Первокурсник (СИ) - Раевский Александр
— Культ женщины? — хмыкнул Олег Иннокентьевич.
— Культ? Нет, пожалуй… Моё понимание того, что они значат для нас мужчин. Одна из их граней…
Он кивнул:
— Ну ладно… Ты готов?
— Осталось только переодеться. Я быстро…
— Давай…
Олег Иннокентьевич громко похлопал в ладоши, обращаясь к группе из четырёх гимнастов.
— Володя, Сергей! Для вашей группы объявляется перерыв. Освободите, пожалуйста, сцену…
* * *
Незадолго до того, как Саша появился, в больших динамиках, стоящих по краям сцены, раздался негромкий щелчок. Они тихонько зашипели. Саша из-за кулис позвал:
— Иванка, иди сюда! Покажу, какую кнопку нажать!
Саша вышел на сцену одетый в узкие чёрные брючки, заправленные в невысокие сапоги. Сверху белая батистовая рубаха без ворота с широкими рукавами, оканчивающимися узкими манжетами. Рубашка распахнута, обнажая безволосую грудь. Он подошёл к краю сцены и обратился к Олегу Иннокентьевичу.
— К премьере я подстригусь. Иванка поможет мне сделать укладку. Накладные усы я достану. Кроме того, на первый номер у меня будет гусарский мундир. То, что сейчас на мне надето, понадобится для второго номера.
— Зачем укладку?
— Чтобы выглядеть адекватно. В начале девятнадцатого столетия все молодые офицеры носили именно такие причёски. Завивка, укладка, бакенбарды и усы. Можно начинать?
— Начинайте!
Саша отошёл к проходу за кулисы и кивнул Кате. Та пробежала к середине сцены, встала там лицом к залу, раскрыла веер и принялась медленно обмахиваться. Саша оглянулся через плечо и кивнул Иванке…
* * *
Через пять минут Олег Иннокентьевич не выдержал, вскочил на ноги и шагнул к сцене! На его лице плавала растерянная улыбка. Все, кто находился в зале, не отрывали глаз от юной пары, под звуки волшебной музыки летающей по сцене.
— Божественно… — шептали его губы. — Просто божественно…
Катя не выдержала напора эмоций. Последние секунды танца она плакала. Когда музыка закончилась, и Саша с поклоном отступил назад, она закрыла лицо руками и разрыдалась. Из темноты зала им в лица неслись восторженные вопли и аплодисменты собравшейся публики.
Олег Иннокентьевич многое повидал в свои сорок с хвостиком лет. Весь Союз вдоль и поперёк с гастролями объездил. Всякое бывало. Но то, что сейчас продемонстрировали ему эти двое детей, выдавило слёзы даже из него. Он поднимался по ступенькам на сцену и не прекращал аплодировать.
— Да, ребятишки, это настоящий мастер-класс! Оказывается, я эту музыку неправильно понимал… Ну, хватит плакать, детка, хватит… Ты очень хорошо станцевала. Молодец! Просто умничка!
— Берёте этот номер, Олег Иннокентьевич? — спросил Саша всё ещё глубоко дыша.
— Безусловно! Даже если влезать не будет, я кого-нибудь другого подвину и урежу. Нужно будет только решить, куда его вставить. Молодец, Кузнецов! Ты действительно профессионально танцуешь!
Глава 14. Первая репетиция. Фламенко
— Тут нужно сделать небольшое вступление, Олег Иннокентьевич. — пояснил Саша подойдя к краю сцены. Режиссёр уже снова занял кресло в первом ряду. — Минуты на полторы. Иначе зрители могут идею неправильно понять.
— Попробуй… — кивнул тот.
