Влад Савин - Морской Волк, том 1
– Как знаешь, дядя. Только, "кто смирно сидит, тех первыми и режут", как один мой знакомый сказал, Румата Эсторский – ну да ты не знаешь его. Мы вот, может быть своей смертью и не помрем, хотя и хочется – но уж точно, любому напоследок такое устроим, в аду нас со страхом помнить будет. А тебя, прихлопнут походя, как комара – и даже, отомстить некому.
– Не прихлопнут – твердо ответил Свенссон – рыбка, она всем нужна. Как хлеб. Война, не война – а кушать хочется.
– Ага. Хочется. Потому ты счас и плывешь – на палочном ходу!
Немцы – это орднунг! То есть, чтобы ничто – мимо кассы! Здесь, в Норвегии, не было таких зверств, как на Восточном фронте – но налогом облагалось все; причем в отличие от большевиков с их продразверсткой, или братков девяностых с их поборами "за охрану", собиралось все до копейки, и никакие оправдания в расчет не брались по определению. Норвежцы, естественно, не были дураками – как учесть, сколько рыбы ты вчера поймал? – но и немцы тоже. Таких как Свенссон, могли остановить в любое время – и по своему усмотрению, забрать любую часть улова (правда, пару самых тощих рыбин обычно оставляли, чтоб с голоду не помер).
Впрочем, менты – они одинаковы, всюду и во всех временах. В конце девяностых, мне пришлось по делу с месяц жить в Питере, у одной дальней родни. Васильевский остров, Шестая линия – и прямо под окнами, у закрытого кинотеатра, самостийный "блошиный рынок". На который раз-два в день совершали налет менты. Лениво покрикивая что-то о "торговле в неустановленных местах", они обходили ряды, собирая оброк в свой карман – надо полагать, по закону! Еще у этой родни в квартире, делали ремонт два таджика – клали плитку в ванной; так вышло, что по завершении, не оказалось под рукой машины чтобы отвести их обратно.
– Тогда на такси дай, хозяин! Уговор был – что отвезешь. И вызови.
– Вы что, оху… ? Отсюда, до Петроградки – пешком добежать, двадцать минут, тем более что лето, сухо и тепло! На трамвай дам – и не борзейте!
– Нет, хозяин, нам нельзя. Милиционер спросит – где регистрация, вот, пятьсот рублей – дальше другой подойдет, спросит – а если в участок, то все деньги, что ты заплатил, найдут и отберут – на такси дешевле выйдет, хозяин! За что работали?
– Тьфу! Ладно, держите еще – вызову счас.
М-да – оставляли, лишь чтобы с голоду не помер. Но для свенсонов, рыба была не одной лишь едой, но и товаром на продажу – за который они только и могли, купить хлеб, одежду, любую нужную в хозяйстве вещь – и топливо, тоже! Потому, сейчас мы сплавлялись, не включая мотор, пользуясь отливом – сам хозяин, его сын и зять, здоровенными дрынами (назвать это веслами, у меня язык не поворачивался, разве что на римской галере), то подгребали, то отталкивались от дна или камней.
– Так даже лучше. Там, на мысу, раньше лоцманский пост был. А теперь немцы свой поставили. Мимо идешь – остановят, обыщут, заберут. Особенно – если с уловом идешь.
Это он про тот самый пост СНиС.
– .. от мотора, слышно далеко – подходишь, там ждут уже. А вот так, по-тихому, с отливом туда, приливом назад – могут и не заметить. Внизу, у причала – обычно, часового нет, ну если только кто из солдат с удочкой, так это не страшно, можно даже за рыбину сигареты выменять. Когда туда, и так обычно пропускают – знают, что пустой. Но с вами – лучше, чтоб спокойнее..
Ага. И гарнизон того поста – шесть человек. И как наш хозяин успел рассказать, причал от домика не виден. Причем двое всегда в домике – надо полагать, сигнальщик-наблюдатель, и дежурный по связи (блин, радио там у них, или телефон?). Итого, в "комитет по встрече", по максимуму – четверо. Против нас. Справимся!
Это, если все ж остановят. Если не сумеем, по замыслу, тихо пройти, дальше за мыс – и там, быстро облачившись, нырнуть. В самом худшем случае – как нам тогда казалось.
Сигнал вызова – немного некстати. На лодке волнуются, ждут.
– Волку-Лес. Нормально все. Позже!
Не объяснять же – что плывем на баркасе, с радушными хозяевами из местных! Просто – что все целы, возвращаемся. И можем чуть задержаться – поскольку скорость этого плавсредства сейчас явно меньше наших "Сирен". Разве что, за мысом – включим мотор.
Близко уже. Вот сейчас, за тем выступом, откроется пост. Мы сидим, или полулежим, на палубе, спускаться в маленькую каюту или в трюм никто не захотел. Оружие не на виду – но готово к бою. Хозяева дали нам, надеть поверх длинные прорезиненные плащи, сами оставшись в свитерах – так что мы, на первый взгляд со стороны, сойдем за местных. Без драки, или с ней – а пофигу, прихлопнем походя еще четверых тыловых насекомых! А когда нырнем, хрен нас чем достанешь – и опять болтаться по лодке без дела, ей богу, выпрошу у командира этого пленного штурмана, для отработки на нем приемов рукопашки, не на членов экипажа же нападать!
