уставился на бумаги, лежащие у него на коленях. Он избегал смотреть Бену в глаза.
– Ну вот, а потом передо мной возник ангел, он весь сиял, а в руках у него был огненный меч. Он объявил мне, что Бог отрекся от тебя, но я могу надеяться на прощение. Но я… я не хотел, чтобы тебя убили, поэтому я попытался поговорить с ангелом. Как только я открыл рот, он коснулся меня огненным мечом, и я… – Джон втянул голову в плечи и попытался изобразить улыбку, – ну, я думаю, что во сне я умер. Я чувствовал это так явственно. Я видел, как меня пожирали черви, жирные, они ползали внутри моего черепа. И я находился в каком-то ужасном темном месте… – Джон постарался улыбнуться, но губы у него задрожали, и улыбка вышла жалкой.
– Ну, – начал Бен, – мой сон был немного лучше. – Он рассказал о своей встрече с Брейсуэлом. Но умолчал о том, что встреча состоялась не во сне, а наяву. В этом Бен не сомневался. На следующий день после встречи он видел пятно на том самом месте, где его вырвало в то злополучное утро. Но Бен не хотел, чтобы Джон знал, что это был вовсе не сон.
– А потом еще были? – спросил Джон.
– Ты имеешь в виду такие сны? Нет.
– Тебе не кажется, что это harmonicum их вызвал? – и, не дожидаясь от Бена ответа, Джон торопливо продолжил: – Помнишь то розовое свечение, совершенно непонятно, почему оно возникло и для чего?
– Помню розовое свечение, – ответил Бен.
– Может быть, оно и стало причиной наших ночных кошмаров? Может быть, мы их каким-то образом вызвали из эфира? – Джон говорил это совершенно серьезно.
Бен скептически скривил губы, обдумывая, как бы ему вытащить Джона из дебрей глупости.
– Я читал, – начал он осторожно, – что Готфрид фон Лейбниц считал, будто материя содержит в себе нечто, что он назвал монадами.
– Да… так он называл ферменты, – подхватил Джон.
– В отдаленном смысле, – поправил Бен. – Сейчас его теория в значительной степени подвержена сомнению. Лейбниц считал эти монады живыми и разумными существами, может быть, даже частичками Божественного разума.
– Кажется, нечто подобное утверждал и Ньютон?
– Вовсе нет. Ньютон утверждает, что пространство и время – это органы Бога, посредством которых он воспринимает наши поступки. Лейбниц же полагал, что монады имеют сознание.
Джон мотнул головой, откинув назад волосы, и наградил приятеля скептической ухмылкой:
– Ты что, выдвигаешь гипотезу, будто эти сны наслал на нас пруд в отместку за то, что мы потревожили находящиеся в нем монады?
– Нет, я не выдвигаю такую гипотезу, поскольку думаю, что Лейбниц ошибался. Послушай, вон тот шкот, я хочу сменить галс.
Джон подтянул канат, но по выражению его лица было видно, что он не считает разговор оконченным.