Дмитрий Данилов - Гвардеец (Оболганная эпоха)
- Тогда не взыщите, - Василий Александрович развёл руками. - Рад бы помочь, да нечем. Попробуйте в армейский полк устроиться. Если фортуна переменится, глядишь, и в гвардию переведётесь.
Я вспомнил о бумагах, которые принёс офицер полковому комиссару:
- Господа, примите наши извинения. Не хочется докучать, но посмотрите, нет ли в принесённых документах наших имён - баронов фон Гофена и фон Брауна?
Касаткин порылся в бумагах, внимательно вчитался, потёр указательным пальцем переносицу и сипло объявил:
- Господа, пришла моя очередь просить прощения. Поручик Нащокин[13] доставил приказы о вашем зачислении в полк, - полковой комиссар приосанился. - Поздравляю вас, гренадеры третьей роты Дитрих фон Гофен и Карл фон Браун. Надеюсь, вы не посрамите славы лейб-гвардии ея императорского величества.
'Спасибо тебе, Густав Бирон', - подумал я. Подполковник не забыл о своём обещании, мало того, что устроил нас в гвардию, так ещё и позаботился, чтобы мы попали в одну роту.
- Рота ваша вместе с остальными частями полка ещё не прибыла из лагерей, - сказал поручик Нащокин. - Думаю, спешить на воссоединение с ней ещё рано. Впереди много дел: вам надо построить мундир, получить оружие и довольствие. Жить есть где?
- Нет, мы комнату в герберге снимали, но содержать её более не на что, - вздохнул я.
- Тогда ещё и на постой надо встать. Ну, это к полковому квартирмейстеру, господину майору Шипову. Он вам билет выдаст, - Нащокин вспомнил что-то и добавил:
- Виктор Иванович, выпиши гренадерам сумму для скудости. Видишь, поиздержались они, покуда назначения ждали.
Полковой комиссар кивнул:
- Не обижу, Василий Андреевич. Непременно войду в положение, благо деньги в казне от отпускников пока имеются.
- А мне пора! Счастливо, братцы.
Нащокин умчался так же стремительно, как появился.
Касаткин дождался, когда хлопнет дверь, открыл окованный сундучок и стал выкладывать на стол горки из монет.
- Слушайте меня внимательно, гренадеры. Оклад вам полагается самый малый для нижних чинов - племянничий. Будете получать двенадцать рублей в год потретно.
- То есть? - не понял я.
- Три раза в год, - пояснил Касаткин.
- Выходит по четыре рубля, - подсчитал я.
- Нет, - помотал головой Касаткин. - Вы будете строить гренадерский мундир, я выдам вам на руки денежный вычет из вашего жалованья, около пяти с половиной рублей. На эти деньги вы должны приобрести всю необходимую амуницию, потом узнаете какую. Они вычитаются из годового жалования, которое составит в итоге меньше семи рублей.
Я присвистнул. Выходит, мы должны себя одевать за свой же счёт. Для меня, привыкшего к выданным со склада бесплатным армейским гимнастёркам - х/б и п/ш, 'афганкам', сапогам, ботинкам-берцам, головным уборам, шинелям и прочее - это было в диковинку. Зарплата худеет на глазах.
- Есть ещё и вычеты за медикамент: каждую треть по четыре копейки, - продолжил нагнетать обстановку Касаткин. - А ежели кто из полку убежит или дезертирует, с каждого солдату ещё по копейке. Правда, это больше армейских частей касается. В гвардии беглых не бывает. Но я счёл нужным предупредить на всякий случай.
Вот те раз - снова расходы. Если и дальше будет продолжаться в том же духе, то я, устроившись на военную службу, буду ещё и должен. Как люди живут? У меня же под боком имений нет, помощи ждать неоткуда. И, как говорит Карл, под Митавой мать осталась. Вроде мой сыновий долг помогать ей.
Увидев перепад в нашем настроении, Касаткин сообщил:
- Всё не так плохо, господа. Вычеты вычетами, но государство заботится о вас. Будете получать дачу на мясо и соль, почти десять копеек в месяц. В магазине получите муку для хлеба, или, если хотите, можете заменить её денежным довольствием.
Хлебопёки из нас откровенно скажу - неважные, так что мы решили взять компенсацию деньгами.
В конце разговора Касаткин расщедрился и выдал кроме мундирного вычета по два рубля подъёмных. Это и были та самая сумма для скудости, о которой говорил Нащокин. Кстати, Василий Андреевич помог нам ещё одним. В дверь постучались. Полковой комиссар разрешил войти, и мы увидели высоченного, даже выше меня гвардейца. В нём было, наверное, метра два росту.
