Борис Орлов - В окопах времени
— Боевая тревога! — объявил командир. Гигантское тело авианосца наполнилось громким «кваканьем» сирен и грохотом ног. Несколько тысяч моряков спешили занять свои места по боевому расписанию. Палубная команда приступила к подготовке взлета пары F-14.
— Что за шум? — брюзгливо спросил подошедший адмирал Китинг, оторванный тревогой от чтения последнего номера журнала «Hanting & Fishing».
Адмирал недоуменно посмотрел через плечо оператора на тактический дисплей. И в этот момент группа целей разделилась. Через секунду вместо двух точек на радаре появилось несколько десятков.
— Цель задействовала имитаторы! — объяснил оператор, не отрывая глаз от экрана. А спустя десять секунд добавил: — И поставила радиоэлектронные помехи!
— Противник забил все командные частоты, полностью потеряна связь с кораблями охранения! — доложил вахтенный офицер.
— Эта группа явно атакует нас! — Адмирал слегка побледнел. — Иракцы?!
— Для иракцев они слишком хорошо оснащены! — Кондейлу тоже сделалось не по себе.
Почти целую минуту в БИЦе царила тишина. Все офицеры смотрели на покрывшиеся сплошными засветками экраны радаров.
— Перехват невозможен!!! — офицер поста ПВО был близок к панике. — Мы не можем различить цели, мы их просто не видим!!!
— Сделайте хоть что-нибудь, они же нас сейчас прикончат! — заорал адмирал.
В сторону приближающихся самолетов были выпущены все зенитные ракеты, вслепую, по выбранным компьютером случайным целям открыли огонь комплексы «Вулкан-Фаланкс» правого борта.
Но все эти действия оказались тщетными.
Авиационные противокорабельные ракеты «Шестопер», используемые истребителями-бомбардировщиками ВМФ Российской Империи, были предназначены для борьбы с устаревшими, но защищенными толстой бортовой броней кораблями Халифата. Для надежного поражения цели на «Шестоперах» стояли кумулятивные фокусно-плазменные боеголовки, при номинальном весе БЧ в пятьсот килограммов имевшие мощность 12 тонн. И таких ракет каждый С-150 нес по две штуки.
Ракеты, выпущенные экипажем Крюкова, вошли в борт авианосца. Первая на полметра выше подводной защиты, проделав пробоину диаметром 20 метров и разрушив прилегающие отсеки на глубину половины корпуса. Но даже такая чудовищная рана не смогла бы вывести гигантский, водоизмещением 95 000 тонн, корабль из строя. Однако вторая ракета проделала аналогичное отверстие напротив кормового эшелона силовой установки.[9] Ядерный реактор не перенес близкого взрыва. Сработала аварийная защита, реактор был заглушен, и корабль временно, до разгона на рабочую мощность носового эшелона ЯСУ,[10] остался без энергии и хода.
Ракеты, выпущенные экипажем Левшина, сделали горку и ударили сверху в идущий по инерции плавучий остров. Первая полностью разрушила надстройку, убив всех, кто в тот момент находился в боевом информационном центре, ходовой и штурманских рубках. А вторая последовательно пробила 50-миллиметровые стальные настилы полетной, ангарной и главных палуб и нырнула в трюмный отсек, который, по замыслу конструкторов, должен был являться самым защищенным, после ЯСУ, местом на корабле. Именно в трюмном отсеке находились запасы авиационного топлива и боезапаса. На беду американцев, путь «Шестоперу» преградила наполовину пустая цистерна с авиационным керосином, где, по чьему-то упущению, не была включена система заполнения инертным газом. Чудовищный взрыв вскрыл корабль, как консервную банку. Затем сдетонировали остальные цистерны и погреба боеприпасов. «Линкольн» завалился на борт и стал быстро погружаться.
Завершив противоракетный маневр, самолеты легли на обратный курс.
— Отлично сработано, ребята! Благодарю от лица службы! — по общей связи сказал Крюков.
— Рано благодарить, командир! — ответил капитан. — Параметры цели не совпадают с данными бортового вычислителя. К тому же я хорошо рассмотрел пораженный корабль — это не «Меч Пророка».
Антон не стал переспрашивать, он хорошо знал своего ведомого и поверил ему сразу. На принятие решения у командира ушло не больше пяти секунд.
— Разворот на повторную атаку! Боеголовки в режим селекции подвижных целей! Будем атаковать до полного уничтожения!
«Черные Орлы» повернули назад, на едва пришедшую в себя от стремительной атаки американскую эскадру. В бомбоотсеках русских истребителей-бомбардировщиков висело по два десятка мощных тактических ракет ближнего боя.
Москва, 2007 г.
