Столичный доктор. Том IV (СИ) - Вязовский Алексей

А Склифосовский возглавляет институт, который курируют на самом верху. Там и прикроют, и помогут. И направят. Хрен с ними, с пиявками с верхов, нам хватит нашей доли на всё, что задумано. Надо успокоиться. Что-то я завелся. Ведь ожидаемое событие.

Дверь открыла прислуга. Романовский, возбужденный не меньше моего, молча отодвинул ее в сторону, и закричал на всю квартиру:

— Николай Васильевич!

Склифосовский вышел к нам уже в домашнем, успел переодеться.

— Что-то случилось?

— Мне нужна ответная услуга, — улыбаясь от уха до уха, я выступил вперед. — Думаю, в результате мы все должны получить Андрея Первозванного, не меньше.

Глава 10

СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. Приводимъ со словъ газетъ описанiе вновь учреждаемаго ордена св. Николая. Знакъ этого ордена предположено сдѣлать изъ бирюзовой эмали съ бѣлымъ кантомъ. Сверху креста — восьмигранная серебряная звѣздочка, въ серединѣ — медальонъ съ изображенiемъ иконы св. Николая; орденская лента бѣлаго цвѣта съ бирюзовыми полосками, по рисунку Станиславской ленты.

Хорошо иметь дело с грамотными, а, главное, хладнокровными людьми. Да еще при этом желающими тебе только хорошего. Потому что первым делом Николай Васильевич пожелал узнать, на чем основаны мои утверждения.

— Ни один из присутствующих этот орден получить не может. Статут там другой. Но я готов выслушать историю, которая привела вас обоих в столь заметное возбуждение. Прошу, — он показал направление движения.

Тут я собрался. Начинается серьезный разговор — специалистам туфту не впаришь. Такие как Склиф видят на два метра под землей!

— Помните, Манассеин обвинил меня в воровстве его трудов? — спросил я, когда мы расселись в профессорском кабинете.

— Да, он потом дезавуировал обвинения и просил прощения за свою горячность, — закивал хозяин.

— Так вот, мы получили подобное вещество, — выставил я склянку на стол. — Его удалось очистить, стабилизировать, и довести до возможности промышленного производства.

На склянку Николай Васильевич глянул с интересом, но трогать не стал. И правда, он такой посуды в своей жизни видел много.

— Это у вас письмо от помощников? Позвольте полюбопытствовать, — протянул он руку.

Не только выдал послание Славки, но и отметил карандашом нужные места.

— Сейчас собирался телеграфировать, чтобы привезли недостающие документы, — сказал я, когда Склифосовский отложил в сторону листик.

— Если всё так, то позвольте поздравить. Это… — задумался Николай Васильевич. — Тут одним памятником не обойдется. Список микробов внушает, знаете ли, почтение. Но какова моя роль? Я никоим образом в разработке не участвовал, а к чужим достижениям примазываться не имею обыкновения.

— Внедрение, — сказал я. — Проведем испытание на базе клиники вашего института. Отберем несколько десятков участников, у каждого будет засвидетельствовано наличие той или иной патологии, бактериальной инфекции. Добавим контрольную группу с теми же поражениями. Результаты сравним. Заодно определим минимально необходимую дозировку. Понимаю, черновой вариант, требует доработки, проверки, но…

— Я вас понял… Но никто так не делал… — Склифосовский запустил пятерню в бороду, довольно смешно ее при этом всклокочив. — Кто придумал? — посмотрел он на нас, как на студентов, сдающих ему экзамен.

— Мы с Дмитрием Леонидовичем много обсуждали…

— Он, — тут же сдал меня Романовский.

— Я так и думал. Очень хороший метод, я считаю.

Ага, наплачетесь еще от доказательной медицины. Слова про систематическое использование лучших из существующих доказательств эффективности при выборе метода лечения хороши, а сколько же за ними яда скрывается… Но это — проблемы следующих поколений, не наши. Вот пусть и думают. Критерий Стьюдента и прочие способы калибровки распределений, что называется, в помощь.

— Я согласен, — припечатал Склифосовский конверт. — Верю вам. В такое, — он взял наконец в руки склянку, — верить очень хочется. Как приедет помощник с бумагами — давайте его ко мне. Дам команду, чтобы начали подбор как можно скорее. Привлечем студентов и ординаторов к черновой работе. Насчет орденов… — задумался он. — Вот я сейчас напишу свой прогноз на бумаге, спрячу в сейф, а потом проверим.

