Андрей Посняков - Око Тимура
– Дальше идет караванный путь, очень древний. Купцы – лошади, повозки, верблюды! Через Итиль переправитесь, потом степью, затем другая река – Яик, потом Эмба-река – ветер подует с моря, что вы зовете Хвалынским – снова степь, затем пески, пустыня – и вот он, город Ургенч.
– Ах вот как… – Раничев качнул головой. – Ну в Ургенче я бывал, знаю… Ну да, именно так мы и шли… Только я рек не знал – как называются. Значит, вы не до конца пути со мною?
– Нет, – рассмеялся Алтынсак. – Только до середины. У Итиля-реки тебя ждет караван… Ты был в Самарканде? Видел самого эмира? – неожиданно спросил он.
– Был, – пожал плечами Иван. – Красивый город, большой, очень большой.
– А правитель?
– Тимур? О, пожалуй, велик! Как и его государство.
У излучины Итиля, меж высоких холмов и утесов их ждал караван богатого хорезмского негоцианта Халима Ургенчи, или Касым Халима бен Лудия ибн Ахмада ибн Дея ад-Хорассан ад-Ургенчи, как его правильно следовало бы называть. Сам купец словно бы сошел со страниц восточных народных сказок – в длинном парчовом халате, золоченых туфлях с загнутыми носами, с крашенной хной бородою, в ослепительно белой чалме. Все улыбался, все кланялся, однако взгляд был жесткий, волевой, умный. Да разве ж и мог иной хорезмиец выбиться в люди? Ведь Хорезм – это раньше великая держава хорезмшахов, а ныне лишь скромный улус в составе огромной империи Железного хромца Тамерлана, кстати, не особо-то жалующего выходцев из этой беспокойной провинции. Кроме самого Халима в караване было еще несколько купцов рангом поменьше, плюс охранники и обслуга – погонщики верблюдов, возницы, кузнецы, лепешечники. Всего таким образом набиралось человек хорошо за сотню, и это еще не считая рабов – основного товара, кроме них еще были возы с медом, горностаевыми и куньими мехами да грубой выделки кожами – довести до ума ее должны были уже ремесленники Мавераннагра.
– Как Булгар? – сидя в походном шатре Халима, поинтересовался Иван. Разговаривали на фарси, хотя купец отлично владел и тюркским, а Раничев его тоже знал. Правда, многие слова уже подзабылись, но все же всплывали в памяти. Раничев знал уже, что караван-баши зимовал в Булгаре, куда пришел прошлым летом. А ведь незадолго до этого Булгар опустошили войска московского князя.
– Так себе Булгар, – улыбнулся Халим – впрочем, он всегда улыбался. – Аллах милостив – отстраивается помаленьку. Рабы, впрочем, дешевы.
– Не боишься, что и в Мавераннагре упадут на них цены?
– Только не сейчас. – Купец бросил на собеседника быстрый внимательный взгляд. – Ты знаешь о новом походе Повелителя, уважаемый Ибан-бек?
– О новом походе? – Раничев пожал плечами, пытаясь что-нибудь вспомнить, потом, мысленно плюнув, брякнул наугад: – В Индию?
Халим кивнул.
– Последний большой поход Повелитель, да продлит Аллах милосердный и милостивый его годы, удачно закончил больше двух лет назад, разгромив недостойного Тохтамыша, пройдясь огнем и мечом по северным землям непокорного улуса Джучи. Тогда было много дешевых рабов… но ведь те времена давно прошли, а? А новые еще не наступили. Ты прав, эмир готовится к походу против Махмуд-шаха, могущественного султана Дели. Уверен, Тамер-бек разобьет и его войско, каким бы сильным оно ни было. Вот тогда в Мавераннагре вновь появится много дешевых рабов, а пока… Пока нужно ловить удачу! Только осторожно, ибо… – Почтенный негоциант рассмеялся и добавил несколько фраз по-арабски.
– Что-что? – не понял Иван.
– Те, кто торопятся, уже мертвы, – перевел купец. – Так говорят в далеком Магрибе!
– Так ты побывал и там, уважаемый? – Раничев вскинул глаза.
Халим передернул плечами:
– Приходилось… Ты знаешь, Повелитель приказал за время пути обучить тебя языку правоверных. Ты мусульманин?
– Пока нет, – сознался Иван и тут же соврал: – Но вскоре собираюсь им стать.
– Похвальное желание, – одобрительно кивнул купец.
– Говорят, арабский – трудный язык, – тихо произнес Раничев. – Но я буду стараться учиться.
– Учиться – одно, научиться – другое, – старинной магрибской пословицей ответил торговец.
* * *Высокая, на двух сплошных колесах, арба, запряженная лошадьми, неспешно катилась по степной дороге, а вокруг, под жарким зеленовато-голубым небом, до бесконечности, сколько хватал глаз, тянулся изумрудный океан трав. Порывы налетавшего ветра гнали по разнотравью бирюзовые волны, принося сиреневые и желтые лепестки ирисов и горьковатый запах полыни. Из-под копыт коней вспархивали пестрые куропатки, где-то невдалеке, низко над землей, пролетела парочка дроф, и, почуяв людей, по-хозяйски неспешно, с ленцою, скрылся в кустах светло-серый степной волк.
