Дмитрий Морозов - Корсары Балтики
«Чистые дикари, — рассудил кастилец, — занесенные в этот край крестовыми походами, одичавшие и надменные. Подобное зрелище немыслимо ни в Гранаде, ни в Александрии. На Востоке даже простолюдин не купится на подобное представление».
Между ногами пирующих, а также под столом и лавками лежали громадные кудлатые псы, более похожие на волков. Рыцари, не стесняясь, вытирали об их шкуры жирные руки, метали прямо на пол кости и встречали перебранку между собаками не меньшими криками восторга, чем выходки шутов.
Оценил де Сото лишь отменное вино. Проведя многие месяцы на корабле, он отдал должное и дичи, но в другое время его нежный желудок воспротивился бы подобной грубой пище. С сожалением понял он, что не увидит ни марципановых яблочек, ни халвы, ни иных привычных сладостей и пряностей.
— И отчего отказался я на Родосе от предложения обменять трофейного арабского коня на арабского же кухаря? В здешних местах подобного не найти, — сокрушался он.
Поманив пальцем одного из слуг, де Сото что-то шепнул ему. Скорчив удивленную физиономию, раб ордена удалился. Вскоре вернулся он, неся широкую медную чашу и кувшин.
— Наливай, — коротко приказал де Сото. Серв плеснул воду в чашу, и испанец погрузил в
нее испачканные мясом кончики пальцев, под удивленным взором Роже. Потом, с сомнением повертев головой, вытер руки о меховую опушку своего дублета.
— Кажется, — насупился Роже, — ваша милость хочет преподать нам урок хороших манер?
— Нисколько, — пожал плечами де Сото, — просто я брезглив по природе, и не люблю собак.
— Хорошие манеры заключаются не в том, чтобы вымачивать пальцы в корыте, — заметил изрядно хлебнувший вина собрат Роже по Ордену, — а во владении тремя рыцарскими искусствами.
— Отменно сказано, — подтвердил де Сото.
— Наш гость со сказочного Востока, — продолжал пьяный, — ими владеет?
— Я испанский гранд, — гордо вскинул подбородок де Сото, — а не какой-нибудь мужлан.
Речь шла о трех искусствах, владение которыми со времен раннего Средневековья почиталось единственным талантом, обязательным для благородной особы: о соколиной охоте, вольтижировке и псовой охоте.
— Возите ли вы на кораблях, благородный рыцарь, — спросил Роже, — свору борзых? Я был бы поражен…
— К сожалению, — развел руками де Сото, — «Темный Спрут» — боевое судно, и на нем нет места ни собакам, ни коням. Посему не удастся мне показать свое искусство в этих двух благородных искусствах. Но есть у меня птица, быстрая, как стрела, равной которой, смею думать, не сыщется в здешних местах.
Тут же, едва не опрокинув стол, вскочили сразу несколько рыцарей, готовых опровергнуть сказанное.
— Тише, благородные паладины, — поднялся Роже. — Наш гость не носит свою волшебную птицу за пазухой, нарушать же сегодняшний распорядок, посылать за соколом и устраивать охоту не должно.
— Завтра, — затряс кулаками самый пьяный из присутствующих, — я дам гостю урок рыцарского искусства, вернее, его преподаст Острокрыл, лучшая птица здешних мест.
— Охотно принимаю ваш вызов, — безразличным тоном заметил де Сото, расстегивая верхние крючки дублета и снимая с загорелой шеи ожерелье из кораллов и черного жемчуга.
Под восхищенный вздох присутствующих он небрежно швырнул драгоценное ожерелье на груду костей.
— Вот мой залог того, что Крылья Пустыни обставит твоего Вострокрыла, или как там его, равно как и любую другую птицу в здешних краях.
Повисло неловкое молчание, ибо ожерелье, если снести его любому ганзейскому торговцу, может статься, оказалось бы ценнее, чем весь замок с бомбардами и недостроенным кораблем в придачу.
— Святая Церковь, — с расстановкой заметил Роже, поводя глазами с одного своего товарища на другого, — запрещает своим паладинам впадать в ненужный азарт, алчность и стяжательство. Нет у нищенствующих рыцарей Ливонии залогов, способных потягаться с этим заморским дивом.
— Но птицы, способные потягаться, имеются? — усмехнулся де Сото, преднамеренно оскорбивший присутствующих. — Тогда я заменю залог на более скромный. Три благородных искусства не запрещены христианскими пастырями, не так ли?
Вокруг закивали, и он, брезгливо отряхнув ожерелье, принялся отмывать его в медной чаше. Ливонцы, насупившись, молчали.