Он пододвинул к себе листок, быстро написал там несколько слов карандашом, и начал складывать.

— Ну что за детские игрушки, Николай Васильевич? Покажите, мне интересно, чего мы достойны, по вашему мнению, — попросил я, пока он не успел спрятать его.

— Ну смотрите, — подвинул он бумагу к нам.

Мы с Романовским склонились над прогнозом оценки наших трудов. «ЕА (лек) АН, ДЛ (сиф) БО, пом В3, я — таб», — прочитал я.

— И это значит…

— Тебе за лекарство Александра Невского, мне за сифилис — Белого орла, помощнику Владимира третьей степени, А Николаю Васильевичу — табакерку? — Романовский посмотрел на своего учителя. — Так?

— Да, — кивнул Склифосовский.

— Но ведь Невского дают только третьему классу, а Орла — не ниже четвертого!

— Присвоят, не сомневайтесь. За такое и в действительные тайные возведут. И сделают это очень быстро, пока от других государств награды не пойдут.

— Так, хватит мечтать, — прекратил я дискуссию. — Этот медведь еще из берлоги не вылез, а мы шкуру делим. Давайте работать.

Но пока потом шел к себе, всё прикидывал, как ко мне будут обращаться «Ваше превосходительство». Чертово тщеславие.

Неожиданность при звонках по телефону сейчас — дело маловероятное. Связь-то совершается вручную, и барышня видит, откуда звонят, а потом еще и сообщает об этом адресату. Так что я просто поприветствовал своего визави на том конце провода:

— Здравствуйте, герр Гамачек.

Больше я ничего сказать не успел. Ибо папа Агнесс рявкнул в трубку: «Я требую, чтобы вы немедленно явились для объяснений!», и связь разорвал.

Почему бы и не съездить? Что объяснять, правда, пока не знаю. Но скоро выясню. Даже пытаться догадаться не буду. Зачем?

Извозчика опять искать не пришлось. Вышел на Моховую — и пожалуйте. Они тут и раньше паслись — место богатое, живут тут люди серьезные. А уж после появления «Российского медика» я начал подумывать, не достоин ли я постоянной стопроцентной скидки, обеспечивая хороший приработок коллективу нынешних таксеров. Но мне о таких мелочах думать невместно. Будущему тайному советнику — и переживать за какие-то копейки, не рубли даже?

Сорок минут, потому что по дороге пришлось задержаться немного по важному делу, и я уверенно стучу в дверь седьмого номера. Никаких сомнений, как утром. Меня там точно ждут, и явно с нетерпением, если я правильно понял. Так что дождался «Комгерайн!» изнутри, и вошел.

— Добрый вечер, герр Гамачек, — поздоровался я. — Вы меня позвали, я пришел.

Немецкий мой — сугубо утилитарный, а потому слегка похож на протоколы. Никаких словесных кружев я и обычно не плету, неинтересно, а сейчас — и подавно не та ситуация.

— Милостивый государь, ваше поведение переходит все мыслимые границы! — Грегор включил сурового начальника, наверняка от таких интонаций его подчиненные становятся слабы на ноги. — Вы ставите мою дочь в положение, которое роняет ее репутацию!

Что же… Давайте сыграем в эту игру.

— Извините, но я не понимаю, какие мои действия стали основанием для столь веских обвинений.

— Без родительского согласия потащили ее неизвестно куда! Привезли, бросили, как девку, на пороге!

Накрутил себя папаша, вызвал самоподдерживающийся отцовский гнев. Надо бы остудить, а то сейчас наговорит на необходимость ответного шага, а мне этого совсем не хочется делать.

— Герр Гамачек, не забывайте, я дворянин, — как можно спокойнее выдал я в ответ. — А потому давайте сначала всё обсудим, пока вы не сказали лишнего. Первое. Честь Агнесс не пострадала никоим образом. Я пригласил ее на прогулку в присутствии свидетелей, и наедине с ней, что могло бы привести к кривотолкам, не оставался. За время, проведенное нами вместе, она была представлена помощнику министра двора, который разрешил ей посещение императорской резиденции. Поверьте, такие преференции не каждому доступны. После этого ваша дочь была представлена Ее Императорскому величеству, которая удостоила Агнесс своей беседы. И это вы называете бесчестным поведением?!?