— Сначала — о чём это всё. Понимаете, мы хотим сделать что-то вроде небольшого театрального номера. Представьте себе: небогатый молодой человек, зарабатывающий на жизнь в качестве помощника тореро, возвращается домой, где его дожидается молоденькая жена. Он смертельно устал. Бой был трудным, и он даже был ранен. Весь пропылённый он проходит в комнату, бросает на стол шпагу, снимает треуголку и тоже бросает её на стол. Свой камзол он передаёт жене. Его нужно зашить. Правый рукав прорван острым рогом быка. Одетый в белую рубашку со следами крови на плече, в узких брючках и сапогах со шпорами, он подходит к креслу и без сил валится в него. Жена подскакивает к нему с миской горячей воды и принимается тряпочкой смывать с его виска следы крови. Он отталкивает её руку, потому что ему больно, но она не отстаёт. Потом, когда рана уже обработана, она некоторое время подбоченясь смотрит на него, качая головой и тут раздаются первые аккорды фламенко. Сначала еле слышные, они делаются всё громче и громче. Девушка начинает покачивать бёдрами. На губах её появляется лёгкая улыбка. Музыка становится громче, крепнет и, наконец, она начинает танцевать. Она хочет своим танцем влить в мужа новые силы. Фламенко, в сущности, очень эротичный танец. Наконец, на губах молодого человека тоже появляется улыбка. Не поднимаясь с кресла он протягивает к юной жене руки. Он хочет усадить её к себе на колени, но она только мотает головой и смеётся, видя, какое действие производит на него движения её тела. Так продолжается до тех пор, пока он не выдерживает. Он выскакивает из кресла, ловит её в свои объятья и музыка тут же меняется. Жгучее, как кайенский перец, фламенко сменяется не менее эротичным танго! Заканчивается всё тем, что под затихающие звуки танго, муж подхватывает жену на руки и уносит за кулисы. Предполагается, что в спальню!
Режиссёр усмехнулся:
— Понятно… Это всё?
— Нет, не всё. Мне кажется, что сцену у них дома нужно предварить кое-какими пояснениями. Внести, так сказать, небольшую интригу. Я немного владею гипнозом и покажу вам сейчас портовую пивную… ну, скажем, Марселя. Готовы?
— А другие увидят? — раздался мужской голос из полутьмы зрительного зала. — Я тоже хочу посмотреть.
— Садись в первый ряд, тогда тоже увидишь! — пожал плечами Саша.
В зале начались быстрые перемещения. Раздавались смешки и тихие разговоры. Через минуту все присутствующие на репетиции студенты заняли места в первом ряду и утихли. Саша кивнул:
— Сейчас начну. У меня будет только одна просьба — не задавайте мне вопросов и до премьеры не рассказывайте об этом никому из посторонних. Давайте сделаем сюрприз. Если кто-то не согласен, прошу поднять руку. Тот не увидит ровным счётом ничего необычного… Все согласны?… Тогда приступим…
Он замолчал на несколько секунд. Голова его была опущена, брови хмурились…
— Довелось мне как-то раз поработать мойщиком посуды в портовой пивной славного города Марселя. Иногда, когда народу было много, приходилось и в зале помогать. Так вот, встретился мне там однажды один любопытный субъект…
Он медленно поднял голову и всем в зале стали видны его глаза. Магнетический взгляд… — успел подумать Олег Иннокентьевич, прежде чем мальчишка пропал, а на его месте распахнулось во всю ширину зала окно в другой мир.
Он как будто оказался в той пивнушке, про которую говорил Саша. В уши ударил гомон множества голосов, лязг вилок и ножей по тарелкам. Яркий свет освещённой четырьмя софитами сцены сменился тусклым светом пяти или шести засиженных мухами плафонов, свисающих с плохо выбеленного, какого-то желтоватого потолка. Лампы под плафонами, может, и были когда-то яркими, но грязь и, главным образом, пластами плавающий под потолком табачный дым приглушали даваемый ими свет. Одновременно в нос ударил запах крепкого табака, близкой кухни, пива и чего-то ещё — отвратительного и мерзкого.
Весь передний план занимал стол и сидящий за ним крепкий, коренастый мужчина возрастом под пятьдесят. Борода «шкиперка», широкое, обветренное лицо, нос картошкой, маленькие, широко посаженные глаза. Одет мужчина был в просторную светло-серую парусиновую рубаху. Покрой воротника и повязанный вокруг шеи грязноватый и мятый шейный платок наводили на мысль о его принадлежности к флоту. Мужчина был сильно пьян. Такой вывод можно было сделать, понаблюдав немного за его одеревеневшим лицом и остановившимся взглядом.
Вдруг мужчина выбросил в сторону сильную руку с толстыми, короткими пальцами и ухватил сзади за рубашку пробегавшего мимо его стула мальчишку. Он сам при этом чуть не упал. Пришлось даже опереться ладонью об пол, чтобы окончательно не свалиться со стула. Впрочем, мальчишка тут же остановился и быстро развернулся к нему. Это был Кузнецов! В том не было ни малейшего сомнения. Несмотря на короткую причёску и нелепую одежду. Впрочем, спереди никакой одежды видно не было. Длинный, белый фартук с большим оттопыренным карманом на уровне бёдер, закрывал его спереди от ключиц и почти до грязных, растоптанных сандалий на босу ногу. В обеих руках мальчишка нёс по две кружки светлого пива. Он тут же освободил руки, поставив кружки на стол, подхватил мужчину под мышку и помог ему усесться на стуле прямо.