Михаил Королюк - Спасти СССР. Адаптация
- Забавное соседство, - улыбнулся я, лихорадочно ища тему для непринужденной беседы.
Тома посмотрела туда же и непонимающе вздернула бровь.
- Ну... «Мой кот, как радиоприемник...», - продекламировал я.
- А! - посмеялась она, - точно. А я и не заметила совпадения.
Кот прянул ушами и, приподняв голову, недовольно осмотрел нас.
- Точно, и глаза зеленые, - хихикнула Тома и слегка подергала его за заднюю стопу, - что Васька, ловишь мир? О тебе писали?
Тот недовольно выдернул лапу, с предельно брезгливым выражением морды оглядел ее и начал демонстративно вылизывать.
Я придвинулся к Томе и наклонился, вглядываясь. Склеры были чуть покрасневшими, кожа бледней, чем обычно, но по углам челюстей уже не выпирали лимфоузлы, а из-под глаз почти ушли темные круги. Губы, избавившись от сухих корочек, опять стали милыми и желанными. Тонкие такие, подвижные, с естественным четким контуром... Вот они мягко изогнулись, а по краям на щеках загуляли две небольшие ямочки. Потом кончики губ поползли дальше, и улыбка приобрела ехидный оттенок...
- Хм... - одернул я себя смущенно. Выпрямился и хрипловато продолжил, - да... Плохо. Пустовато без тебя в школе.
Над переносицей у Томы коротко обозначилась сосредоточенно-вертикальная складочка, взгляд соскользнул с меня на обои за моей спиной. Улыбка на миг истаяла, но тут же вернулась, чтобы успокоить:
- Скоро уже. Доктор сказала, что дней десять еще.
- И пойдем в мороженицу? - легкая хрипотца еще слышалась в моем голосе, но волнение улеглось, и я смог посмотреть ей прямо в глаза.
Там мелькнуло что-то непонятное - она о чем-то задумалось, и это были явно не мысли о кафе. Взгляд ее на миг стал из тех, которым скульптор смотрит на мраморную глыбу, в уме прикидывая, что таится в ее глубинах. Затем она отмерла, суетливо заправила за ухо некстати выбившийся локон и вдруг залилась краской. У рыжих девиц это происходит легко и сразу, вот и Тома вспыхнула вся, от кончиков ушей и лба до ворота ночнушки.
- Что? - от неожиданности я подался вперед.
- Ох... - прошептала она почти беззвучно, прижав ладони к пылающим щекам. Взгляд ее горестно заметался по одеялу, потом остановился, уткнувшись в одну точку. - Дюш... Как мне стыдно... Как никогда...
Она подтянула коленки и, уронив голову, обхватила их руками. Теперь я видел только ее макушку и поникшие плечи.
Лет десять-пятнадцать назад, там, в циничном будущем, я бы в первую очередь подумал бы о том, а не ведется ли сейчас со мной расчетливая игра; холодно анализировал, сколько в этой сцене от искусства кокетства и тонкого умения манипулировать мужчинами; взвешивал плюсы и минусы в открывающихся возможностях.
Год-два назад я бы испугался за целостность кокона, которым кропотливо оплел свой затхлый мирок.
Сейчас же сердце дерзко, по-мальчишески кричало «хочу любить!», и мне нечего было противопоставить этому горячему зову, рвущемуся из самой глубины души. Поэтому я просто ткнулся в темечко губами и, глубоко вдохнув запах волос, замер. В ушах будто зашумело море.
Мы молчали, и мне было хорошо и покойно.
Потом я отодвинулся и взял ее покорную кисть. Пальцы оказались холодными, и мне пришлось припрятать их между ладошками.
- Понимаешь, - начал я осторожно подбирать слова, - что сделано, того уже не исправить. И пусть...
- И как дальше жить? - бесцветно спросила она, все так же упорно глядя вниз.
Я замер, вспоминая.
«Ты самая красивая», - неискренне шепчу в ухо, а пальцы уже торопливо теребят пуговичку на блузке.
«Я обязательно позвоню», - киваю в закрывающиеся двери ободранного «Икаруса», и, чуть выждав, метко забрасываю скатанную бумажку с номерком телефона в оплеванную урну.
«Дети спят уже?» - и, деловито отводя глаза на вешалку, - «мне срочняк подкинули, жрать хочу - не могу...»
- Как жить... - растерянным эхом повторил я, а потом решительно выдохнул, - да просто жить! Жить, Томка! Это ж так здорово! Только давай договоримся не петлять по дороге, и вот тогда жизнь будет нам в радость.
Она слушала, водя тонким пальцем по одеялу, а потом подняла на меня поблескивающие влагой глаза:
- Ты... А ты сможешь простить?
На скуле нарисовалась влажная дорожка. Я мягко провел пальцем, стирая, и, улыбнувшись, кивнул:
- Да, прощаю, - помедлил и добавил, - не с легкостью, но с радостью. Правда.
