Стилист. Том II (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Когда «выездное дело» оформлено, моя организация направит его в горком КПСС. С приложением справки из ЖЭКа о том, что я действительно проживаю по такому-то адресу и прописан там с такого-то года, а также справки с места работы о моей должности с указанием размера месячного оклада и о том, что мне причитается отпуск на столько-то рабочих дней. Причём дело в горком направляется за 30 дней. А если бы я собирался в капстрану, то за 45 дней. Так как выезд в ГДР намечался на последние числа октября, то нам уже следовало бы поторапливаться.

— А почему так долго, целых 30 дней? — наивно поинтересовался я.

На что услышал, мол, моё дело поступит к двум референтам: одному, ведающему выездами сотрудников нашей отрасли, и другому, ведающему выездами в ту страну, куда я планирую выезжать. Первый направит дело на просмотр в соответствующий отраслевой отдел горкома, а второй, если бы я собирался выезжать в капстрану, должен направить в соответствующее управление КГБ запрос с просьбой сообщить, не имеется ли возражений против моего выезда. Впрочем, я всё же выезжал в страну Варшавского Договора, так что в моём случае должно было обойтись без участия Комитета госбезопасности.

Если всё в порядке — меня вызовут на беседу. Там дадут прочитать и подписать многостраничный текст правил поведения советских граждан за границей. Например: не иметь личных дел с местным населением, опасаться провокаций и по всем вопросам обращаться к советской администрации. Ежели вдруг окажусь в поезде (хотя вроде бы планировали добираться самолётом), то в поездке не оставаться ночью в купе с иностранцем другого пола и просить проводника перевести меня в другое купе. Также без особого на то указания не иметь дел с коммунистами в стране пребывания и не посещать их собраний, поодиночке нигде не ходить, только группой.

Если разрешение на поездку будет выдано, то его копия уйдёт в ОВИР, откуда в «Чародейку» спецпочтой пришлют мой загранпаспорт, с уже проставленными въездной и выездной визами. Оказывается, дома его хранить запрещено. На предприятии мне выдадут загранпаспорт под расписку, а в обмен заберут мой внутренний паспорт гражданина СССР.

Валюту я получу строго по норме, причём уже в самолёте из рук главы делегации. На марки я смогу обменять 30 рублей, и еще столько же взять за границу. А по возвращении из зарубежной командировки я должен буду представить два отчёта о своей поездке: краткий (в течение трёх дней по возвращению), и полный (в течение месяца).

Слушая Антонину, я просто охреневал. Господи, ну что за бред! В будущем я мог уехать куда захочу и когда захочу, были бы деньги. В СССР чтобы выехать даже в соцстрану — нужно было преодолеть массу препон. Совершеннейшая дикость! Однако советские граждане, никогда не знавшие альтернативы, воспринимали это как само собой разумеющееся. Кто там в своё время сказал, Путин кажется: «Кто не сожалеет об исчезновении Советского Союза — не имеет сердца, кто мечтает о его возрождении — не имеет ума». При моём неоднозначном к нему отношении здесь он попал в точку, хотя, подозреваю, эту фразу ему подсказал кто-то из кремлёвских спичрайтеров.

На примере оформления загранпаспорта я лишний раз убедился в том, что практически за всеми жителями страны осуществляется контроль. Но с этим еще как бы можно было смириться, если бы государство прямо не диктовало советскому гражданину, что читать, что смотреть и слушать, что носить и как радоваться жизни. И весь этот контроль и диктат базировался на замшелых идеях Маркса и Ленина, которые к этой действительности не имели никакого отношения.

Нет, в СССР хватало и положительных сторон, но в том виде, в котором он существует сейчас, меня это однозначно не устраивало. Тем более я знал, что это путь, ведущий в никуда, вернее, к развалу государства. Я всем своим существом чувствовал, как утекает время, и когда я начну на равных общаться с членами ЦК — спасать будет уже нечего. Да и не к чему. В силу своих познаний я мог предложить разве что обобщённый план по экстренному спасению страны, как в экономическом, так и в социально-политическом аспектах. Хоть садись пиши доклад на имя Брежнева и проси Галину передать документ отцу. Правда, инкогнито сохранить не удастся, и вскоре за мной придут люди в штатском, даже протекторат Гулякова окажется бессилен. Да и он, скорее всего, не станет за меня рвать задницу на британский флаг, ещё скажет: «Я подозревал, что этот Бестужев чужого поля ягода».

