Андрей Родионов - Французский дьявол
Отныне забыто все, что было нам поручено, а мы обязаны сломя голову нестись туда, где ждут это послание будущие убийцы короля Франции Карла VII. Поступи мы иначе, и это совершенно справедливо будет воспринято как предательство и государственная измена. Герцогу Карлу Орлеанскому придется немного подождать обещанной помощи, поскучать в неволе, и я рад, что все так обернулось. По назойливым слухам, циркулирующим среди французской знати, в последние несколько лет Орлеанец не на шутку увлекся соколиной охотой, смазливыми придворными фрейлинами и любовными виршами, коих сочинили чуть ли не пятьсот. Поговаривают, что некоторые из них весьма и весьма удались, и герцог всерьез подумывает издать книгу. Так что пусть вельможа и дальше томится в английском плену, целее будет. И без него во французском королевстве хватает заговоров, интриг и прочей неразберихи.
Тусклое британское солнце вот-вот укроется за верхушками деревьев, воздух свеж, под ногами хлюпает грязь вперемешку с полусгнившими листьями. С запада наползает черная туча, медленно, но точно, словно асфальтовый каток.
— Через полчаса хлынет ливень, — уверенно басит Малыш.
— Замечательно, — отзываюсь я. — Дождь — хорошая примета.
— Робер, — Малыш колеблется, не решаясь что-то сказать, бросает по сторонам быстрый взгляд, словно подозревая, будто мрачные стволы деревьев, подпирающие низкое небо, способны нас подслушать. — У меня отчего-то плохое предчувствие.
— Сожрал перед сном какую-нибудь британскую гадость вроде пудинга и запил ее темным элем? — уточняю я, в сотый раз проверяя, легко ли выходит из ножен кинжал, что я ношу на правом предплечье. — Что ж вы как дети малые, все в рот тащите?
— Пудинг, — мечтательно тянет Жюль, который притаился за соседним деревом. — Это вещь! Хотя я бы сейчас и от копченого окорока не отказался.
— Губа не дура, — фыркаю я, подсыпая свежий порох на полку пистолета, и говорю Малышу: — Если начнется какая заварушка, держись поближе ко мне.
— Зачем? — недоуменно косится верзила.
— Надо, — туманно отвечаю я.
Ну не будешь же объяснять, что рядом с ним намного безопаснее, чем без него.
— А ну тихо! — шипит командир, и мы возвращаемся к наблюдению.
На первый взгляд усадьба «Белый вол» ничем не отличается от прочих английских поместий. Высокий двухэтажный особняк в форме буквы «П» заботливо обнесен каменной оградой. Массивные ворота, обитые железными полосами, узкие окна — бойницы, тяжелые ставни, широко распахнутые по случаю светлого времени суток. Словом, типичный сельский дом дворянина средней руки. Если не знать точно, то сроду не подумаешь, что перед тобой находится база, где ведется подготовка убийц для французского короля и его семьи.
Слева от особняка стоит одноэтажный домик для слуг, рядом с ним — конюшня и кузница, справа, на некотором отдалении, расположена маленькая церквушка. Вот уже пару часов мы пристально наблюдаем за усадьбой, но так и не заметили ничего подозрительного.
— Что толку тянуть? — недовольно бурчит парижанин. — Если мы решили войти внутрь, то так и следует поступить.
В его словах есть определенный резон. Атаковать ночью, не зная ни расположения постов, ни схемы помещений — чистое безумие. Ляжем все, так и не выполнив задачи. Но выжидать и изучать нам особо некогда, англичан, побитых нами на дороге под Кингстоном, наверняка уже нашли и доложили куда надо. Того и гляди сюда двинется подкрепление, и мы из охотников превратимся в дичь. Долго ли мы продержимся в незнакомой местности, если на облаву поднимут всю округу?
— Верно, — поддерживают Жюля гасконец и Малыш. — Раньше войдем, раньше выйдем.
— Что ж, — решает шевалье де Кардига. — Так тому и быть. Задача ясна?
— Чего уж тут неясного, — отзывается парижанин. — После того как вы начнете, мы убиваем всех, кто сопротивляется, а здание поджигаем. Вы с Малышом идете вперед, на второй этаж, я — по первому этажу направо, сьер Габриэль — налево. Робер остается в главном холле, страхует нас от разных неожиданностей. Когда покончим со всеми, встречаемся во дворе, перед входом в усадьбу.
Командир оглядывает нас испытующе и громко произносит:
— Их гораздо больше, чем нас, но британцы не готовы к бою. А потому чем быстрее мы все проделаем, тем лучше. Главное — не дать им опомниться! Будут баррикадироваться в комнатах — не лезьте, пусть их. Наша задача — убить как можно больше, а потом сжечь все дотла. Из огня они вылезут сами, как миленькие.