Она с облегчением выдохнула, потом чуть слышно шмыгнула носом и попросила с едва заметной укоризной:
- И не торопи меня. Мне ведь не просто.
Я развел руками:
- Извини... Мне просто нравится слышать твой голос и радостно видеть тебя. Тебя это не обижает?
- Нет, - мотнула она довольно головой и улыбнулась с легкой иронией, - слушай на здоровье. И... мне с тобой тоже очень хорошо.
Четверг, 06 октября 1977, утро
Ленинград, ул. Чернышевского
- Za ushko da na solnyshko... - Фред медитативно покачивался с пяток на носки и обратно у приколотого к стене изображения уха формата А4.
- Ja, ja, Kemska volost, - отозвался развалившийся в кресле Джордж.
- А кто будет солнышком? - невинно вопросил Карл от окна.
- Явно не мы, да? - фривольный тон Джорджа намекал на какую-то непонятную Синти игру слов.
- А жаль, отчетливо жаль...
- О чем эти клоуны базарят, Фред? - Синти за последние недели вполне освоилась в компании «архивариусов», которые сошли ей за подружек.
Фред подробно разъяснил, не поскупившись на сочные детали. Синти немедленно налилась гневом.
Нет, вопрос секса для нее стоял остро, с этим не поспоришь. В консульстве - никого, соседи по дипломатическому корпусу тоже не интересны: женатые стариканы и зеленая молодежь. В последнее время она даже на некоторых примелькавшихся парней из наружки начала посматривать с интересом. Понятно, что ничего не случится, но отчего ж не помечтать-то?
Пригасив гнев, она внимательно посмотрела на мужчин сквозь приспущенные веки. У, гады, опять разыгрывают... Ну и слава богу, секс с ребенком ей не интересен даже сейчас.
- Кстати, - объявила она, - я тут подумала...
Фред лениво приподнял руку, прерывая:
- Синти, золотце, ты вчера ничего необычного не ела?
Она непонимающе моргнула, припоминая вчерашнюю диету. Со стороны шефа полетело премерзкое хихиканье.
Гады, однозначно, гады. Ну, ничего, хорошо смеется кто? Вот именно...
- Итак, я подумала, - с нажимом продолжила она, - возьмем за исходный пункт связку из осведомленного отца и сына-связника. Мотив - желание уйти за кордон. Окей, принимается, разумная версия, не хуже других. Тогда я постулирую, что сын должен учиться в специализированной английской школе.
В комнате стало тихо. С лиц мужчин сползло дурашливое выражение.
- Смотрите, - продолжила Синти с энтузиазмом, - отец - информированный секретоноситель. Значит - входит в местную элиту. Он хочет лучшей жизни на западе для себя и своего сына. Значит, он будет его к этой жизни готовить. В частности - предоставив наилучшую возможность для изучения языка.
- Хо-хо, - сказал Фред и с силой растер лицо. Его покрасневшие глаза теперь смотрели серьезно. - Дальше.
- Я узнала, в городе всего двадцать две специализированные школы с углубленным изучением английского. Если брать два последних класса, это порядка тысячи мальчиков. В общем... - она поколебалась, но продолжила, - за неимением других идей, можно отработать эту. Шансы неплохи.
- Шансы неплохи, шансы неплохи, - возбужденно забормотал Фред, почти бегом нарезая круги по кабинету, - но как туда попасть?
Синти торжествующе улыбнулась:
- А давайте замутим обмен специалистами? В рамках разрядки международной напряженности и налаживания взаимопонимания между народами? Мы им три десятка русистов на практику месяца на три, изучать преподавание литературы в старших классах. Типа, у нас очень растет интерес к этим предметам, мы аж все в восхищении от всего русского. Они на это клюнут. Зная Советы - они наших практикантов, как носителей языка, сами засунут в английские школы. Ну, а дальше - дело техники.
- Так, - Фред помолчал, раздумывая, а потом хлопнул в ладони, - супер. Умница. Карл?
- Да, - сказал тот, глядя на расплывающееся колечко дыма, - хорошо. Действительно хорошо. Я в Москву.
- Мы в Москву, - набычился Фред.
- Хорошо, - не стал спорить Карл, - мы.
Четверг, 06 октября 1977, день
Ленинград, Измайловский пер.
Мы встретились внезапно. Я только что опять навестил Тому и лично убедился, что больная твердо встала на путь выздоровления. Она явно обрадовалась моему появлению и почти час радостно прощебетала, прежде чем я начал замечать у нее признаки усталость. Теперь я, мечтательно улыбаясь, неторопливо спускался по лестнице.
Обстановка навевала определенный склад мыслей. Именно такие лестницы достойны называться «парадными». Высокое окно, выглядывающее на белоснежную колоннаду Собора и бывшие казармы Измайловского полка, давало достаточно света, чтобы в полутьме не терялись ни вязь лепнины на стенах, ни дореволюционный кафель шашечками на площадке между этажами, ни отполированное за десятилетия руками жильцов дерево перил.
