Евгений Красницкий - Отрок. Бешеный Лис.
— Ребята, вы на голос ее не очень-то ведитесь. Это — лекарское искусство: успокоить, приласкать, пожалеть. Лекарок этому с детства учат, и она так с каждым больным или раненым разговаривает, не только с вами.
"Бесполезно… слушают, но не слышат. Только этого мне не хватало. Как их ножевому бою учить, если они из-за Юльки тут же резаться начнут? Ну, нет, лекарка моя любезная, сама напортачила, сама и исправлять будешь!".
— Ладно, сами потом убедитесь. Сейчас, давайте, на ночь устраивайтесь. Роська, обойдешь всех, посмотришь, как устроились, потом мне доложишь. Я у деда буду.
— Слушаюсь!
Мишка, сопровождаемый Чифом, быстро зашагал к фургону. Как он и предполагал, все женщины собрались там. Как только Мишка сунулся по полог, разговор прервался и все головы повернулись к нему.
— Тетя Настена, неприятность у нас, Юлька парней моих подпортила, может плохо кончится.
— Что? Как это подпортила?
Вопрос прозвучал строго, даже грозно, но было понятно, что строгость эта адресована не Мишке. Юлька тоже сразу все поняла и попыталась «отыграть» тему:
— Минька, ты чего болтаешь, за кашу, что ли обиделся?
Дело, однако, казалось Мишке очень серьезным, поэтому он, не глядя на Юльку, по-прежнему обращался только к Настене.
— Ты же знаешь, как она голосом завораживать умеет, а ребята, все — сироты, ласковое слово и не помнят, когда в последний раз слышали. Мотька с Роськой уже волками друг на друга глядят, а постепенно и другие выздоравливать начнут. Обучим их оружием пользоваться, а они друг в друге дырок наделают.
Бзынь! Подзатыльник, исполненный опытной лекарской рукой, мгновенно вышиб из Юлькиных глаз слезы.
— Мама! Я же, как лучше хотела, они даже боли не чувствовали!
— Все силу свою пробуешь? Я тебе что говорила?
Бзынь!
"Влипла подруга. А ситуация-то, такая же, как с моими ребятами. Дети же еще, а в руках сила: у них — оружие, у нее — власть над сознанием. Силы своей не понимают, страха не ведают, ответственности…. и слово-то такое им не известно. А то ли мы делаем, вообще? Не натворить бы беды, но и назад ходу нет. Думайте, сэр Майкл, управление персоналом — тоже наука".
— Тетя Настена, она же не знала, что они…
— Должна было понять, на то и лекарка. Если слишком легко ей поддались, значит, что-то не так. А она решила, что это она — такая сильная, да умелая!
Бзынь!
— Мама!
Бзынь!
Мишка уже открыл рот, чтобы вступиться за Юльку, но его опередила мать:
— Настя, будет тебе, мозги выбьешь!
— Было б, что выбивать…
"Нет, Настена и правда здорово разозлилась, надо как-то отвлечь. Ну-ка, сэр, спасайте прекрасную даму!".
— Тетя Настена, можно сказать?
— Что еще?
— Если уж это… не знаю, как назвать, появилось, то убить это уже нельзя, надо, наверно, попробовать чем-то заменить. Ну, вот, мама у них у всех крестная, так может быть можно это на нее перевести как-нибудь? И еще: они ни семейной жизни, ни родства не помнят, или не знали этого вообще. А неприкосновенность родни им как-то внушить тоже нужно…
— Поняла я тебя, поняла! Слышишь, лахудра? — Настена сердито глянула на дочь. — Никто его не учил, а все лучше тебя понял! Больше к пацанам и близко не подходить! Я сама ими займусь, они у меня узнают: что такое ласковое слово! Про тебя, свиристелку забудут, как и не было! Перестань реветь! Сама виновата! А насчет семейных дел…
— Настя, — подала голос Татьяна — я бы к себе кого-нибудь взяла. У Ани-то своих пятеро, а у меня двое.
— Михайла, — Настена обернулась к Мишке — сколько их у тебя всего?
— Четверо.
— А тот, что в село приехал?
— Мамин племянник, Петькой зовут.
— Мотю я бы взяла. — Уже помягчавшим голосом проговорила Настена. — Он Юльке толково помогал и ни крови, ни ран не боится, есть у парня склонность к лекарству. Да и этой — Настена кивнула на Юльку — полезно понюхать, как мужиком в доме пахнет.
— Мама, да мужики все дурные, вонючие, грязные!
— И этот? — Кивок в сторону Мишки.
— А…
— То-то же!
Мишка, в который раз за день, почувствовал, что краснеет. Настена была беспощадна, как умеют быть беспощадными для дела, все хорошие врачи.
— Мама, — Мишка просительно глянул на мать. — Роську бы у нас оставить, он мой крестник, да и относится ко мне…
— Видела я, правильно говоришь, сынок.
