Роман Злотников - Генерал-адмирал. Взлет
Я мысленно усмехнулся и снова заговорил:
— Так вот, господа, я предлагаю вам помощь в решении этих проблем. Во-первых, я советую вам перестать тянуться в хвосте мирового синематографа и сделать смелый шаг вперед. То есть выйти за рамки обычных сюжетов. Ну что вы нынче снимаете? Либо жанровые сценки — прибытие поезда, выход императора к народу в День тезоименитства, ежегодный Зимний бал и так далее, — либо игровые фильмы-спектакли, поставленные по всем правилам театрального искусства с единством места и времени и скудными декорациями. Даже горы или там городской пейзаж у вас на дальнем плане — нарисованные! И снято все это на неподвижно установленную камеру. Между тем синематограф предоставляет игровому жанру невиданные возможности, и я не очень понимаю, зачем вы себя ограничиваете. Почему не используете такое свойство синематографа, как мобильность, возможность поставить камеру где угодно — на стене Кремля, на волжском утесе, на носу корабля, в железнодорожном вагоне — и именно это использовать как декорацию? Почему упускаете возможность снять лицо, руку, стиснувшую меч или револьвер, крупным планом? Вот так — во весь экран, как невозможно показать ни в одном театре. Причем совместив все это в одной фильме. Ведь фильму можно смонтировать. То есть снять множество отдельных сцен, а потом склеить отдельные куски пленки так, как вам надо. — Я замолчал.
А совершенно ошеломленные гости уставились на меня, округлив глаза. Потому что — да, кинематографические приемы здесь были бесхитростными. Мне, дожившему до «Аватара», местный синематограф казался полным убожеством, но я долгое время никак не мог понять, что меня в нем напрягает (ну, кроме низкого качества изображения и слегка дерганого движения фигур на экране). И только после долгого анализа разобрался, в чем дело. Кино текущего времени находилось еще в самом начале пути, и над его создателями довлели прошлые привычки. Кино было статичным. Действие снималось из одной точки и одной камерой, даже для хроники. А игровые фильмы вообще представляли собой обычный спектакль. Еще и немой. Поэтому театр у синематографа пока выигрывал вчистую. Да в моем XXI веке всякие ток-шоу, то есть говорильни, и то снимались с нескольких точек в разных ракурсах, со всякими наездами и панорамами зала, а тут…
— Так вот, господа… — начал я, когда гости слегка оправились от культурного шока.
Мне даже было немного неловко. Я-то все это понял лишь потому, что мне было с чем сравнивать, а ведь кто-то же должен был открыть новые приемы самостоятельно, действительно совершив прорыв, да что там прорыв — подвиг, изрядно подвигнув вперед киноискусство. И я этого кого-то сейчас попросту ограбил, отняв у него заслуженную славу первопроходца. А впрочем, бог с ним. Мне требовалось сделать наш, русский, синематограф лучшим в мире. И для этого я не собирался отказываться ни от одной возможности. Потому как знал, каким мощным инструментом должен стать этот еще находящийся в коротких штанишках вид искусства. Инструментом идеологии, инструментом завоевания превосходства, инструментом формирования ценностного аппарата. Несмотря на то что все развитые страны сейчас активно ковали «мечи», я не забывал, что в двадцатом столетии многие битвы развернутся отнюдь не на полях сражений. И что уничтожить любую, даже самую сильную и развитую державу можно, не только победив ее в войне. Обычную, «горячую», войну можно и не начинать. А вот в иной войне потери у державы будут совершенно реальные — и люди станут гибнуть, причем не меньше, чем в сражениях, и территории отторгаться, и промышленность будет разрушена похлеще, чем от ковровых бомбардировок.
— …Так вот, я предлагаю вам начать снимать фильмы по-новому не только технологически, но и… э-э… — Я запнулся, поскольку термин «идеологически» здесь и сейчас почти не использовался и потому был бы непонятен. Поэтому я заменил его на не слишком точный, но более понятный собеседникам: — И культурно. У нас с вами одна цель, даже если вы еще об этом не подозреваете. Мы с вами строим страну. Да-да, страну. Новую. Сильную и богатую. И сделать это, не убедив наших людей в том, что страна непременно будет построена, не показав им ее, невозможно. А у вас есть очень мощное средство убеждения — образность. Мы с вами можем показать все величие России в прошлом, вызовы и трудности настоящего, которые способны преодолеть и преодолевают русские люди, а также, возможно, и некий образ России будущей.
— А как же мелодрамы? — испуганно пискнула юная Сашенька Гончарова.[15]
Я усмехнулся:
— А с мелодрамами все будет как прежде. Даже лучше. Поскольку, после того как запустится предлагаемый мною проект в области проката фильмов, денег у вас прибавится.
