Анатолий Матвиенко - Демон против люфтваффе
"Брешут буржуи! – завопил внутри меня товарищ Ваня. – Не могут они так писать про новый и секретный самолёт".
"Харрикейн" означает "ураган". Моноплан непривычного вида, на фотографии вокруг него позирует кучка джентльменов, с трудом сохраняющих степенность и чопорность вперемешку с самодовольным торжеством.
"Нет, напарник. Машина предназначена не только для Королевских ВВС, но и на экспорт. То есть может в Испанию попасть, к франкистам. Тогда нам – хана. В чистом виде".
"Понятно! – протянул мой сознательный комсомолец. – Значит, капиталистическая реклама! Враньё".
Оптимист, блин. А если с таким в воздухе столкнуться? Скорость больше пятисот километров в час, восемь пулемётов! Для "Харрикейна" наши "Ишаки" и "Чайки" кажутся лёгкой добычей. Понятно, что главная часть истребителя – пилот, но об уровне лётной подготовки в рабоче-крестьянской авиации мы наслышаны из самых первых уст, собственных. Не я один, очень многие лётчики выросли в полноценных истребителей только в Испании. Гражданская война показала даже самым упёртым и зашоренным: пилотажная, огневая и тактическая подготовка в СССР, мягко говоря, далека от совершенства.
Но было бы нечестно утверждать, что благодаря газетам сыпятся одни неприятности. Иногда очень даже наоборот.
Весной я завалил третьего немца. На следующий день, критически оглядывая дырки в хвостовом оперении, аккуратно заклеенные и закрашенные верным Хосе, услышал голос за спиной:
– Салуд, синьор Муэрте!
Обернулся и почувствовал – на земле бывает труднее, чем в облаках под пулями "Фиатов".
– Меня зовут Мария Гонсалес. Я – корреспондент газеты "Республика". Хочу взять интервью у русского пилота, сбившего "Савой" над Мадридом.
Если в тот момент отвернуться и зажмуриться, то по памяти не смог бы описать ни единой черты обратившейся ко мне женщины. Только глаза, огромные, тёмные, тёплые… Они приковали, подчинили, принесли сладостное щемящее желание. Боюсь – ему, скорее всего, никогда не суждено осуществиться.
– Си, синьорина.
Язык заплетается, надо же… Она рассмеялась.
– Так в Италии говорят. У нас – сеньорита. Сможете уделить пять минут?
Да хоть всё время до следующего вылета. И потом – тоже.
– Несомненно.
– Если вам непривычно, можете называть меня "камрад Мария".
– Сеньорита вам больше подходит. Не возражаете, если я переоденусь, и мы побеседуем в более уютном месте?
"И кто упрекал меня в похоти?"
"Молчи, Ванятка. Я не женат. Пикнешь под руку – мигом летишь в чистилище. Избавлюсь от шизы".
Удар ниже пояса – подлый, но эффективный. Квартирант стих.
Денег мало, зато тратить некуда, поэтому песеты накапливаются. Тем более при виде товарища Гонсалес мне бы скинулась вся эскадрилья.
В марте ещё прохладно по местным меркам, уличные кафе с осени втянули столики внутрь, как черепахи убирают ноги. Мария нашла нечто среднее между дешёвым и сравнительно приличным, постаралась не разорить меня на заказ и засыпала стандартным набором вопросов. Отвечать на них не сложно, можно и Ванятке поручить, если бы лентяй выучил испанский.
Кто-то мне говорил, что в Испании дефицит красивых женщин, ибо мало-мальски привлекательных спалили на кострах Инквизиции за ведьмовство. Так сказать, сработал естественный отбор наоборот. Этот теоретик не видел Марию. Коммунистка, а лицо тонкое, аристократическое, немного удлинённое. Глаза тёмные с синевой. Невысокая, с меня ростом, не то чтобы хрупкая, а как лезвие стилета. Вот-вот, именно такие стилеты в Испании – изящные, узкие и твёрдые. И не сказать, что холодное совершенство – россыпь мелких родинок на правой щеке и над ключицами, куда ныряет золотая цепочка. Несмотря на марксизм, на цепочке наверняка висит крестик, и аж пот прошиб при мысли о долине меж двумя полушариями, где спряталось распятие.
Я что, влюбляюсь? Это не банальная похоть, испанские девушки по-дружески помогают авиадорес русос снимать напряжение, чтоб в бою не отвлекали дурные мысли. Но разобраться во внутренних волнениях Мария не дала мне времени.
– Спасибо. Грасиас за обед. Адиос!
– Постойте!
Что сказать? Банальное – о неземной красоте, внезапно вспыхнувшей страсти? Не то! Ей банальности говорили миллион раз, не подействует.
– Да?
– Чувствую в вас разочарованность. Как журналистка вы не удовлетворены интервью.
Поднявшаяся было девушка снова опустилась на стул.