– Степпен вулф, – развалясь в арбе, лениво посмотрел на него Раничев. Была такая штатовская группа. Даже хит у них был где-то в самом конце шестидесятых… как же назывался-то? Ах, да – «Born To Be Wild» – «Рожден, чтобы быть диким», примерно так, кажется, переводится. Ну точно про ордынских воинов спето или про Тимуровых гулямов. Иван пересел по-другому, свесив вниз ноги. Путешествие на арбе не было легкой прогулкой – рессор никаких не было, трясло немилосердно… ну, конечно, поменьше, чем на старой раничевской «шестере», так ведь и дороги-то здесь были не чета российским. Раньше ордынские ханы, а теперь Тимур, как делали? Отдадут строительство дорог на откуп, говоря современным языком – устроят тендер, а самолично проезжают в арбе – проверяют качество, заодно сплетни собирают, где какой откупщик дворец с фонтаном себе выстроил, где девок для гарема прикупил. Ежели хороша дорога, все прощелыге простится – и дворец, и фонтан, и девочки, но ежели на пути хоть одна колдобина – мигом секир-башка, пощады не будет, и дворец с фонтаном мигом реквизируют. И правильно! Ежели б так в России-матушке поступали – давно бы по автобанам катались. Не в том беда, что воруют, а в том, что ни черта при этом не делают!
Неудобно ехать в арбе, жестко, хотя, с другой стороны, провести столько времени в седле тоже не сладко. Раничев расспрашивал о пути на привалах, выяснил: от Итиля до города Сарайджук (или Сарай-чик), что на реке Улусу, – около двадцати дней, а от этого самого Сарайджука до Ургенча – примерно месяц, и то если ехать и ночью. Правда, дороги там хорошие, ровные, недавно отремонтированные по приказу эмира. С указателями пути и караван-сараями. Пока же ехали степью, словно корабли в безбрежном океане цветов и трав. Покачивались среди густой зелени пурпурно-розовый иван-чай, таились за кустами анютины глазки, кое-где в низинах желтели купальницы, ярким желто-сиреневым взрывом сияли ирисы, а иногда кровавой, до самого горизонта, рекою, расстилались заросли мака. В ожидании поживы летели за караваном орлы-могильщики, кричали в редких озерках серые дикие утки. Дни тянулись один за другим, однообразно и пусто… Впрочем, нет, не совсем пусто – с помощью купца Халима Иван старательно учил арабские слова. Сначала названия обычных вещей, потом дни недели, числа, месяцы.
– Двенадцатого числа месяца раби-ал-аввал пророк Мухаммед прибыл из Мекки в город Йасриб, прозываемый также Мединой, – терпеливо пояснял Халим. – А через шестнадцать лет благословенный халиф Омар повелел считать от того времени начало лет по лунному календарю – с первого года перехода Мухаммеда – Хиджры – с месяца мухаррам – по исчислению неверных – с лета шестьсот двадцать второго года. Лунный год не совпадает с солнечным, он короче, а прибавлять тринадцатый месяц или дни к месяцам халиф строго настрого запретил. Потому лунные месяцы в иной год могут приходиться на разное время. Запомни их названия: мухаррам, или «священный», – первый месяц, во время него запрещены все войны, следующий – осенний месяц сафар, что значит «желтый», затем два месяца раби – раби-ал-савал и раби ус-сани, потом зимний месяц джумад-ал-ула – «студеный», затем раджаб, потом шаабан, затем месяц священного поста рамадан – «раскаленный», обычно весенний или летний месяц, потом шаввал – месяц кочевий, месяц стоянок зу-л-каада, и наконец последний месяц зу-л-хиджа, оставленный пророком для совершения хаджа.
Раничев слушал, кивая, да мотал на ус. От жары разбили прямо на арбах шатры, кроме того, со степи, разгоняя волнами травы, налетал ветер, пусть теплый, но все же и это было неплохо.
– Жарко, – вытирая со лба пот, крутил головой Иван.
– Погоди, это еще не самая жара, – смеялся купец. – Вот после Улусу начнется…
– Знаю, – обреченно махал рукой Раничев.
Вообще, если б не жара да скука, переход проходил для него довольно неплохо, чего нельзя было сказать о рабах, в основном – молодых женщин и юношей – тем действительно приходилось туго. Каждая пара была привязана к длинному деревянному шесту, который тоже вполне можно было выгодно продать, на кого шестов не хватило, шли скопом, нанизанные на прочный аркан, словно бусины на веревку, шли, тупо уставившись в землю, еле слышно мычали заунывные песни – меряне, булгары, эрзя, русских попадалось меньше. Воды на всех не хватало, и полоняники, пошатываясь, облизывали потрескавшиеся губы. Слабые умирали. Их бросали тут же, в траве, на съедение степному зверью, словно акулы за кораблем, алчно рыщущему позади каравана. Раничев воспринимал это спокойно, привык уже к этому жестокому миру. Да и что он мог сейчас сделать для этих несчастных? Разве что попросить караван-баши сделать подлиннее привалы. Так купцы и без того делали все, что могли, – полон ведь был их имуществом, и если смерть одного-двух невольников в принципе мало что значила для такого богатого торговца, как Халим Ургенчи, то в отношении других купцов, победнее, дела обстояли иначе. Впрочем, не все пленные шли своим ходом – красивых девушек и мальчиков везли на арбах или на лошадях в больших плетеных корзинах. Это был выгодный товар для услады богатых. Искусные ремесленники тоже стоили дорого; правда, таких было мало.
