Алексей Волков - «Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»
Все, что успел Николаев, это скатиться с саней, перевалить через придорожный сугроб да замереть там. «Наган» он выдернул машинально, а вот толку от револьвера на такой дистанции…
Паники следователь не испытывал. Пусть война в его жизни была давно, кое-какие навыки остались. Вместе с четким пониманием: люди часто гибнут от собственной растерянности, и голова должна быть максимально холодной.
Мысли носились с бешеной скоростью. Какое-либо подобие управлением потеряно, а без него подразделение превращается в толпу, и шансов на победу нет. Бежать тоже глупо. Словно подтверждая это, мимо попытались проскочить несколько всадников, однако нарвались на очередь и посыпались в снег, кто с конем, кто без коня. Разгром отряда был лишь делом времени, даже не времени — каких-то минут. На ровном месте не очень спасешься от пулеметов. Дело лишь в следующем ходе, который предпримет Покровский. Хочет ли он полного уничтожения преследователей или просто отпугнуть их, заставить не лезть следом за ним. Иначе говоря, перейдет ли затем в подобие контратаки или удовлетворится частичным результатом и спокойно двинется дальше.
По мере возможности Николаев огляделся. По полю носились всадники. В разные стороны, лишь бы поскорее выскочить из-под огня. Многих просто несли перепуганные лошади. Но пулеметы работали безжалостно, и то там, то тут кто-то вылетал из седла, падал в сугроб. До леса, где укрылась засада, было рукой подать — метров двести, и кое-кто из спешившихся кавалеристов стрелял в ту сторону, уж неясно, насколько прицельно. Большинство же упавших лежало, непонятно, мертвые или лишь старательно прикидывающиеся ими.
Николаев прикинул, а затем бросился к валяющемуся неподалеку убитому кавалеристу. Пули зловеще взрыхлили снег, лишь чуть не долетев до хрупкого человеческого тела. Следователь торопливо рухнул, стараясь, чтобы между ним и пулеметчиком был сугроб. Следующая строчка прошла над головой. Теперь протянуть руку, стянуть с убитого карабин. С более серьезным оружием Николаев почувствовал себя лучше. Если теперь противник попробует выйти на поле, хотя бы есть шанс не отстреляться, нет, но прихватить кого-то из неприятелей с собой. Стянул с покойника матерчатый патронташ, заглянул, обнаружил там еще четыре обоймы. Негусто, но с тем, что в «мосинке», получается двадцать пять патронов.
Над головой вновь просвистели пули. Почему-то вспомнился последний, далекий уже бой. Февраль семнадцатого, Рижский фронт, снег, мороз и попытка атаковать германцев, улучшить свои позиции. Тогда уже не было секретом: весной предстоит общее наступление, наверняка последнее в затянувшейся войне. Снарядов в избытке, артиллерия выросла в числе, прошлогодний Луцкий прорыв вселил в войска уверенность в собственных силах. Победа была близка как никогда. Пока же — обычный бой местного значения.
А вот тот бой не задался. Германские пулеметы были подавлены не все. Пехотный батальон какое-то время шел вперед, а затем не выдержал, залег. Николаев попытался поднять свою роту, но что-то больно ударило в ногу, заставило упасть. И точно так же носились над головой пули, а солдаты медленно отползали назад. А в голове почему-то крутились строки популярного романса: «Вот прапорщик юный со взводом пехоты…» Хотя Николаев был уже поручиком, да и юным назвать его было трудно. И точно так же приближался вечер, а с ним — почти наверняка — смерть. Сам уползти офицер не мог, кровь вытекала из раны, и ночью его убил бы даже не свинец — мороз, который был весьма суров. Никакого страха, лишь боль да досада, что не суждено дожить до победы.
Солдаты не бросили, вытащили ротного. И были долгие месяцы госпиталей, и понимание — возвращаться на фронт уже нет никакого смысла. Люди в далеком Петрограде вырвали победу из рук собственного народа, превратили жизнь в ад, и бессмысленны стали все жертвы… Все равно вернулся зачем-то, наверное, чтобы пройти путь унижений до конца.
Но имелась в ситуациях существенная разница. Тогда смерть посылал враг, а вот сейчас… Даже не бандиты — партизаны, нашедшие в себе силы выступить против власти. Если откровенно: кого уничтожал Покровский? Интервентов, называя вещи собственными именами, да их прихвостней. Тех, кто особенно отличился в борьбе с народом за так называемую народную власть.
Стрельба стихла, и стало до звона тихо. Лишь потом до слуха донеслись стоны людей и ржание лошадей. Николаев осторожно выглянул. Кажется, Покровский удовлетворился результатом. Разумеется, уничтожил он не всех, однако вряд ли уцелевшие теперь рискнут преследовать отходящий отряд. А тут уже начало откровенно темнеть небо, и высоко наверху зажглась первая звезда. Тем не менее никто не вставал. Даже если основные силы ушли, какой-то заслон мог задержаться на всякий случай, а кому хочется уцелеть в мясорубке, а затем нарваться на последнюю случайную пулю?