– Признаться, я не ожидала иного. Сначала русские говорят обычные фразы, стараясь не выдать никакие секреты, затем пытаются навязать знакомство.
– Я тоже не против знакомства, но позвольте узнать, что именно вы хотите услышать? Устройство двигателя "Чатос" вряд ли вас сильно волнует.
Она чуть наклонила голову и с интересом глянула на меня, окатив волной иссиня-чёрного огня.
– Мысли, чувства. Что вы ощущаете, когда стреляете во врага, когда стреляют в вас. Радость, когда боши горят. Скорбь, когда разбиваются друзья. Испанцы рассказывают со страстью, с воодушевлением, а вы – точно устав читаете.
Я помедлил.
– Хорошо. Обещаю необычный рассказ. Но и с вас потребую плату, – насладился ожиданием пошлости и выкатил неожиданное условие. – Покажите мне самое ценное, что для вас есть в Мадриде.
– Но вы же здесь полгода!
– И что? Город я вижу с высоты полторы тысячи метров. Ну, гулял по центру, когда плохая погода и категорически нелётные дни.
– Сейчас – хорошая. У вас же нет выходных!
– Самолёт ждёт новый двигатель.
Она на минуту задумалась. Позвала официанта, спросив о наличии телефона в заведении. Через полчаса и двух чашек кофе нас подобрала машина. Откровенно говоря, мне совершенно наплевать, куда мы едем, главное – с Марией.
За рулём обосновался юноша по имени Мигель, смотрит на неё с обожанием, что не удивительно. Оба наперебой рассказывают мне про город. Пытаюсь хотя бы названия улиц запомнить.
Сначала проспект де Ронда, потом широкая улица Алькала. Мало людей, никто не радуется приходу весны. Слышал, часть населения покинула столицу ещё перед ноябрьским штурмом. Оживление заметно близ станций метро, его подземелья спасают и от бомбёжек, и от артобстрелов. Вот приметное место – де Энарес, Мария взахлёб рассказывает какую-то древнюю историю о нём, а я вижу суровых патрульных, достаточно грубо пинающих немолодого мужика. Заподозрен в мародёрстве или пятая колонна Франко? Не моё дело.
Среди рукотворных ущелий забрезжила зелень. Это – городской парк Эль-Ретиро, сообщает Мигель, очень красивое место, только сейчас закрыт.
"Надо же! У нас в конце марта деревья сплошь голые", – вставил пять копеек Ванятка.
Остановились у ворот. Мария взмахнула журналистским удостоверением, расстреляла глазами часового – ноль реакции. Как только сказали о пилото русо, проехали внутрь без вопросов. Парк разочаровал. Пыльные бездействующие фонтаны, зачехлённые статуи и пасущиеся кони на клумбах действуют угнетающе, несмотря на щебет Марии, пытающейся передать, как здесь здорово было до франкистского путча. Война – она всегда неприглядная на вид, девочка. Что испанская гражданская, что иудейская.
– Просите, синьор Муэрто, что не смогла показать вам Мадрид таким, какой он на самом деле. Хотя… Мигель, давай к музею Прадо.
– Он тоже закрыт.
– В парк же прошли.
После того, как русского сокола с провожающей запустили в здание, подумалось, что можно хоть в казначейство проникнуть, преставившись пилотом ВВС. Испанцы добры к нам и удивительно беспечны.
Среди гулких залов журналистка пожалела, что отослала водителя. Картины опущены вниз, повёрнуты к стене, самые ценные снесены в подвал. Мы вдвоём разворачиваем их к свету. Хоть не специалист, но догадываюсь – большинство из них тянет на целое состояние.
Сначала шедевры Леонардо да Винчи, Веласкеса. Прихватить один на память? То-то Лиза обрадуется! Хотя рулон ткани на пальто её больше вдохновит. Я глянул на Марию, и о жене Бутакова вспоминать расхотелось.
В зале современной живописи первым на нас глянул с портрета незабвенный Лео Троцкий кисти Сальвадора Дали. Жив он ещё, но товарищу Бронштейну келья в перисподней отведена рядом с ленинскими покоями, и компания преданных большевиков ждёт его не меньше, чем жертвы красного террора – Ильича с реанимации.
– Вот он, настоящий вождь революции, которого Сталин коварно отстранил от власти и выгнал из страны!
Не знаешь, где обретёшь, где потеряешь. Слава Господу, нет рядом никого из сознательных военлётов, лишь Ванятка злобно засопел. Девушка-то троцкистка!
– Очень прошу вас, Мария, подобного не говорить при других посланцах СССР. Знаете же, Троцкого велено не любить.
– Конечно! Но вы – иной, я чувствую.
– Не троцкист, это точно.
Мы соскользнули с острой темы и посвятили Дали добрый час. Гениальный псих!
– А как вам нравится его дьявол?
Ничуть не менее опасная тема.