- Гренадер третьей роты Степан Чижиков, - отрапортовал солдат. - Их высокоблагородие капитан Нащокин велели на первое время быть приставленным к обучению двух новобранцев, покуда рота из лагерей не вернётся.
Касаткин обрадовался его появлению и отпустил нас вместе с Чижиковым, обещавшим проследить, чтобы всё было как положено.
Мы вышли в коридор.
- Будем знакомы, - гренадер протянул широкую как лопата руку. - Я - Чижиков Степан, буду вашим 'дядькой'.
- Кем? - не понял я.
- Дядькой, - добродушно пояснил солдат. - Впрочем, откуда вам немцам знать. Так зовётся старослужащий, который за молодыми присматривает.
Понятно, что-то вроде нашего 'дедушки', только имеющего вполне официальный статус.
- Давайте-ка мы сначала навестим квартирмейстера, чтобы он вас на жительство определил, а то уйдёт куда, и вы без крыши останетесь, - предложил Чижиков.
Полковой квартирмейстер Шипов без проволочек выдал билеты на поселение. И опять повезло - нас поселили в одном доме на Адмиралтейской стороне.
Потом мы занялись формой. Ранее в каждую часть поступали мундиры трёх размеров - 'большой, средней и малой рук', далее они ушивались под каждого солдата, но при Анне Иоанновне этот порядок был изменён. Полки сами закупали необходимые материалы и шили форму в специальных шпалернах - портновских мастерских, устроенных при каждой части.
- У нас такие портные есть - так их в модные дома даже приглашают, - похвастался дядька.
А вот сукно на мундир Чижиков посоветовал брать не в полковом магазине, а купить в лавке, причём, желательно в торгующей иноземным товаром, ибо, как выяснилось, отечественные ткани хорошего качества стоили дороже иностранных. Я невольно почесал репу. Выходит ещё с тех времён наши производители любили гнать халтуру и задирать цену.
В первую очередь нам предстояло обзавестись кафтаном - верхним длинным платьем почти до колен. Под него одевался камзол, примерно такого же покроя, разве что покороче. Полагались также штаны, доходившие до подколенной подвязки. Чижиков очень не рекомендовал брать для них московское сукно - слишком, по его мнению, толстое. Разумеется, солдату нельзя без обуви - поэтому пришлось закупаться двумя парами башмаков и сапогами. В холодное время очень бы пригодилась шинель, но её частично заменяла епанча. На шубу, носить которую зимой уставом не возбранялось, нам бы не хватило денег. Полки выручались тем, что держали на складах шубы, поступившие вместе с рекрутами. Разумеется, господа офицеры побогаче, могли позволить себе роскошные одеяния на любой период времени. Были ещё чулки, очень похожие на шерстяные гетры футболистов, разве что не полосатые. И куда без нижнего белья - его полагалось две перемены. Добавим к этому галстук, пуговицы и прочее, прочее, прочее...
Главное отличие в форме гренадеров - шапка. Если фузилеры носили треуголки, то головы отборных солдат украшали специальные кожаные гренадерки с красивыми 'кукардами'.
От Чижикова я узнал каков срок носки каждого из элементов мундира: шапка, кафтан и камзол - три года, епанча аж три с половиной, галстук - полтора, остального, как считало начальство, должно хватить на год.
Казённых пяти с половиной рублей оказалось недостаточно, пришлось потратить часть подъёмных, хотя у нас на них были другие планы. Чижиков таскал нас из одной лавки в другую, везде приценивался, щупал товар, проверял на прочность, кривил носом, ежели что-то было не так, придирчиво осматривал цвет сукна (в армии всё должно быть единообразно), а после покупки, перед тем, как отнести материю портным заставил её намочить.
- Чтобы не село после дождя или стирки, - пояснил он.
Так что экипировка наша отняла немало времени и средств, но через неделю мы с Карлом выглядели (во всяком случае, со стороны) не хуже остальных гвардейцев.
- Молодцы! - не преминул отметить Чижиков, устраивая нам смотр. - Теперь переходим к самому главному - к экзерциции. Плох тот солдат, что не знает оружия и приёмов.
Вот тогда и началась настоящая учёба, не взирая на дождь, первый мокрый снег и шквальный ветер.
Глава 14
Домовладелец Куракин, к которому нас определили, оказался тёртым калачом. Не желая иметь проблем с постояльцами, навязанными сверху, он по примеру многих петербуржцев выстроил во дворе маленькую избушку, называемую 'чёрной' (дело в том, что топилась она по чёрному, да и солдаты весьма нещадно палили дармовые дрова) и поселил в ней четырёх гвардейцев: нас и ещё двух гренадеров из третьей роты. Правда, с соседями мы не успели познакомиться, ибо они ещё не вернулись из лагерей.