Подавая пример, шевалье де Кардига садится на жеребца. Я прыгаю в седло, пристраиваюсь в хвост за Жюлем, лица моих спутников непривычно суровы, губы плотно сжаты. Впервые за месяц, проведенный в Англии, нам предстоит иметь дело с равными по силе воинами. Это не купеческий караван грабить или поджигать арсенал. Понятно, будут потери, и уже через какой-то час, когда все будет кончено, нас останется гораздо меньше. Но даже если все мы поляжем в тайном гнезде врага, то успеем захватить с собой на тот свет столько англичан, что сорвем их планы! Наша единственная надежда на успех — внезапность и дерзость.
Медленным шагом мы въезжаем в беспечно распахнутые ворота, выскочивший конюх всматривается из-под руки и, повернувшись к нам спиной, кричит что-то неразборчивое. Тут же на помощь ему выбегают двое подростков, кланяясь, подхватывают поводья. Главная дверь усадьбы распахивается, на крыльцо выплывает важный господин в расшитой серебром ливрее, с достоинством нагибает голову, обозначив поклон.
Гулкий голос господина в ливрее заполняет собой весь двор:
— Добро пожаловать в усадьбу «Белый вол», господа. Как вас представить хозяину дома?
— Сэр Джереми Хиггинс со спутниками, — надменно заявляет шевалье де Кардига.
Следом за этим то ли лакеем, то ли мажордомом мы входим в просторный высокий холл, ярко освещенный пламенем свечей. Помимо многочисленных канделябров на стенах под потолок подвешена гигантская люстра, на ней истекают воском не менее сотни свечей толщиной в мое предплечье.
— Как для бала приготовились, — вполголоса замечает Жюль.
— Прошу подождать, — церемонно объявляет наш проводник, перед тем как исчезнуть в одной из дверей.
Мы скидываем плащи, готовясь к предстоящей резне.
— По моей команде, — вполголоса напоминает командир.
Я машинально киваю, во рту сухо, ладони, напротив, вспотели, а сердце колотится, как сумасшедшее. Казалось бы, за четыре года можно привыкнуть к постоянной угрозе смерти, ан нет, не получается. Перед каждым боем я по-прежнему волнуюсь, как в первый раз.
Через несколько минут одна из дверей, ведущих в холл, распахивается, в сопровождении пары воинов твердым шагом входит высокий широкоплечий мужчина лет тридцати в сером камзоле.
— Сэр Родерик Флаймс? — сощурившись, спрашивает командир.
— А вы, я полагаю, сьер де Кардига? — не менее холодно интересуется британец и, воспользовавшись секундным замешательством нашего командира, вскидывает руку, до того заложенную за спину.
Грохочет выстрел, сэр Флаймс, отбросив в сторону отныне бесполезный пистолет, громко кричит:
— Ко мне!
Несколько дверей, ведущих в холл, распахиваются одновременно, оттуда, толкаясь, выбегают воины, много воинов, отчего тут сразу становится не протолкнуться. Страшно щелкают металлические тетивы, я падаю на пол, пропуская над головой смертоносный ливень арбалетных болтов, а когда вскакиваю с мечом в руке, то вижу, что битва нами безнадежно проиграна. К сэру Родерику Флаймсу, или как там его, пробиться невозможно, перед ним, надежно прикрывая щитами, стоят сразу трое латников. Судя по уверенной хватке, с которой те держат тяжелые секиры, и суровым, невыразительным лицам, это настоящие воины, не чета мне.
Арбалетчики отступают к стенам, из дверей, расталкивая их, выбираются все новые воины, в руках топоры и булавы. В спешке они цепляются кольчугами за механические луки стрелков, отчего в холле стоит угрожающий звон.
Я кидаю быстрый взгляд на пол, там бьются в агонии, постепенно затихая, три хорошо знакомых мне человека. Из развороченного пулей затылка командира щедро плещет кровь, а парижанина и Лотарингского Малыша англичане так утыкали арбалетными болтами, что оба напоминают ежей. Они мертвы, от арбалетного выстрела в упор не спасет никакая броня. Слева прижался к стене сьер Габриэль, пустые руки он поднял высоко над головой.
Я мельком удивляюсь тому, что гасконец так и не выхватил меча, сам же истошно кричу:
— Я сдаюсь, сдаюсь! Только не убивайте, они меня заставили!
Бряцает по каменным плитам холла меч, выпущенный из руки, на мгновение я скрещиваю руки на груди, но тут же вскидываю их высоко вверх. Суровые лица англичан расцветают презрительными улыбками, ни один из них не стал бы так унижаться перед врагом, а постарался достойно встретить смерть. Что за дикость бросать меч, когда ты еще можешь сражаться, на такое паскудство способны только трусливые лягушатники!
