Михаил Ланцов - Россия Молодая. Том 1
— Хорошего же ты мнения о европейском правосудии…
— У меня есть с чем сравнивать, — усмехнулся Петр.
— Получается, что ты хочешь обставить суд таким образом, чтобы Софья выглядела преступником в глазах всего народа?
— Именно. Мученицей мне она не нужна. Поэтому, если ваш орден даст показания на суде, сославшись на то, что она пыталась нанять вас для убийства собственного брата — этого будет достаточно. Кроме того, вам это тоже сослужит неплохую службу. А то ведь вас за глаза иначе как ростовщиками и интриганами никто и не называет даже в Святом престоле.
— Хм… — задумчиво почесал подбородок Франсуа. — И что ты нам дашь за наше участие?
— Я? Вам? — Засмеялся Петр. — Однако! Это не я вам заплачу, а вы мне. Ведь в противном случае вы вновь потеряете репутацию, не приобретя ничего.
— Россия довольно далекая страна, — осторожно заметил иезуит.
— Все течет, все меняется. Впрочем, я вас не тороплю. Свяжитесь с вашим генералом и все толком обдумайте мое предложение.
— Это замечательно, Государь, что ты не требуешь от нас ответа прямо сейчас. Серьезные дела не терпят спешки. Чем конкретно мы можем тебя заинтересовать? Деньги?
— В конце следующего года я хочу учредить Банк России, который получит монополию на чеканку монет. У меня достаточно средств, чтобы провернуть это дело самостоятельно. Однако если ваш орден согласится выступить соучредителями и внести некоторую сумму, я был бы вам признателен.
— Какие права будут у соучредителей?
— Права совладельцев. Само собой — ваша доля будет не велика, но она будет.
— И сколько нам нужно будет внести денег?
— Один миллион вот таких монет, — с этими словами Петр извлек из ящика серебряный кругляк и кинул его иезуиту. Аккуратная и лаконичная тисненая монета, с хорошо и четко выбитым гуртом вызвала у того особый интерес, так как мало стран в те годы могли подобным похвастаться. Тем более с таким качеством работы и так далеко от Испании и Франции. — Это одна куна. Серебряная монета, содержащая четыре грамма серебра.
— Четыре грамма? Что такое грамм? Мера веса?
— Да. Если наше сотрудничество получит развитие, то я поделюсь с вами некоторыми своими наработками. Кратко же скажу так — на моих предприятиях повсеместно принята в употребление единая и взаимосвязанная система измерения пространства и времени. Грамм — одна из ее составных частей.
— Сколько это будет в талерах?
— Талеры бывают разные, — пожал плечами Петр. — От двадцати пяти до тридцати грамм. Поэтому если равняться на их самые полновесные варианты, то примерно сто тридцать пять тысяч.
— Солидно, — хмыкнул Франсуа. — Кстати, почему на монете стоит год от Рождества Христова и не нынешний, а тот, что наступит через две зимы?
— Денежные реформы нужно готовить заранее. Вот я и готовлюсь, планируя упорядочить денежное обращение в России, заменив всю ту пеструю свору монет новым лаконичным трио — медной, серебряной и золотой. Вы ведь, наверное, уже в курсе, сколько проблем в ныне действующей денежной системе Российского царства.
— Отчасти, — кивнул иезуит. — Крошечные копейки, деньга и полушки разных размеров и массы довольно неудобны. Ладно, что они маленькие и сложно разобрать, какая конкретно монета попала тебе в руки, так ведь они еще и сильно отличаются по весу.
— В два с половиной раза, — подтвердил Петр. — Сейчас в ходу копейки как введенные в свое время еще Еленой Глинской полтора века назад, так и те, что недавно стала чеканить Софья. Кроме них еще два основных вида и бесчисленное множество истертых и обрезанных вариантов[27].
— Вот–вот. А ведь прочая мелочь так же пестра и я в этом с вами полностью согласен.
— Причем, что любопытно, даже эта серебряная мелочь не удовлетворяет нужд торговли с простым людом. И это только одна проблема…
— Да уж, — вздохнул Овен. — Совершенный беспорядок в финансах. Однако, — Франсуа продолжал крутить в пальцах серебряную куну, — я не уверен, что мы сможем начеканить миллион таких монет за полтора года. Слишком высокое качество. Что‑то подобное можно заказать в Испании, но там монетные дворы загружены и не смогут в указанный срок выполнить наш заказ.
— Это не проблема. Можете хоть слитками внести. Или золотом по номиналу один к пятнадцати.