Такую бумаженцию я отдам только человеку, которому смогу доверять. Вон в «красном уголке» висит плакат с изображением членов Политбюро, избранном пленумом на съезде КПСС от 1971 года:

Брежнев, Воронов, Гришин, Кириленко, Косыгин, Кулаков, Кунаев, Мазуров, Пельше, Подгорный, Полянский, Суслов, Шелепин, Шелест, Щербицкий. Плюс кандидаты, в число которых входили Андропов, Демичев, Машеров, Мжаванадзе, Рашидов и Устинов. Чтобы пообщаться с кем-то из них тет-а-тет, не опасаясь для себя и своих близких серьёзных последствий — об этом пока не могло идти и речи. Не могу я подставлять свою семью, свою Лену, которая носит под сердцем нашего будущего ребёнка.

Чёрт, от этих мыслей просто голова разрывается! Впору забить на всё и просто готовиться к развалу страны, чтобы в нужный момент предпринять какие-то меры к сохранению собственного благополучия и благополучия своих близких. Не знаю, кто и с какой целью меня сюда отправил, подозреваю, это фантастическая случайность, и если так, то и нечего дёргаться: живи — как жил, делай — что делал, обеспечивай хорошую жизнь своему маленькому клану, своим наследникам.

Интересно, кстати, кто у нас родится? УЗИ пока 1/6 части суши ещё не светит, так что придётся гадать до последнего дня, до того мгновения, пока акушерка в роддоме не сообщит: «Поздравляю, папочка, у вас сын!» Либо дочь, хотя, учитывая, что одна девчонка в семье уже есть — хотелось бы пацана.

Тем временем продолжалась работа над книгой. Мне в голову пришла идея пообщаться с костюмерами московских театров и «Мосфильма». Но процесс налаживания отношений обещал занять не один день, а по-другому доступ к историческим костюмам не получить.

Вот если бы у меня было удостоверение журналиста… Тут-то я и вспомнил, что, собственно говоря, являюсь внештатным автором «Работницы», почему бы не попросить у Вавилиной соответствующий документ?

Дело на удивление выгорело легко, и вскоре я стал обладателем багровых корочек внештатного корреспондента журнала «Работница». С которыми и отправился брать приступом попавшие в мой список учреждения культуры. МХАТ, Театр им. Вахтангова, отмечающий 150-летие Малый театр… Все они любезно распахнули передо мной свои двери, с остальными я решил разобраться уже после поездки в ГДР, если она, конечно, выгорит.

С «Мосфильмом» тоже пришлось пока отложить. В приёмной, куда я дозвонился, мне сказали, что такие решения принимает директор киностудии Николай Трофимович, а он сейчас находится в рабочей командировке по Сибири и Дальнему Востоку. Впрочем, не теряя времени даром, я зашёл с ревизией в Государственный исторический музей, где моё удостоверение также вызвало толику уважения. Не ожидал, что коллекция исторических костюмов окажется такой богатой.

20 сентября Вязовская снова пригласила меня в свой кабинет. К тому моменту мою будущую командировку в ГДР уже обсудили на профсоюзном и даже партсобрании, хотя я пока являлся лишь кандидатом в члены КПСС, и моя положительная характеристика с была отправлена в райком партии. Куда, со слов Вязовской, мне и предстояло заявиться на следующий день.

— Ты у нас в первую смену? Ничего, я тебя отпускаю. Ты хоть подготовился?

Я утвердительно кивнул. Осознавая важность зарубежной поездки, выучил не только, как зовут генеральных секретарей компартий стран соцлагеря, каждую свободную минуту использовал для «прокачки» своих знаний в самых разных аспектах. Знать бы ещё, какие конкретно вопросы будут задавать… Впрочем, я надеялся, что до меня не слишком будут докапываться, и с такими мыслями следующим утром направился в районный комитет партии по адресу Кропоткинская-17.