Сергей Щепетов - След кроманьонца
— Не знаю пока. А горячей воды на двоих хватит?
Атель-ру-Баир-Кен-Тена не выходил на улицу уже второй день. Правда, большую часть времени он проводил не в своем, а в соседнем доме — полуразвалившейся халупе через дорогу. Туда он попадал по подземному ходу. Собственно, старинный тоннель тянулся далеко на окраину города, а к халупе был пробит короткий штрек. Там Патиш принимал своих агентов. Торговцы, ремесленники, рабочие, бродяги, мусорщики, профессиональные нищие, проститутки, мальчишки, бандиты и воры шли непрерывным потоком. Они приносили иногда крупицы, иногда самородки информации. Город жил, дышал, что-то заглатывал, чем-то испражнялся, и Патиш держал руку на его пульсе. Обычно, правда, эту работу он сам не делал, для этого были доверенные люди. Но сейчас…
Он вполне допускал, что на самом деле ничего особенного не происходит. Просто он молодой, неопытный, и ему кажется…
Структура власти в империи одновременно и проста, и сложна. С одной стороны, король, которого давно уже пора переименовать в императора, с другой — целый набор всяких демократических институтов вроде Собрания народных представителей, Палаты городов и так далее. Но это верхний слой, оболочка, а есть еще ядро — Совет Крови. Он состоит, конечно, не из купцов и рабочих. Но и это еще не все: у ядра есть сердцевина — Малый Совет, о существовании которого почти никто не знает. Патиш тоже не знал, пока ему не сообщили, что он избран его членом. Информация, полученная вместе с сообщением об избрании, была лаконичной: Совет Крови принимает решения, но кто-то эти решения должен готовить.
Вокруг большого Совета интриги плетутся десятилетиями, из поколения в поколение, а вот с Малым… Может быть, вот так оно и бывает? Кто-то очень хочет, чтобы он, Атель-ру-Баир-… и так далее, вышел из игры. Или даже не так: кто-то пытается обрести возможность активно на него влиять. Да, пожалуй, это точнее!
Чем, как, за какое место можно зацепить Патиша? Убить, при большом желании, можно, но поймать на крючок, посадить на цепь?!
А есть, есть слабина, и он сам виноват, что о ней знает каждая собака! Это — доченька. Это наглая, бесцеремонная, неуправляемая юная стерва, ради которой он готов разнести по камню любимую Хаатику! Добрались, значит! О боги Священной горы, о боги!!!
Три покушения за двое суток. Из них первые два — попытки похищения. Третье — попытка убийства. Впрочем, возможно, и в этом случае готовилось похищение, а целью стрелка был ее спутник. Почему его сочли таким опасным?
У Южных ворот они ее упустили. И потеряли на всю ночь: ушла в трущобы. Вышла оттуда в сопровождении парня. Его почти никто не знает, он, кажется, новенький: участвовал в одной-двух драках, свидетелей почти нет. Сразу оказался в друзьях у Большого Толла, но Толл — не бандитский авторитет…
«Что же делать? Запереть ее в доме, выставить охрану? На неделю, на месяц, на год? Не будет она сидеть ни неделю, ни день… Сложить с себя полномочия, отказаться? Как вариант — пойти на самоубийство? Нет: вот этого Атель-ру-Баир-Кен-Тена не может. Не может ни при каких обстоятельствах!»
По дороге к ее спальне он остановился перед старинным зеркалом: позавчера седины было значительно меньше. И камень где-то потерялся…
— Ты спишь?
— Ну что ты, папочка! Я читаю эротический роман и мастурбирую. Сейчас, сейчас кончу… О-о-ох-х! Вссе-е-е! Заходи!
— Не называй меня «папочкой»!
— Больше не буду, — в который раз пообещала дочь. — Что это у тебя с головой?
— Покрасил волосы к твоему приходу, — усмехнулся Патиш и вдруг заметил на ночном столике маленький кулон с золотой цепочкой. — А-а-а, вот он где! Разве я разрешал его брать?
— Но ты и не запрещал, папа! Он же недорогой, правда?
— При чем здесь цена?! — возмутился капитан, но сразу сообразил, что ругаться сейчас не время. — Впрочем, ладно… Ты должна исчезнуть, дочь. Исчезнуть так, чтобы даже я не знал, где ты находишься!
— Исчезнуть?! — удивилась Эллана. — И надолго?
— Надолго. Или…
— Или?
— Под замок, под охрану. Надолго.
— Нет! Лучше исчезну!
— Хорошо. А это кто? — Патиш нагнулся, взял парня за волосы и приподнял его голову над подушкой. — Малыш от Южных ворот? Придется его убрать.
