Котенок. Книга 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Волкова? — переспросила Лена.

И тут же помотала головой — косичками отхлестала себя по плечам.

— Не может быть, — сказала она.

Ткнула пальцем в свою бровь.

— И этот её шрам… — произнесла Кукушкина. — Я видела её фотографию в книге! Это Алина Солнечная! Известная поэтесса! «Маленькое чудо» из СССР!

Я снова взял пионерку за руку.

— Давай-ка уйдём из этого двора, Кукушкина, — сказал я. — Пока это «маленькое чудо» не надело башмаки и не догнало нас. Очень не хочу, чтобы она вернула нам сегодня Барсика. А завтра… она к нему уже привыкнет. Ну… или смирится. Нас с тобой устроят оба эти варианта.

Глава 9

По пути от дома Волковой я слушал о фантазиях Кукушкиной: девчонка тараторила без умолку о стихах, о поэтах и о прочей ерунде. Я изредка ей поддакивал. Но думал при этом об уборке. Прикидывал, существовали ли сейчас конторы, предоставлявшие клининговые услуги. Думал о том, что мне бы не помешала помощь профессионалов по уборке помещений и чистке мебели (от кошачьей шерсти). Потому что себя я специалистом в наведении чистоты никогда не считал. А уборка в моей комнате предстояла серьёзная. Я прекрасно помнил, что достаточно одной шерстинки, чтобы у мамы покраснели глаза и появился насморк. До затруднённого дыхания и головной боли вчера дело не дошло лишь благодаря таблеткам. И это притом, что мама после работы даже не входила в мою комнату — для её мучений хватило и той шерсти, что задержалось на моей одежде.

Поэтому, по возвращении домой, я сразу переоделся в старые треники и футболку (будто взятые из той же модной коллекции, что и халат, который видел сегодня на Волковой). Взбодрил себя выражением «надо, Ваня — не боги горшки обжигают». И взялся за тряпку и щётку — чтобы по возможности уничтожить все следы пребывания Барсика в моей комнате. Понимал, конечно, что для гарантированного избавления от кошачьей шерсти годился лишь очистительный огонь. Но маму прокоптившаяся квартира расстроила бы не меньше, чем аллергический насморк. Поэтому я ограничился полумерами: взял из маминых запасов стиральный порошок «Лотос» (заметил на пачке ценник: семьдесят копеек) — щедро сыпанул его в ведро с водой. И тут же усомнился, смогу ли сегодня ночевать в своей спальне — если запах моющегося средства до ночи не выветрится.

Чихнул.

«Окно открою — проветрю квартиру перед сном», — подумал я.

Мысленно отметил, что нашёл ещё один повод открыть не только форточку, но и само окно в «финской» квартире.

— Как вариант… — пробормотал я вслух.

Но не искупал руки в пахучем растворе советского стирального порошка. Потому что в прихожей задребезжал дверной звонок — громко, настойчиво. Я уронил тряпку на край ведра. Озадаченно поправил очки, прислушался. Звонок заголосил вновь — кто-то отчаянно желал меня увидеть. Я отреагировал на визит нежданного гостя мыслью: «Принесли Барсика». Но тут же развеял её, как маловероятную. Заверил сам себя, что Волкова не примчалась бы к моей квартире столь оперативно. Потому побрёл к двери бесстрашно… почти. И всё же проявил осторожность: посмотрел в глазок. Увидел искажённое линзой лицо Лены Кукушкиной. Девчонка вертела головой, подбрасывая косички. Нервно покусывала губы. Я лишь сейчас заметил, что не дышу. Шумно выдохнул, усмехнулся и покачал головой.

Распахнул дверь.

— Ты разве не опаздываешь в музыкалку? — спросил я.

Соседка проигнорировала мой вопрос — протянула мне открытую книгу.

— Вот, — сказала она. — Смотри.

Указала на занимавшую всю страницу (небольшого формата) чёрно-белую иллюстрацию. Я послушно посмотрел на картинку. Увидел на ней девочку лет семи — в нарядном платье, с распущенными волосами, со светящимися от радости глазами Алины Волковой (а ещё с впадинкой на подбородке и с очень похожим шрамом на правой брови). Девочка на картинке радостно улыбалась — демонстрировала ровные зубы и ямочки на пухлых щеках. Держала в руках небольшую статуэтку льва. Я поправил очки. Отметил несомненное сходство между портретом в книге и моей бывшей (и настоящей) одноклассницей — Алиной Волковой. Подумал, что в семилетнем возрасте Волкова выглядела примерно так же, как эта девчонка. Взглянул на надпись под картинкой. Прочёл: «Алина Солнечная — лауреат высокой поэтической награды 'Большой Золотой Лев Венеции, 1971 год».

