Олег Верещагин - Про тех, кто в пути
— Папа! — рванулся назад Мартин. Но Толька заорал ему в ухо:
— Бежим! Вон они!!!
Что-то надвигалось из тумана, и нервы Мартина не выдержали. Он побежал следом за Толькой. Оглянулся только раз — когда позади взорвалась граната.
На крыльце несколько приземистых, казавшихся бесформенными, фигур рвали в клочья человека. А потом общежитие вспыхнуло густым пламенем, не дававшим света и теней — и стало медленно, даже как-то величаво оседать вглубь земли. Словно в болото...
В нём уже не стреляли, но слышались урчание, бульканье и уханье — не такие, какие издаёт дом при пожаре. Живые.
Мартин бежал за Толькой, не разбирая дороги. И только через минуту крикнул ему:
— Не туда! Нам сюда, сюда! — и свернул, не понимая, но откуда-то точно зная, куда им надо бежать, чтобы спастись...
Часть 3. QUEST
1.
— Дальше всё было, как было, — Анатолий Ефимович вздохнул. Мартин Киршхоф почти точно скопировал его вздох. — Я ушёл в отряд. Оставаться тут мне было нельзя, немцы потом вели расследование, носами землю рыли... Воевал в партизанах, потом работал на заводе, потом прорвался в авиацию, правда — в гражданскую...У Мартина своя история...
— Да, — кивнул немец. — Меня допрашивали, но я был в таком состоянии, что... — он развёл руками. — Потом я обслуживал зенитки в своём городе, был ранен во время налёта американцев. Записался в фольксштурм, оборонял Бреслау против ваших. Чудом не погиб и не попал в плен. Короче, столько всего было, что эти, здешние события я вычеркнул из памяти, как страшный сон. Стал инженером, в шестьдесят...
— Шестьдесят пятом, — ворчливо подсказал Анатолий Ефимович.
— Да, в шестьдесят пятом поехал в СССР налаживать производство на одном новом заводе в Норильске.
— И долго ходил вокруг меня, приглядываясь, — усмехнулся мой дед.
— И я-то понять не мог, откуда я его знаю?! Я тогда уже не летал сам, отрядом командовал... Думаю — чего эта немчура на меня пялится?! А потом вдруг раз — и узнал...
Честно? Я слушал, открыв рот. Широко открыв. Не потому, что так уж нуждался в рассказе на тему «как всё началось» — во всяком случае, пока что я не услышал ничего, что могло бы нам помочь.
Тут дело было в другом. Мне даже трудно оказалось воспринять, что вся эта история происходила тогда с двумя стариками, сидящими передо мной. Что они были мальчишками. Что один носил форму гитлерюгенда и прилетел сюда к отцу, а второй был партизанским разведчиком.
Я просто не мог — понимаете, не мог, воображения не хватало! — представить себе то время в полном объёме. Но, когда они перешли на более поздние воспоминания, я встрепенулся и вклинился:
— Извините... подождите, я хотел спросить...
— Понятно, — буркнул дед.— Ладно. Слушай. Потом я вернулся домой. Оказалось, что ничего не кончилось. Аэродром рос. Я жил рядом с ним. И боялся. Я просто боялся. Тот, детский страх так глубоко сидел во мне, что я не желал больше иметь с этим дела.
Отвернулся и не смотрел, понимаешь, Женя? В конце концов, я столько в жизни сделал для людей, я никогда не был трусом, что считал себя вправе отдохнуть. Не участвовать. Вообще ни в чём.
Я кивнул. Герр Киршхоф что-то проворчал, потом признался:
— А я вообще заставил себя про это забыть. Перед глазами ничего не маячило, и я почти по-настоящему забыл. Люди, бывавшие на фронте, сходят с ума по-разному. Один парень — ну, старик, — он улыбнулся, — старше меня на пять лет, потерял руку в Нормандии в сорок четвёртом.
И после войны почти сорок лет ездил по тем местам — искал её, потому что она жутко болела. Был уверен, что её надо похоронить — и всё кончится. И никакие слова о фантомных болях не воспринимал.
— Нашёл? — тупо спросил я, представив эту жуткую картинку.
Немец покачал головой. Дед опять заговорил:
— Но потом я увидел... — он потёр лоб. — Этих ребят увидел. Они ведь приходили ко мне, говорили. Показывали кое-какие записи, бумаги, фотографии. Я наорал на них, разогнал. А потом подумал, что они намного смелей меня. Тогда я решил кончать с этой историей. И написал Мартину.
Тебя я не собирался трогать, клянусь, — он перекрестился, Киршхофф фыркнул. — Просто так совпало. И я решил, что это закономерность. Мы старые с Мартином. Мы можем просто не справиться. А те ребята нам теперь не поверят.
— Поверили бы, — сказал я. — Они меня просили с тобой поговорить...
