И аз воздам - Шопперт Андрей Готлибович

Все бы хорошо, только неизвестно, есть ли из этой квартиры другой выход и не стоят ли там уже полицейские. «Языка» нужно было брать срочно.

– Пан! – на лестницу из двери в какое-то помещение показалась красивая рожица с обвитыми вокруг головы косами, прямо как у Юлии Тимошенко, да и похожа немного, моложе только. Хотя Газовая принцесса тоже молодой когда-то была. – Где пан Адам? – на франко-польском спросила.

Блин. Тут и женщины еще. Не убивать же их.

– Убит. Где второй выход? – Брехт двинулся к двери.

Девушка не убежала, закрыла рот ладошкой на время и потом как-то несмело улыбнулась.

– Вы убили этого пса? – Ух, слезинки в глазах… Стоп. Пса? А чего, надо всегда правду говорить.

– Я. Так есть второй выход? – Брехт подошел к девушке вплотную, а та и не подумала убегать, да еще ведь Ивашки с Семой в масках чертей за спиной. Брехт свою потерял под каретой.

– Есть бог. Хвала Деве Марии. Пойдемте, покажу.

Событие двадцать седьмое

– Как звать тебя, цветок прерий? – широкими шагами направляясь за бегущей по… Как эту штуку назвать можно? Коридор? Нет. Комнат-то никаких нет. Площадке лестницы? В смысле лестничной площадке. Площадка эта неожиданно кончилась, был поворот, еще пару метров и дверь, а за дверью, которую открыла неизвестная с косой, спуск вниз. Гораздо менее помпезная лестница. Узкая, между двух стен, без всяких перил и кованых украшений завитушных. И еще запах сырости и следы черной плесени на освещенных свечой стенах.

– Стеша. Вон выход. Храни вас дева Мария. – Девушка с косой отошла, и Брехт, дождавшись чертей, чуть отставших, стал спускаться.

Не повезло. Опять минутки не хватило. Петр Христианович потянул дверь, которая вовнутрь открывалась, а навстречу товарищ в голубом полицейском мундире. Пришлось дать мусору по морде и закрыть дверь, за ним еще двое стояли и в свистки дудели. Громко и противно, чуть барабанные перепонки не полопались. Ультразвук какой-то. Собаки бешеные, запрещенное всеми конвенциями оружие используют.

Быстренько задвинув засов, граф отступил от двери. Еще шмальнут из пистоля. Сейчас почти двадцатимиллиметровая пуля дверь пробьет. Чего получается? Замуровали демоны. Нет выхода. Помирать с музыкой не хотелось.

– Стеша. Другого выхода нет? – зачем-то спросил. И так ясно, что нет.

– Нет. Я вас спрячу. Пойдемте за мной. – Решительная какая девушка. Чего бы не сходить, раз зовут, тем более у самого в голове плана спасения не было. Не паника, так – вакуум.

Прошли как раз в ту самую дверь, из которой пейзанка Стеша и вынырнула. Свечка погасла, с которой Брехт бегал. Хорошо маленькая свечечка была у девчули с косой. Запалили. Это была комнаты прислуги, скорее всего, бедненько, даже убого, стены не парчой с бархатом задрапированы, а мелом побелены, и мебели почти нет. Большой стол и несколько лавок вдоль стен. Все это еще и не разглядеть толком. Окна выходили на темный двор и света не пропускали, по той причине, что света-то и не было с той стороны. Ночь пасмурная, сырая, дождливая, темная. Горело пару свечей на столе, и два подсвечника, с тремя свечами в каждом, стояли на… (Блин, опять, как это называется. Ну, каминная полка. Только камина нет, есть вделанная в стену печь, и вот она выступает из этой стены.) На выступе этом два подсвечника и стояли. Света было не много. Углы прятались в колеблющемся сумраке.

– Туда, – Стеша свечку, что держала в руке, поставила на стол и подошла, взяла один из подсвечников с печи. – Нам туда, – она подошла к почти невидимой из-за угла печи двери и толкнула ее.