Татьяна, словно опасаясь, что ей не достанется ни один приемыш, торопливо вставила:
— Значит, мне — двоих. Как их звать-то?
— Артемий и Дмитрий. А дядя Лавр не рассердится?
— Сам еще детей хотел, вот и будет ему… — Татьяна запнулась и принялась преувеличенно тщательно поправлять платок.
— Тетя Настена, — снова обратился Мишка к лекарке — а можно еще одну вещь сказать? Так мы ребят приучим к заботе о них, а надо же научить и самим о других заботиться. У нас-то младшие есть: Сенька и Елька, а с остальными как?
— Ну, говори уж, говори, вижу же, что придумал.
— У нинеиных сук скоро от Чифа щенки будут. Если ребятам раздать и наказать, чтобы воспитывали…
— Аня, парень-то у тебя… А? — Настена улыбнулась и протянула было руку потрепать Мишку по голове, но тут же испуганно ее отдернула — в фургон сунулся Чиф, которому видимо надоело ждать, когда хозяин снова обратит на него внимание.
— Тьфу на тебя! Напугал, кобелина!
Чиф лишь радостно оскалился в ответ Настене и попытался облизать хозяина.
— Фу! Чиф, перестань! — Мишка принялся отпихивать от себя пса. Женщины, глядя на эту борьбу, разулыбались, только мать неожиданно пригорюнилась и тяжело вздохнула.
— Фролушка… Отец бы, покойник, порадовался…
"Блин, у каждой свое горе, а ребят берут, не задумываясь. А ТАМ, в роддомах бросают. Семью с пятью детьми днем с огнем не найдешь".
Мишка стянул с головы шапку и поклонился женщинам.
— Спасибо вам, бабоньки, за сирот, за то, что пригрели. Они вам сыновней любовью ответят.
— И тебе, на добром слове, благодарствуем. — Ответила за всех Настена. — Ступай, Мишаня, мы тут о своих делах поговорим.
"Вот как: дурные, вонючие, грязные. Слышали бы пацаны, они-то все за чистую монету приняли, а она силы пробовала… стерва. Впрочем, и Мотька с Роськой, стервецы, от наезда на Луку удовольствие получали. Тоже силы пробовали. Конечно, половое созревание уже на подходе, но ведь дети еще. А может все правильно? Это ТАМ социальная зрелость наступает гораздо позже физиологической, а ЗДЕСЬ… запросто может быть, что и наоборот. Меньше живут, быстрее взрослеют. Только же сегодня по краю все прошли, и ни у одного: ни истерики, ни комплексов всяких. Ну, Юльке Настена мозги вправит, а моим кто? Настена, правда, пообещала, но этого мало, мужская рука нужна. Пожалуй, только дед".
Чиф снова, подпрыгнув, умудрился лизнуть Мишку в нос, почему-то вспомнилось:
Ты, по-собачьи, дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей,
И никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
— Минька, подожди! — из фургона выскочила, все время молча сидевшая в уголке, Анька-младшая. — Минька, а, правда, что ты нам всем подарки из Турова привез?
Контраст между материнской мудростью женщин и девичьей суетностью был настолько велик, что Мишка чуть не выматерился вслух.
— Нашла время!
— Ну, Минька, что тебе жалко? Покажи…
— У деда всё, у него и спрашивай.
— У-у, он не покажет. А давай вместе пойдем, будто ты сам показать захотел.
— Пошли, он тебе покажет, ахнешь!
Возле дедовой палатки Мишка приостановился и, демонстративно кашлянув, громко спросил:
— Господин сотник, здесь старшина Младшей стражи, дозволишь войти?
Анька совершенно по-идиотски хихикнула.
— Кхе! Дозволяю! А хихикает кто? Тоже заходи.
Согнувшись, Мишка пролез в палатку, за ним Анька.
— Вот, на подарки желает взглянуть…
— Пошла вон, вот я тебя!
Аньку, как ветром сдуло.
— А тебе чего, Михайла?
— Новости есть, деда, и дела, без тебя не решить.
— Новости-то хорошие?
— Всякие.
— Лавруха, а чего это мы не слыхали, как они подошли? Мы тут с тобой о делах, а вокруг неизвестно кто шляется…
— Так снег-то утоптали, батюшка, не шуршит, не хрустит.
— Деда, а давай, я Чифа на стражу поставлю, он никого близко не подпустит.
— И то — дело.
Мишка высунулся наружу, свистом подозвал пса.
— Чиф! — Мишка похлопал ладонью по полотнищу палатки. — Охранять!
Чиф всем своим видом продемонстрировал готовность порвать любого, кто приблизится к палатке, и тут же занялся притащенной откуда-то костью. Ему ограничения устава караульной службы были неведомы, и кость от исполнения обязанностей его нисколько не отвлекала.