Владимир Коваленко
ПОСЛЕДНИЙ РЫЦАРЬ
Сэр Мелвас сидит в засаде. Точнее, стоит, но принято говорить, что сидит. И не столько в засаде, сколько наблюдателем. Граф Арранс сказал — проследить, как пройдет отряд Проснувшегося, и дать знак. Кроме самого Мелваса, в пикете еще двое, но оба зелень, что непременно или веткой хрустнет, или солнечного зайчика пустит шлемом. А у Проснувшегося не те люди, что упустят столь явный знак. Если решат, что в кустах скрывается чужой — лес прочешут. И тут — дай Господь ноги унести.
Сэр Мелвас вздыхает. Еще год тому назад в любом лесу графства хозяевами были воины графа Арранса. Теперь и эта пора кажется счастливой, но тогда… Тогда Мелвас вспоминал иные деньки, еще более благословенные — дни, когда корнуолльский бритт оставался хозяином на своей земле. Да, волна варварского нашествия смывала королевство за королевством, но за прошедший с победоносных времен короля Артура срок в славном королевстве Думнония к этому привыкли. И к беженцам с севера и с запада, что ни год наполняющих города, и к тому, что на ярмарках становится все меньше купцов. Таков был ход вещей, и даже монахов, призывавших покаяться и поминавших furor germanicum, думнонии слышали, но не слушали.
Приучились — жить. Приучились — не думать о драконе по соседству. Да и надежда была: королевства, что жрал белый саксонский дракон, такие все маленькие… Потом саксы вышли к Ирландскому морю, и соседей попросту не осталось. Разве кто по морю заплывет. Все больше монахи из разоренных язычниками обителей. Рассказывали, кто и когда пал. И барды слагали печальные песни, а рыцари их слушали. Прихлебывали пиво из золоченых братин, ухмылялись в усы. Думали, нашествие мимо прокатилось. Ошибались.
Давно это было… Мелвас последний в дружине, кто — нет, не помнил — забыл. Толку-то душу рвать? А поди ты, только позабыл — стало хуже. Ведь выбил из памяти былое, как клин из бревна, что передумал раскалывать. Веселье на графском дворе, длинный стол, за которым нет места, не занятого добрым товарищем, идущая кругом чаша, круглый стол с очагом посередине, шипение мяса на вертелах, довольное бульканье котла, удалая песня… Все померкло, и, даже пожелай, всплывет в голове сухое знание — так было, а не яркие картинки: летящий под копытами наезженный тракт, майская зелень, веселое солнце сквозь ветви, гомон товарищей за спиной…
Вот это — приходит во снах, а то и наяву мнится, и дергает душу, показав наяву краешек того, что целиком уж не поймать. Того, что померкло, как свет на закате, пожухло, что трава по осени. Веселая, беззаботная жизнь дружины графа Арранса до явления Проснувшегося. Остатки счастья, которое не сумели убить даже саксы. Тогда, дюжину лет тому, казалось: не может быть ночей черней, чем наставшие дни. На западных рубежах лежало королевское войско. Хлипкий частокол на пути разлившейся реки… Подмыт стрелами, снесен копьями, топорами вымолочен, мечами перемолот. По дорогам, меся извечную грязь, шли усталые, перепачканные кровью и золой люди. Шли да рассуждали: насколько хороша здешняя глинистая земелька. Готовились делить. Ворчали: им, победителям, велели брать землю вместе с побежденными. И им навстречу из лесов выходили люди, ждавшие в чащобах голодной смерти. Те, кто не успел убежать. Обещали отдавать часть урожая, не держать в руках оружия и чтить своих новых господ.
Куда им было деваться? Тот небольшой кусок Думнонии, что не достался саксам, только потому и сохранился, что призвал иных германцев в господа, обязавшись платить за защиту тяжкую дань королевству франков. И первые платежи были сделаны не золотом, а людьми, которых нечем прокормить на белых меловых скалах…
Многие ли тогда вспомнили павших соседей? Верно, никто. Многие ли вспомнили гневные голоса монахов? Такие были. Иные успели добежать до обителей, чтоб сгореть вместе с ними. Иные сошли с ума и бродили по дорогам, именем Господним пытаясь выклянчить кусок хлеба, отложенный голодным детям. Впрочем, до первого сакса. Те ставили на помешанных удар.
Кое-кто вспомнил давние легенды о короле Артуре. Молились, надеясь, что древний вождь услышит и вернется. Сам Мелвас и то, было дело, пробрался в Тинтагель. Руины громоздились вокруг, подобно гнилому зубу. Он звал. Разрушенная крепость молчала, только эхо билось в обломках высоких, таких больше не умеют строить, стен.
