Андрей Дай - Поводырь в опале
Тишина, на минуту повисшая под высоченными потолками Николаевского зала, когда закончил и поклонился, чувствительным холодком прокатила по взмокшей спине. Господи, неужто они ничего не поняли?! Но нет! Один, второй, третий — десять, тридцать — и, наконец, все до одного человека встали с мест и, стоя, мне аплодировали. Включая графа Строганова, кстати. Фуух. Только тогда ощутил, как подрагивают от волнения коленки.
Кто-то подходил, тряс руку. Какие-то рожи, брызгая слюной, что-то пытались доказать. Совали картонки визитных карточек в руки. Незнакомый толстый господин грозил мне волосатым пальцем, крестился, а потом лез целоваться. Вроде трезвый был… Ни графа, ни Володи Барятинского я в тот день больше не видел. Да и глупо было бы надеяться, что придворные, или того пуще — царевич, полезет на сцену выражать свой восторг от откровенно рекламного сообщения.
Толпа провожала до самой кареты. Лошади пугались, косились на зачем-то что-то кричащих людей и тронули с места так резко, что я опрокинулся на спинку сиденья.
— М-да, — сказал Михаил Константинович Сидоров, которого я взялся подвезти до дома. — А ледокол-то я все одно построю. Ныне же летом в Кронштадте и заложим.
— Помоги вам Господь, — кивнул я. И вспомнил, что так ни слова и не сказал о пароходах на Оби, и о значении для Западной Сибири Великой реки. И даже настроение сразу пропало.
С вечера еще велел купить у мальчишек-разносчиков все утренние газеты. Вдруг хоть кто-нибудь, хоть чуточку, хоть малюсенькую заметочку успеет тиснуть. Ничего не нашел. После завтрака отправил Апанаса с Артемкой на рынок с заданием — послушать, что говорят о моем вчерашнем выступлении. Газеты газетами, а слухи — как барабаны африканских папуасов, способны пересечь континент за считанные часы.
Разведчиков своих не дождался. Посыльный принес приглашение в канцелярию принца Ольденбургского, к дяде Карлу. Никаких особенных встреч на этот день запланировано не было, потому — собрался и поехал.
Как оказалось — не зря. Карлу Васильевичу было поручено договориться со мной о переселении нескольких десятков тысяч гольфштинских датчан в Томскую губернию. Ко времени, когда в Финском заливе начнется навигация, первые двенадцать кораблей должны прибыть в Петербург. В ведомстве господина Мельникова уже ангажированы несколько сот вагонов для доставки иноземцев в Нижний Новгород. Согласно первоначальным наметкам плана, мне следовало организовать перемещение всех этих людей из Поволжья в Сибирь.
Естественно встал вопрос — кто за все это должен платить? У полковника Черняева в Туркестанском отряде куда меньше народу, а он умудрился половину Средней Азии завоевать. Даже десять тысяч датчан — настоящая армия, которая, словно саранча, способна сожрать всю пищу во всех деревнях вдоль Московского тракта!
И второй вопрос — как мне относиться к этим переселенцам? Есть ли у них, подобно Екатерининским немцам, какие-то особенные льготы и привилегии? Останутся ли они подданными датского короля Христиана, или, после сошествия с кораблей принимают Российское гражданство?
Третьим, меня весьма занимающим, аспектом было — наличие у перемещаемых каких-то особенных навыков. Кто они большей частью? Крестьяне? Ремесленники? Мелкие лавочники? Есть ли среди них врачи и инженеры? Мне предстояло единовременно расселить эту орду по краю, и мне бы не хотелось, чтоб в столицу полетели жалобы на принуждение заниматься незнакомым делом.
С деньгами все решилось проще всего. Из суммы будущей выплаты за отказ от претензий на престол Великого Герцога Лауэнбурга, Ольденбургский готов был уже сейчас перевести на указанные мной счета миллион рублей серебром. Часть этих, действительно гигантских для Зауралья средств должно было пойти на обеспечение датчан транспортом и питанием в пути. Остальное, должно было стать основанием фонда, из доходов которого специально созданный попечительский совет станет оказывать всевозможную помощь гольфштинцам в обустройстве на новых землях.
— Петр Георгиевич особенно подчеркнул, — глядя мне прямо в глаза, четко выговорил дядя Карл, — Что ты, Герман, мог бы до десятой части этих средств истратить по своему усмотрению.