— Государь, — медленно, будто прозревая, произнес Франсуа Овен, — ты так говоришь, словно чеканка не представляет для тебя особой сложности.
— Так и есть, — кивнул Петр Алексеевич. — Как я понимаю, тебя заинтересовало мое предложение?
— Весьма, Государь, — кивнул иезуит. — Однако давайте подождем ответа генерала. Но не думаю, что он будет против сотрудничества. Тем более что Софья в свете открывшихся подробностей более нас не интересует.
— Отменно, — кивнул Петр. — Тогда, чтобы не быть голословным, я хочу тебе кое‑что показать…
Монетный двор, выстроенный в прошлом, восемьдесят седьмом году, стоял несколько особняком и находился под особой охраной. Впрочем, по документам он шел как чеканная мастерская. Двести шагов в длину, семьдесят в ширину. Могучая кирпичная кладка. Черепичная крыша. Небольшие вентиляционные окна на высоте трех метров и круглосуточное искусственное освещение. Здесь, вот уже полгода трудились без устали две малые горизонтальные паровые машины, мощностью по десять лошадей каждая, и пять десятков мастеровых.
Когда Франсуа Овен зашел в помещение, то ахнул. Чистота. Порядок. Люди в опрятной рабочей одежде. А главное — неплохое освещение ацетиленовыми светильниками. Плавильные тигли. Прокатные валы, превращающие металл в тонкие узкие полосы строго определенной толщины. Кривошипный вырубной пресс, приводящийся в движение паровой машиной и дающий по шестьдесят очень аккуратных круглых заготовок в минуту, выбивая за одни подход по две штуки. Чаны с полировальными шариками из закаленной стали, приводимые в движение паровиком. Печь для отжига. И целый ряд кривошипных прессов для тиснения. Ну и так далее.
Хотя, конечно, иезуит вообще ничего толком не понял в устройстве полумеханизированной линии, развернутой на монетном дворе. В его несколько символичном представлении там все шевелилось по неясному ему порядку. Как в муравейнике. Только царствовала тут — какая сложная и непонятная механика — чуть ли не ожившие станки, делающие сами то, что обычно полагалось выполнять десяткам, а то и сотням людей.
— За сутки три смены выпускают около пятидесяти тысяч монет, — пояснил Государь. — Иногда больше, иногда меньше. Это пока опытная линия, поэтому случаются простои в несколько дней. Ее основное слабое место — ручная установка заготовок на пресс для тиснения и нажатие педали. Мы сейчас работаем над механизацией этой процедуры и подключения к паровой машине. Это позволит значительно ускорить качество и скорость работы, да и уменьшить количество станков. Но это дело будущего.
— Восемнадцать миллионов монет в год… — медленно, буквально по слогам произнес Франсуа, оценивший производительность мастерской. — Это же больше, чем во всех монетных дворах Испании! Сколько тут человек работает? Полсотни?
— Где‑то так. После завершения опытных работ и введения в строй новых станков я планирую увеличить выработку до сорока–пятидесяти миллионов монет в год практически без расширения персонала.
— Поразительно! Это просто чудо какое‑то!
— Я потому и показал это место, так как знал, что оно тебе понравится. Уверен, что ты не устоишь и напишешь о нем генералу.
— Конечно! Непременно! Только ради него генерал сам прибудет, дабы засвидетельствовать свое почтение и обговорить все условия нашего сотрудничества. Я могу познакомиться с человеком, который все это придумал?
— Ты с ним знаком, — улыбнулся Петр и чуть поклонился, добивая иезуита.
Глава 4
Даниэль Монбар[28] выбрался из несколько необычного почтового фургона, который местные называли дилижансом, размял мышцы, затекшие от долгого сиденья, и направился к своему невеликому багажу. Для него наступала совершенная новая жизнь. В который раз за его неполные сорок три года. В конце концов не каждый мог похвастаться долгим путем от богатого аристократа до знаменитого пирата, наводящего ужас на испанцев. Бурная судьба.
Но всему свое время и место. Возраст и раны его давно тяготили. Хотелось осесть где‑нибудь и спокойно прожить оставшиеся дни, однако, найти пристанище ему было негде. Связей как у некоторых у него не имелось. Даже в родной Франции, которой он так много помог, его если кто и ждал с нетерпением, то исключительно старая карга — виселица. Оставалось только забиться в глухой угол и сидеть как мышь под веником или продолжать озоровать на море, дожидаясь шальной пули или острого клинка.