— Ты их позови, — попросил дед. — Позови, надо всем вместе поговорить, что теперь. Что-нибудь придумаем...
...Мы сидели за столом в дедовом доме. Дед и герр Киршхофф — по одну сторону. Лидка, Петька, Тон и Колька — по другую. Я устроился у стены, чувствуя себя кем-то вроде дипломата. Часы показывали полтретьего ночи. Герр Киршхофф пил пиво. Петька пил пиво. Тон брякал струной на гитаре.
Колька неожиданно смущённо прятал за скатертью пыльные ноги. Лидка булькала ложечкой в стакане. Дед курил. Я держал на коленях альбом — как доказательство серьёзности происходящего. Спать не хотелось никому. Но и разговаривать толком никто не начинал — не знали, с чего начать-то?
В какой-то степени я понимал деда, почему он ещё разогнал ребят тогда. Между ними лежала пропасть. Офигенно глубокая и широкая. И я мог помочь навести через неё мосты. Только я.
Однако, едва я проникся этой гордой мыслью, как Лидка, решительно отложив ложечку, высадила чай залпом и встала. Наверное, неосознанно, как на трибуне. Но на неё посмотрели все. Причём так, словно то, что скажет она, и будет истиной в последней инстанции.
От этих взглядов — я видел! — Лидка сильно смутилась и мгновенно растеряла запал. Но она была и правда необычной девчонкой. Она на миг опустила голову и, когда подняла её, то заговорила — чуть хрипловато, каким-то мальчишеским голосом. Наверное, так ей было легче.
— Теперь вы нас, наверное, не погоните. Я хотела сказать, что всегда можно уехать, конечно. Но, по-моему, вы решили бороться. Но вы старый. А мы многого не знаем. Если мы как бы... объединим усилия, то у нас может получиться. Больше нам надеяться не на кого.
Все так боятся, что скорей сами себе перережут горло, лишь бы не соглашаться, что у нас есть в городе... то, что есть. Лишь бы просто не признаваться.
Петька смотрел на неё с обожанием. И я ощутил сильный укол недовольства и желание немедленно сделать что-то такое, от чего Лидка так же станет смотреть на меня, как он сейчас — на неё.
— Эти... твари, которые приходят с аэродрома, они смертны, — продолжала Лидка. — Их можно убить, при знании дела — даже довольно легко.
— Это бессмысленно, — подал голос Тон, трогая струны. — Мы сто раз это обсуждали, это бессмысленно.
— Бессмысленно, — согласился мой дед и выпустил клуб приятно пахнущего табачного дыма. — Дело даже не в них, а в том, что их извергает. — Мы должны что-то придумать с аэродромом.
— Это тоже не очень новая мысль, — Тон достал из-за ремня шортов толстую тетрадку в чёрном переплёте. Молча положил её на стол. Я встал, старики нагнулись — мы видели эту тетрадь впервые.
На обложке алели прорезанные лезвием до бумажной основы и раскрашенные фломастером буквы:
КОМАНДА ОЧИСТКИ.
ДНЕВНИК. ТОМ 5.
— Смотрите, — Тон открыл тетрадь, полистал её. — Вот. Читаю. Запись последняя, от 30 апреля 1973 года...
«Первое Мая на носу. Или это будет первое Первое Мая без страха в нашем городе — или... Впрочем, не стоит про это думать. Мы всё рассчитали. Почти уверены, что ворота, через которые ОНИ ползут в наш мир, найдены. Нитроглицерина нам хватит. Тряхнёт так, что ничего не останется. А после этого гори всё огнём. Сейчас мы уходим. Все вместе. Младшие тоже не захотели остаться. Ну, что ж. На случай, если у нас всё-таки не получится — прощайте, товарищи. Мы сделали всё, что могли».
Тон закрыл тетрадь.
— Вот так. Это всё.
Мы помолчали. Герр Киршхофф спросил:
— Их было много?
— Одиннадцать человек, — ответила Лидка. — У нас есть фотки.
— Мы памятник сделали, — сказал Колька и покраснел, потому что все на него посмотрели. Но продолжал: — Фотки перевели на металл и там, в одном месте, привинтили. Они же хотели всех спасти.
— У них не получилось, — Тон покачал головой. — И карта этого места, где они рассчитывали найти выход, к нам не попала. Предположительно это одно из трёх мест: взлётная полоса возле причальной мачты дирижаблей...
— Какой причальной мачты? — подал голос герр Киршхофф удивлённо. — На базе не было такой...
— Это откуда-то ещё выбросило, — пояснил Лидка.
— ...пруд N 3 и старые ангары, — невозмутимо закончил Тон. Он, кстати, тоже сидел босой, но вёл себя так, как будто делал доклад в ООН и носил безупречный костюм. — Около пруда мы нашли следы нехилого взрыва и... — он осекся.
Петька дополнил:
— Костные фрагменты, как ты говорил. Остатки одежды, ещё кое-что.