— Похожа, — признал я.

Кукушкина перелистнула страницу — вновь ткнула пальцем в книгу.

— Ванечка, тут сказано, что она родилась четвёртого сентября тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, — сказала Лена. — Четвёртого сентября! Понимаешь⁈ Всё сходится! Это она — Солнечная!

Семиклассница глуповато улыбнулась.

Я посмотрел на её сияющие глаза — покачал головой.

— Всё, да не всё, — сказал я.

Соседка дважды моргнула — будто растерялась.

— Почему это, не всё? — спросила она.

Отступила на шаг назад — смотрела на меня с недоверием.

Я усмехнулся.

— Совпадение, действительно, интересное…

Махнул рукой.

— Это не совпадение! — сказала Лена.

Кукушкина приподняла книгу — я увидел обложку уже знакомого мне томика стихов с надписью «А. Солнечная. Рисунок судьбы: избранные произведения».

Пожал плечами, сказал:

— А ты посчитай сама.

— Что посчитать? — спросила Лена.

Кивнул на книгу.

— Там сказано, что эта твоя Солнечная шестьдесят третьего года рождения, — сказал я. — Правильно я говорю?

Лена кивнула — неуверенно и настороженно. Она будто предполагала, что я её обману. Но всё ещё не поймала меня на лжи, хотя и внимательно прислушивалась к моим словам.

— Шестьдесят третьего, — повторил я. — Это получается… Сколько ей сегодня исполнилось лет?

Кукушкина нахмурилась, сжала губу — подсчитывала в уме.

— Восемнадцать, — подсказал я.

Развёл руками.

— Твоё «маленькое чудо» — уже не маленькое, — сказал я. — Она на два года старше меня. Наверняка, учится не в школе, а перешла на второй курс института.

— Почему это? — сказала Лена. — Почему… в институте?

Она закатила глаза, беззвучно зашевелила губами, принялась загибать пальцы: проверяла мои расчеты.

Я опёрся плечом о стену, терпеливо жал, пока бортовой компьютер Кукушкиной завершит вычисления. Не торопил девочку.

— Восемнадцать… — пролепетала пионерка.

Обиженно скривила губы.

— Как же… так? — сказала Лена. — Но ведь… и шрам, и четвёртое сентября — всё сошлось.

Я кивнул.

— Действительно, невероятные совпадения. Даже не верится. Случается же такое…

Указал на книгу.

— Жаль, что фотография не цветная, — сказал я. — Но тебе не кажется: у девочки на ней не рыжие волосы, а тёмно русые? И веснушек на лице у Волковой больше чем у этой твоей маленькой поэтессы. Обрати внимание на овал лица. И на эти ямочки на щеках. У своей одноклассницы я похожих никогда не замечал.

Кукушкина взглянула на иллюстрацию в книге — пошевелила бровями.

— А мне кажется… — заговорила она.

— Но сходство между ними есть — это несомненно, — перебил я. — Они очень похожи друг на друга. Как родные сёстры. Но я не слышал, что у Волковой есть сестра. Да и кто бы их назвал одинаковыми именами? Но… может быть, они не близкие родственницы? Как считаешь? Единокровные сёстры, к примеру — это когда отец один, а матери разные. Или двоюродные.

Девочка повела плечом.

Я снова отметил, что соседка хоть и вытянулась вверх, но пока мало походила на взрослую женщину. Я бы и подростком её назвал… с большим авансом (да и то — только благодаря росту Кукушкиной). В отличие от моих одноклассниц, Лена пока притягивала к себе мой взор лишь блеском глаз, да забавными косичками.

— Ну… я не знаю… — проговорила девочка.

Я протянул руку.

Спросил:

— Не оставишь мне книгу? На пару дней.

— Зачем?

— Покажу её Волковой, — сказал я. — Может, что-то от неё и узнаю… об этой поэтессе.

Кукушкина нерешительно передала мне томик стихов — будто рассталась с великой ценностью. Проводила перекочевавшую в мои руки книгу печальным взглядом. Сжала кулаки, спрятала внутри них большие пальцы.