Свенссон клянется, что в это время на посту обычно тихо. И мы пройдем без помех.
Не прошли..
Вот он, пост. Домик наверху, виден плохо – только часть крыши. А внизу причал – где уже ждет "комитет по встрече".
Катер-стотонник. Две двадцатимиллиметровки, на носу и корме. На палубе – штук пять фрицев. Заметив нас, шустро готовятся – старший что-то рявкает, выскакивают еще трое, с автоматами, те же кто был на палубе разбегаются, двое к носовой пушке, один к кормовой. Офицер орет что-то, уже нам – смысл понятен.
– Досматривать будут – упавшим голосом говорит Свенссон – пропали мы..
– Подходи к борту – отвечая я тихо – и сиди смирно. Как начнем – падайте на дно ,если хотите жить.
Так, диспозиция.. Рябой на носу, Шварц на корме – изображают полную апатию. Брюс с Владом, посредине, я возле каюты, на виду, остальные за ней. До немцев метров шестьдесят, нас несет прямо на них, все трое свенсонов работают веслами-шестами. Только бы сблизиться – потому что против эрликонов мы не потянем!
Ну вот – борт катера, уже почти нависает над головами. Двадцатимиллиметровки теперь не опасны – их стволы, над нами, ну чего ты вцепился, дурачок, очередь у тебя выйдет, по воде! Второй немец от носовой пушки перешел к борту, кидает нам конец, немец на корме делает то же самое, Шварц и Рябой принимают, трое со шмайсерами готовы спрыгнуть на баркас, а это нельзя, сразу увидят плохо спрятанные стволы. С богом!
Дальнейшее длилось много меньше, чем наш рассказ о том.
Это правда, что писал Бушков-Пиранья, о "страшном огневом ударе" спецназа. Сила тут не в огневой мощи – побольше стволов! – а в синхронности и одновременности. Когда каждый в темпе валит своего противника, не отвлекаясь на других – которых сработают твои товарищи.
Стреляю в автоматчика, показавшегося мне наиболее опытным – а значит, самым опасным. Брюс броском вбивает нож в другого, в руке его сразу возникает ПБ (пистолет бесшумный), – и я так и не понял, он или Влад влепили пулю в голову третьему со шмайсером. Василий, выскочивший из-за каюты как чертик из коробки, поливает огнем "Вала" мостик катера, скосив офицера и матроса рядом. Шварц и Рябой стреляют в "своих" немцев, так и не успевших отпустить швартовые канаты. Ну а матрос у пушки похоже, получил свое, одновременно с "моим", от двух Андреев.
И все это – первая секунда.
Взлетаем на палубу. Не вылезет ли снизу кто-то еще?
Шварц, Рябой – у пушек, сделав "контрольные" в голову "своим" фрицам. Крутят на берег – поскольку главная опасность сейчас, от поста. Брюс – на мостик, с Винторезом, успев проконтролировать тех двоих. Я – приоткрыв люк в машинное, кидаю внутрь световую гранату, и плотно захлопываю; Василий проделывает то же с кубриком. Как позже выяснилось, напрасно – поскольку в кубрике никого не оказалось; а вот в машинном мы обнаружили двух оглушенных немцев.
Пять секунд. Катер полностью наш. Боеспособного противника в пределах видимости нет.
Двоих из машинного вытащили на палубу. Качественно связали – руки за спиной, свободный конец петлей на шею – и сунули в кубрик, который до того осмотрели на предмет отсутствия оружия или чего-то подобного. Жмуров ("двухсотые", это лишь наши, а враг – это тушки, или жмуры) – отправили за борт. Гильзы от "бесшумок" – тоже.
Минута. Зачистка и контроль завершены.
По большому счету, нам крупно повезло. В том, что у немцев было слишком мало времени, для оценки ситуации и принятия решения. Увидев нас издали, или услышав мотор, кто-то бдительный мог бы сопоставить, дым на аэродроме, видный даже отсюда, и странных пассажиров баркаса. А не действовать по уже привычной, заведенной программе "стрижка овец" – даже не задумавшись, что вместо овечек могут быть волчары-людоеды. На Восточном фронте, тот же немецкий летеха, уже знающий, что такое партизаны, вел бы себя иначе – например, спешно вооружил бы всех своих (было чем – мы нашли на катере еще эмгач тридцать четвертый и семь маузеровских винтовок, в оружейке) – заставил бы подойти под наведенными стволами, и не самим прыгать для досмотра, а нам подниматься на катер, по одному. Мы бы и тогда справились – ну не могли их матросы, быть обученными, как правильно контролировать группу, и уж точно, не владели боевой рукопашкой – а у нас не только ножи попрятаны при себе, но и ПБшки – так что для немцев кончилось бы все так же, но и у нас вполне могли быть "трехсотые" и даже кто-то "двухсотый"! Ты привык к тихой оккупированной стране, морячок – к усмиренной стране, где не смеют понять руку на немца, зато полно овец, которых подобает стричь, а не резать без дела. Потому ты не знал, когда надо спрашивать документ, а когда, сразу стрелять на поражение – не умел определить, кто перед тобой, овечка или волк. Вот и повел себя – как мент с Невского, вдруг оказавшись в чеченских горах. По правилам – другой войны.