Присутствующие мгновенно оживились. Это им было понятно, об этом они сами часто сокрушались.
— И что же это за проект, ваше высочество? — не выдержал Чардынин.[16]
— А вот скажите, господа, — усмехнулся я, — кого в нашей России-матушке более всего живет?
Присутствующие переглянулись, потом Ханжонков несколько недоуменно ответил:
— Ну как кого, ваше высочество, крестьян, конечно.
— А они фильмы смотрят?
— Ну… наверное… они же бывают в городе, и среди них встречаются довольно зажиточные, но… я не совсем понимаю, к чему вы…
— Во-от! — наставительно поднял я палец. — Семьдесят пять процентов населения — крестьяне, а синематограф не имеет с них почти ничего. Да и во многих провинциальных городах он покамест не представлен. Все деньги, которые крутятся в нашем синематографе, идут с пяти, от силы с семи процентов населения. А ежели включить в оборот остальные девяносто три? Даже ежели с каждого из них мы получим в пять раз менее, чем собираем с уже имеющихся зрителей, общая сумма, каковую получит российский синематограф, как минимум учетверится!
Все возбужденно загомонили, очарованные открывшимися перспективами. Люди творческих профессий обладают развитым воображением, и грядущий золотой дождь, похоже, явственно встал у них перед глазами. Потому самый главный вопрос был мне задан только спустя пять минут. Опять же Ханжонковым:
— Но, ваше высочество, как вы предполагаете взять деньги с крестьян? Они же не смогут посещать залы. У них просто нет для этого средств. Стоимость билета для подавляющего большинства совершенно неподъемна. Да и даже если произойдет чудо и владельцы залов скинут цену, крестьянин туда просто не пойдет. Крестьянин слишком консервативен и чурается всего нового…
Это он мне будет говорить? Мне, у кого те же самые крестьяне расхватывают грузовики как горячие пирожки? Нет, тот факт, что крестьянин консервативен, я опровергать не собирался, но это означало только одно: если хочешь заинтересовать крестьянина чем-то новым, к нему следует найти особый подход. Сами по себе новизна и революционность для крестьянина не достоинство, а скорее недостаток. Но покажи ему, в чем его выгода и довольство, помимо этой самой новизны, и его уже за уши не оттащишь…
— Что ж, если крестьянин не готов прийти к синематографу, то… — Я сделал паузу, хитро прищурился и закончил: — Значит, синематографу следует самому прийти к крестьянину. Не так ли?
Ответом мне была тишина. Никто по-прежнему ничего не понимал. Ну да я и не ждал понимания. Поэтому молча кивнул одному из вестовых-охранников, в чьих руках чайники уже почти опустели, а он, приоткрыв дверь и высунув голову в коридор, что-то негромко произнес. Спустя пару мгновений обе створки распахнулись, и в зал внесли необычную конструкцию, представлявшую собой раму из труб, на которой были закреплены синемапроектор с велосипедным приводом, сиденье для киномеханика и… патефон.
Кино-то нынче было немое, но звуковое сопровождение ему все одно требовалось. Владельцы залов для демонстрации фильмов нанимали пианистов, скрипачей, виолончелистов, а то и небольшие оркестры. Сейчас же, в этом зале, подобную функцию должен был исполнить патефон с набором пластинок. Подзаводка пружины патефона тут осуществлялась с помощью велосипедного привода — достаточно было в нужный момент подключить небольшой редуктор, и спустя несколько оборотов педалей пружина снова была взведена.
— Что это, ваше высочество? — недоуменно спросил Василий Гончаров.[17]
— Синемапередвижка.
— Что?!
— А вы как думали? — Я встал и в сопровождении вестового-охранника подошел к высившейся в центре зала конструкции.
Остальные вестовые также слегка переместились, взяв под контроль все пространство зала, прилегающее к моей особе. Но никто не обратил на них ни малейшего внимания — все заинтересованно пялились на меня.
— Ежели в деревнях залы строить, так они действительно пустыми стоять будут. А вот это, — я мотнул головой в сторону синемапередвижки, — может показывать фильмы прямо на улице, на экране, повешенном на стену сарая или овина. А лавки сами крестьяне принесут. И никаких дополнительных расходов: и кассир, и механик, и директор, и уборщица — всё один человек. Вечером показал фильму, свернулся, потом выспался и потихоньку дотрюхал на своем возке до соседней деревни. Пока светло — развернулся, установил все, повесил экран, договорился о цене и снова показал фильму. Прикиньте экономику.