Заметив, что благородные паладины не смотрят больше за диким представлением, шуты и акробаты придвинулись к столам и принялись хватать с него оглодки. Особенного внимания на них никто не обратил. Только самый запальчивый из собеседников де Сото, хозяин Острокрыла, походя заехал локтем в зубы акробата. Тот отбежал к камину, успев таки прихватить с собой ребро кабана, на котором еще оставались клочья мяса со следами крепких рыцарских зубов.
Де Сото, отряхнув еще раз ожерелье, надел его на шею и бросил на стол свой кинжал в ножнах из кожи тонкого тиснения, украшенный рисунком пасущихся в райских кущах единорогов.
— Сия сталь — из самого сказочного Дамаска, — заметил он. — Во времена героические принадлежал он одному из придворных самого короля Иерусалимского Крестоносного Королевства — Годфри да Бульонского. Потом в силу печальных обстоятельств, переходил он от воинов Саладина к туркам, от них к бербе-рийцам… В водах Мальты потопил я галеру, предварительно очистив ее палубу от нехристей и разбойников. У их главы оказался этот дивный кинжал, и теперь он перед вами.
— Принимаю вызов, — поспешно согласился хозяин ливонского сокола, швыряя поверх дамасского клинка свой собственный. — Этот мизерикорд имеет не менее знатную историю, и так же прибыл сюда от подножья Гроба Господнего, из Палестины. Как должно быть известно вашей милости, Орден Меченосцев, вливашйся в Ливонский, по указу Папы Римского некогда переместился из тамошних благодатных пустынь в дикие славянские леса, дабы нести слово апостолов и римской курии прибалтийским язычникам.
— Мизерикорд, — протянул де Сото с непонятной интонацией. — Кинжал милосердия… Им добивают благородных противников…
— У нас подобные кинжалы именуют «шайбен-долх», — заметил Роже. — Свидетельствую — оба приза достойны, спор выйдет честный.
— Я принял вызов, — докончил де Сото.
Тут же, словно из-под земли, появились вышколенные рыцарские кнехты, разодетые в цвета своих хозяев.
Вновь, к вящему неудовольствию испанца, взревели трубы, провозглашая освященный Церковью благородный турнир. Два кинжала, водруженные на вышитую бархатную подушку, покинули пиршественную залу.
— Вы развеяли скуку наших нелегких ратных будней, — со слабой улыбкой заметил испанцу Роже. — Нам давно уже неинтересно соревноваться друг с другом, а шляхта литвинская, да и ляхская, как бы ни корчила из себя рыцарей уступает нам в трех искусствах.
«Превосходя в ратном деле…» — подумал про себя де Сото. До берегов Средиземноморья не могли не дойти слухи о чудовищном разгроме при Грюнвальде, когда поляки и литовцы, в союзе с русскими и татарами, буквально втоптали в землю рыцарей Ливонии.
— На море страдаешь от скуки ничуть не меньше, чем в замках, — заметил кастилец. — Я также рад буду развеяться. Будем ждать завтрашнего дня.
— Отчего же завтрашнего, — вмешался в разговор еще один рыцарь, носящий гордую кличку Сокрушитель Шлемов. — Не потешит ли нас благородный идальго на турнире? Мы в здешней глуши наслышаны 0 славных подвигах грандов Испании в войне с черными маврами Гранады, и о дивных приемах боя, неизвестных на Севере.
Де Сото поднял глаза и увидел по ухмыляющимся лицам тевтонцев, что они весьма скептично настроены и относительно слухов о войне с маврами, и относительно эффективности каких-то приемов, неизвестных в Германии.
— Как я посмотрел, — сказал он, — слишком отличаются доспехи и оружие паладинов Средиземноморья и Ливонии.
— Так что с того? — хохотнул Сокрушитель. — Удар есть удар, а умение владеть конем — есть умение владеть конем.
— Благородный рыцарь из далекой Кастилии, — наставительно сказал Роже, не скрывая смешинки в глазах, — уже заметил, что не привез с собой своего восточного скакуна. А наши кони вряд ли подойдут его особе.
— Неужто у восточных скакунов восемь ног, как у Слейпнира — коня языческого бога Вотана? — подивился Сокрушитель.
— Ног у южных коней столько же, — холодно отпарировал де Сото, — а вот седла и упряжь разнятся. Впрочем, я готов преломить копье с любым из присутствующих, если есть сомневающиеся в доблести грандов Испании.
Роже, подумав о фрау Гретхен и делах более важных, чем турниры и споры, вмешался в готовую начаться перепалку.
— Никто не сомневается в доблестях рыцарей Орденов святого Яго и Калатравы, равно как и грандов Кастилии, Арагона и герцогства Лионского. А мы не настолько одичали в славянских лесах, чтобы принуждать дерзкими речами рыцаря Испании сражаться на чужой лошади, с непривычным седлом, стременами и упряжью.