Брехт последовал за девушкой. Позади начали ломать дверь. Примерялись. Ничего железного у полицейских не было, и пока толкали плечами да пинали ногами. Наивные албанские юноши, там чуть не десятисантиметровая дубовая дверь, усиленная железными полосами. До морковкина заговенья можно пинать. Но ребята не совсем же дурные. Должны понять, и пойдут топор искать. Потом тоже не быстро. Но поспешать стоит. А может, пальнуть в них через забранное решеткой окно? Прыти поубавить. Убивать не надо никого, но напугать стоит.

Граф остановил процессию, забрал у Семы пистоль, свой-то в карету разряженный запустил, и спустился вниз к двери, отошел на несколько метров от окна и проверил порох на полке, просыпался. Пришлось доставать патрон бумажный, скусывать его и добавлять порох на полку. Бабах. Стекло разлетелось, и пуля ушла на волю. Там на воле заорали, засвистели и затопали, убегая от двери.

– Ну, ребята, покедова. – Брехт вернулся к своим.

– Теперь веди нас, Ариадна. – Тоже подсвечник взял вместо своего огарка.

– Я – Стеша. – Девушка шагнула в темноту.

Плохо мы воспитываем нашу молодежь, греческих мифов не знают. Стеша привела в освещенный большой зал. Помпезный. С золотыми финтифлюшками на потолке, с коврами персидскими, с мебелями белыми в стиле барокко, тоже с золотыми завитушками. Цыганщина полнейшая. Но красиво. Вдоль стен стоят большие такие канделябры, в человеческий рост и в каждом десяток свечей. Не бедно люди живут, если учесть, что свечи из воска делают.

– Пойдемте за мной, – прервала созерцательное мероприятие Стеша, потянув остановившегося обозреть роскошь чужую Брехта. Даже у Зубова беднее интерьеры. Оборзели поляки. Нет им укорота. Некому по рукам дать загребущим. Разве вот Ивашка одну руку отрубил.

Девушка прошла насквозь парочку таких залов и, наконец, вошла в темную и небольшую, по сравнению с предыдущими, комнату. Она передала подсвечник графу и потащила его одной рукой за собой. В углу комнаты этой стоял буфет, в котором под стеклом поблескивала золотая посуда. Братина с каменьями и кубок. Древние такие вещи. Литье. Массивные штуки. Там золото килограммами считать надо. Стеша между тем потянула за угол этого буфета, и он стал отъезжать от стены. Как на колесиках. Легко. За буфет в прыгающем свете свечей показалась ниша небольшая, а в ней дверь зеленая, в цвет стены.

– Это тайник пса этого – Адама и брата его. Тоже пса. Нам туда. – И девушка потянула за дверь.

Петли заскрипели, и массивная деревянная дверь приоткрылась. За ней еще дверь, на этот раз не крашеная. А дальше мрак. Брехт заглянул, отодвинув девушку внутрь. Помещение примерно два метра на три. Сундуки, коробки, мешки.

– Стоп. Вдруг это надолго. Стеша, принеси воды. Ну и вина с ананасами, а то скучно будет сидеть.

Событие двадцать восьмое

Скучно. Поспать бы. Ночь, там за дверью. И тут ночь, а не спится. Брехт сидел на полу в темном помещении, привалившись к стене, и занимался двумя вещами. Стишки переделывал и Стешу – Ариадну за коленку щупал. Не-не, больше ничего. Он бы и занялся чем поинтереснее, да и девушка была не против, даже чмокнула его пару раз, но, во-первых, рядом три дезертира, один-то спит, так сопеть, притворяясь, не получится, а двое Ивашек молча сидят, возможно, что и спят, а возможно, эротики ждут. Свечку давно затушили. Ну, есть ведь аудиоэротика. Ну и тесновата для пятерых каморка. Еле вмещаются, сидя вплотную друг к другу. Так еще и во-вторых есть. В квартире Константина Чарторыйского ходят люди. Полицейские, всяко-разно. Разговор через буфет, дверь, тамбур и еще одну дверь не слышен. Так, бубнеж. Время от времени орать начинают. Видимо, какое-то очередное начальство с Зимнего или еще откуда появляется и выволочку полицейским деятелям устраивает. Как так, собаки, упустили государственных преступников, всех на каторгу. Или в лучшем случае на Колыму у медведей белых порядок наводить, раз в Питере не можете.