— Или?
Отец вздохнул:
— Все равно ты сделаешь по-своему. Можешь забрать его с собой — убьешь, когда почувствуешь, что надоела ему.
— Я!?
Это восклицание Женька понял однозначно: ее возмутило не предложение кого-то прикончить, а отцовское подозрение, что она (сама ОНА!) может надоесть любовнику — ну и семейка! Но камушек, оказывается, принадлежит Патишу — чушь какая-то… Только бы не узнал, сволочь!
— Где-то я тебя видел, парень. Или не тебя? У тебя нет младшего брата, а?
Они долго смотрели друг другу в глаза. Да, Патиш узнал его. Узнал, но… Мальчишка не может за полтора года превратиться во взрослого парня! Не может! Или может?
Женька покосился на шрам, украшающий запястье капитана, и понимающе улыбнулся:
— Убери руку — сломаю.
Патиш… отпустил его.
— Может быть, хотите еще кофе? — спросил Николай, окончательно возвращая разговор в мирное русло.
— К сожалению, свою дневную норму я сегодня уже выпил, — ответил гость. — Глоток воды если.
— Сейчас, — кивнул Женька, вышел из комнаты и вскоре вернулся с большой эмалированной кружкой. — Держите!
— Благодарю! — Гость опустошил посудину и поставил ее на стол. — Дело в том, что я и сам долго пытался понять, кем являются мои работодатели и какие конечные цели преследуют. Или, в более широком смысле: они (и я!) служат Богу или дьяволу? Если хотите, могу изложить весь фактический материал, послуживший основой для моих размышлений, но мне почему-то кажется, что и вы не сможете сделать никаких конкретных выводов.
— Ну хорошо, а какие НЕ конкретные выводы вы смогли сделать? Ведь до чего-то вы все-таки додумались, правда?
— Пожалуй, — легко согласился Александр Иванович. — Не так давно мне попалось на глаза несколько статей в научно-популярных журналах. Идея, в общем, довольно проста: всю культурную историю человечества можно разделить на два этапа, точнее, две части, причем вторая хоть и возникла позже, но не сменила первую, не вытеснила ее. Первый культурный блок: коллективная личность, субъект — племя, индивидуальностей нет в принципе. Внутри этой общности действуют веками отлаженные законы и правила, преступать которые человеку стыдно, даже если нет насилия. Все добрые качества проявляются только по отношению к своим, к чужим же все можно. Такая культура не может терпеть никакой другой — свои всегда правы. Такое архаичное общество всегда стремится стать империей абсолютной, в идеале — всемирной. Надо это пояснять примерами?
— Пожалуй, не надо, — вздохнул Николай. — На рынок ходить иногда приходится, а соседний квартал вообще превратился в филиал… Давайте дальше.
— А дальше была революция. Не смейтесь, это действительно была революция: Бог сказал, что для него нет ни эллина, ни иудея. Может быть, конечно, что Бог ничего такого и не говорил, но был провозглашен гениальный тезис: отвечает не коллектив, а человек лично. Причем этот человек изначально виновен перед Богом. Возникает «культура вины». Ее главное отличие от предыдущей в том, что она личностная, а не клановая. То, что мы называем цивилизацией, построено именно на ней.
— Ага: и культуры эти несовместимы по жизни? Возникает конфликт, и толпы рыцарей отправляются в крестовые походы, и падают бомбы на Багдад, и самолеты сшибают башни торгового центра?
— Конечно, — кивнул гость.
Николай посмотрел на соратников: Женька откровенно скучал, а Варов слушал внимательно, хотя, кажется, параллельно думал о чем-то своем.
— Ну хорошо, пока все понятно, хотя и очень отвлеченно. Надо полагать, уже есть, или должен возникнуть какой-то третий блок или уровень? Какой же?
— «Культура радости», — без тени улыбки ответил гость.
— Это что же такое?! — удивился Николай. — Вот я, например, раньше любил радоваться, но в последние годы мне уже столько не выпить.
— Николай Васильевич, эти термины я взял у Геннадия Аксенова, они не кажутся мне удачными, особенно последний и первый, но других я пока не встречал. Так вот, в середине двадцатого века трое крупных ученых, независимо друг от друга, почти одновременно выявили популяцию людей — носителей новой культуры, идущей на смену культурам «стыда» и «вины». Могу даже вспомнить их имена: В. И. Вернадский, П. Терьяр де Шарден и Абрахам Маслоу.
— Солидные люди, — согласился Николай. — А почему это названо «культурой радости»?
— Потому что именно она составляет эмоциональный фон жизни творчески производительных людей.