Логично. Сильно сомневаюсь, что разрешение честно украсть десять процентов — это инициатива самого принца. Но то, что часть денег неминуемо будет разворовано — это как пить дать! Так почему бы сразу не определить пределы допустимой наглости?! Тем более что у дяди Карла тоже есть семья, и его дети тоже хотят кушать мороженное, а жена любит одеваться красиво.
Быстро договорились. Карл Васильевич признал, что двадцати тысяч ему будет вполне достаточно. И в случае проявления какого-либо интереса со стороны какого-нибудь излишне ретивого столичного чиновника к судьбе бедных датских беженцев, дядя должен был немедленно мне телеграфировать.
С государственной принадлежностью дело оказалось немного сложнее. В Императорском рескрипте говорилось о «дозволении селиться на свободных землях Империи в Западносибирском генерал-губернаторстве» и больше ни о чем. Простор, так сказать, для толкований. Могут ли подданные датского, или любого иного европейского короля иметь в собственности земли в Российской Империи? Герочка утверждал, что Закон этого прямо не запрещает. Но 20 апреля 1843 года Министерство Государственных имуществ издало Указ «Об организации переселения в связи с освоением Сибирских земель». Новоселам должна была выдаваться безвозмездная ссуда — деньгами, орудиями труда и скотом, предоставляться восьмилетняя льгота от податей и повинностей. С добровольцев слагались недоимки по прежнему месту жительства. На семью должно было выделяться по пятнадцати десятин земли. И этот Указ так никто и не отменил.
Однако в документе говорится о государственных крестьянах! И никакие оговорки не пройдут. Все прочие — тоже имели право селиться в Сибири, но ни о какой помощи не могло быть и речи, не говоря уж о бесплатном выделении участков.
И что самое забавное — в сословном, или даже скорее — кастовом русском обществе, нельзя было огульно приписать всех беженцев к так называемым государственным крестьянам. Хотя бы уже потому, что это в первую очередь припишет несколько десятков тысяч разных людей к одному сословию. Соответственно — крестьянскому. Что может создать некоторые трудности в том случае, если будущие жители моей губернии решать заняться чем-то иным, отличным от земледелия или животноводства.
Требовался документ, определяющий статус и всех беженцев сразу, и каждую семью в отдельности. Чтоб дворяне, буде такие в этой армии будут, оставались дворянами, мещане — мещанами, а крестьяне — крестьянами. Причем такая бумага должна появиться до того, как нога первого из колонистов шагнет с трапа датского парохода на землю Империи. Иначе неприятностей не избежать.
Пришлось нам с дядей несколько часов убить на составление прожекта. И только потом, проголодавшись, отобедав, вернувшись и доделав работу, мы могли перейти к обсуждению последнего моего вопроса.
Списка добровольных переселенцев не существовало. В канцелярии принца не нашлось даже сведений, о точном числе намеревающихся покинуть оккупированные пруссами и австрийцами датские территории. Однако Карл Васильевич был вынужден признать, что информацию о профессиональных навыках этих людей я просто обязан был иметь. Сколько земли нужно для желающих заняться крестьянским трудом? На места, в каких предприятиях могут рассчитывать заводские рабочие и мастеровые? Найдется ли применение знаний, для людей потрудившихся получить высшее образование? Чем может помочь губернское правление лицам изъявившим намерение продолжить скандинавские традиции предпринимательства? У нас не было ответов на эти вопросы.
Я легко, с точностью до сотни человек, мог написать, списки требующихся специальностей. Мог привести данные по пустующим землям сельхозназначения. Готов был, через свой новый банк, кредитовать датчан для открытия торговли с Китаем. Да только одно обстоятельство меня останавливало. Эти люди, в их понимании, не переселялись куда-то. Они бежали откуда-то! Поверьте — это не одно и то же!
На десерт у дяди было послание из Копенгагена, от потенциального переселенца, господина Магнуса Бурмейстера, адресованное принцу Ольденбургскому, но попавшее в итоге на стол начальника Его Высочества канцелярии. Дядя вручил открытый конверт мне напоследок, перед самым прощанием. С улыбкой и пожеланием, прочитав письмо, насладиться подарком Святого Провидения в полной мере. Дело в том, что этот самый Магнус Бурмейстер — оказался судостроителем в пятом поколении. Он тщательнейшим образом изучил всю доступную в Европе информацию о Сибирских реках и в донесении принцу изложил свои соображения по поводу строительства пароходной верфи на Оби.