— Лука Степанович, живы? — Голос Суханова прозвучал неожиданно.
— Жив, — отозвался Николаев, невольно оглядываясь.
Помощник в несколько приемов, то и дело залегая, перебежал к нему. Полушубок весь в снегу, лицо бледное, однако с виду вроде бы цел.
— Слава богу! Я видел, как вы свалились с саней, а затем перебежали сюда. А потом те стали стрелять в вашу сторону. Подумал, вдруг попали?
— Все нормально. Это… Ты-то как?
— А я тоже сразу спрыгнул с саней и залег. — Пожатие плечами. — И не помню, как. Только сидел, и вдруг уже валяюсь в сугробе. Да еще лошадь какая-то чуть по голове не пронеслась. Нескольких вершков не хватило. Вот где подловили-то! — Возбуждение помощника искало выход и пока находило только один — в безостановочной болтовне.
— Мы тоже им подыграли не слабо, — вставил Николаев. — Ни разведки, ни дозора… Военные, мать их так через пень колоду!
— Что теперь-то, Лука Степанович?
— Ничего. Полежим маленько на всякий случай да будем убитых собирать. Нам еще в город вернуться надо.
— А Покровский?
— Что — Покровский? Покровский ушел. Да и не нам теперь им заниматься. Наше дело — уголовники. Против партизан пусть действуют граждане военные. У нас ни пулеметов, ни артиллерии нет. Ладно. Все утихло. Это… Давай посмотрим, что с руководителями.
С руководителями было хреново. Старший убит, младший пребывал без сознания, эскадронный командир убит… Но уцелевшие на поле тоже имелись. Те, кто не стал геройствовать или не ударился в панику и сразу залег. Плюс, как выяснилось через некоторое время, десятку человек удалось ускакать. Теперь они осторожно возвращались. Иначе попробуй объясни, почему отряд разгромлен, а ты — живой? Еще вопрос — станут ли выслушивать объяснения или сразу запишут в сообщники со всеми вытекающими последствиями? Покровский ведь ушел. Только наверняка объявится. И не один раз…
ГЛАВА 8
Москва
Лирическое настроение, в которое впал Кротов, сыграло с ним злую шутку. Сам виноват, винить некого. Так мечтал о новой встрече с очаровательной девушкой, что не обратил внимания на сидевших в фойе гостиницы троих мужчин. Мало ли, кого они могут ждать?
Оказалось, его.
— Гражданин Кротов? — спросил один из них, довольно немолодой, с несколько усталым взглядом и напоминающим бабье лицом.
Двое других были заметно помоложе.
Впрочем, уже и не двое. Мгновение — и фойе наполнилось мужчинами в штатском. И откуда их столько взялось? Точнее, где они умудрились спрятаться?
— Я, — отрицать было глупо.
В голове вертелась одна мысль — а не попытаться ли вырваться отсюда? Оружия при себе Кротов сознательно не имел, но не может быть, чтобы у толпы комитетчиков, больше никем эти личности не могли быть, ничего не было с собой. Следовательно, обязаны поделиться каким-нибудь револьвером. Им же самим веселее будет. Тем, кто выживет.
Тоже мне толпа! Шесть человек. Правда, на улице тоже наверняка кто-то есть в резерве…
— Комитет по борьбе с контрреволюцией. — Немолодой вытащил из кармана удостоверение.
— Чем могу быть полезным? — Кротов решил пока протянуть время. Вдруг дело касается каких-либо пустых формальностей, наподобие тех, которые пришлось проходить на границе? И заранее предупредил: — Я — гражданин Сибирской народной республики.
— Мы знаем, Сергей Иванович. Но это — не арест. Всего лишь приглашение на беседу. Несколько интересующих нас вопросов — и больше ничего.
— Довольно странное приглашение, — Кротов демонстративно покосился на занявших выходы мужчин. — Вы не находите?
— Зато крайне убедительное, — с добродушной улыбкой на устах поведал немолодой.
Положительно, он вел себя как некий добрый дядюшка. Или — учитывая черты лица — тетушка. Этакий любящий родственник, давно мечтавший о встрече.
— Мы можем побеседовать у меня в номере.
— Сергей Иванович, у каждого солидного учреждения свои порядки и правила. Вы же имели сегодня полную возможность убедиться. Но сейчас довольно рано, нет и восьми, и потом, мы обязательно доставим вас после беседы сюда. Так сказать, откуда взяли. И даже чаем напоим, дабы у вас не было сожалений о пропущенном по нашей вине ужине.
