Сети Госпожи ужаса (СИ) - Чайка Дмитрий

— Зачем? — с тупым недоумением спросил Агамемнон.

— Да затем, что басилеи те к Клеодаю примкнули, — пояснил Талфибий. — А когда разбили его, всех царей запада под нож пустили вместе с сыновьями, а их земли Эней себе забрал. Там теперь от его имени Эгисф правит. Говорят, по весне какой-то архонт приплывет с Сифноса. То ли писец, то ли еще какая шваль. Но не воин, точно. Навроде телесты твоего, царь. Просто управляющий.

— Убей меня гром! — из груди Агамемнона вырвался какой-то свист. — Да что тут вообще происходит? Времени ведь и года не прошло, как отплыли. Почему вдруг все с ног на голову встало?

— А мы скоро всё узнаем, государь, — Талфибий, обладавший зрением орла, ткнул рукой куда-то вдаль. — Ворота Микен открыты, а нас дворцовые писцы встречают и царица. Я ничего не понимаю. Я думал, в осаду придется город брать.

— Я тоже ничего не понимаю, — растерянно ответил Агамемнон, который тщетно искал в толпе братца Эгисфа, но не находил. — Да где же он? Неужто сбежал, сволочь? Ладно, еще найду его и кишки выпущу. Дадут, боги, разберусь со здешними делами и верну свою скотину. Лучше бы дочерей этот негодяй забрал, право слово! Аж сердце защемило, до того коров жаль!

В то же самое время. Сифнос.

Здешняя зима — это же сущий смех для человека родом из Средней полосы Евразии. Плюс пятнадцать днем и плюс десять ночью. Это по ощущениям, конечно. Иногда бывает значительно теплее, но парочка стариков божится, что своими глазами видела настоящий лед. Но вот когда старики его видели, они вспомнить не могут. Тут их показания расходятся. Слишком уж давно это было. Впрочем, когда из одежды у тебя — хитон и плащ, вместо отопления — костер, горящий в куче камней, а дверь сплетена из лозы, то и такая погодка не в радость. Холодно по ночам до ужаса. Только самые богатые отапливают свои покои бронзовыми жаровнями, а беднота и вовсе спит вповалку, греясь боками лежащих рядом родичей и дыханием собственных коз, которые ночуют тут же. Потому-то спальни делают крошечными даже во дворцах, не протопить их по-другому. Так что жаровня меня спасает, благо уголек из Спарты и с Крита к нам везут исправно. Свой лес я уже давно трогать запретил.

У меня полно времени и целый вагон идей. В короткий промежуток между двумя войнами мне нужно успеть так много. Например, вот это…

— Все готово, господин, — поклонился пожилой крестьянин из деревни с запада острова.

Они зажиточны, две упряжки волов получили в награду за хороший урожай чечевицы. Глава этой общины — мужик неглупый, по-крестьянски разворотливый и даже малость склонный к новациям, что по нашим временам редкость неописуемая. Новации тут внедряются долго, их не любят и боятся, потому как в случае неудачной новации можно и с голоду нечаянно помереть. Поэтому ну ее к эриниям, новацию эту. А вот этот дядька эксперименты любит и потому слывет среди коллег изрядным чудаком. Тут меня боятся до колик, но когда дело доходит до сельского хозяйства, то даже полубожественный статус не помогает. Коретеры, старосты общин, стоят насмерть, не давая рушить заветы отцов. Если что, то речь идет о двуполье в самом примитивном его варианте. Оно и есть этот самый завет.

Да, я знаю, что никакого трехполья на островах нет и быть не может. Слишком мало земли, и климат засушлив. Это подойдет для плодородных равнин Македонии, куда я послал отца. Там будет где развернуться. А тут…

— Тьфу ты! Не идет, господин!

Плуг! Железный плуг с отвалом, моя гордость и продукт многомесячных мучений кузнецов. Даже упряжке быков не удается вспахать им здешнюю каменистую землю. Упс! Староста смотрит в сторону, видимо, считая, сколько я извел на эту дрянь железа. Он не смеет даже взглядом показать своего отношения и теперь подбирает слова, как бы мне высказать все в максимально вежливой форме. В целях сбережения собственной физиономии от возможных побоев. Я расстроился, ведь тут вспашка земли примитивна до ужаса. Ее вообще деревянной сохой ковыряют.

— Мы, господин, — староста подобрал, наконец, нужные слова. — Мы, господин, Владычицу за вас молим. Урожай собрали небывалый.

— Говори, — приободрился я, совершенно убитый ничтожным результатом своих попыток прогрессорства.

— Вы нам велели под зиму пшеницу сеять, — сказал староста, — а потом, сразу после нее, чечевицу и бобы. А после них скот на те поля гнать, чтобы он там гадил, значится. А еще голубиного дерьма перепревшего под овощи положили. Прямо туда, где репу потом посеяли.

— И что? — жадно спросил я.

— Никогда еще не собирали столько, — улыбнулся в усы староста. — У нас раньше как было? Год сеем, а потом год отдыхает землица. А тут выходит, два урожая получили.

— Понятно, — задумался я. — А насчет плуга что думаешь?

— Для нашей земли не пойдет, — решительно заявил староста. — Наконечники для рала сделайте, коли у вас железа девать некуда. Наконечники — самое то, господин. Век Дамате-богиню(2) за вас молить будем.

— Получите, — кивнул я. — Несите борону.

Ну, хоть что-то хорошее сегодня случилось. Деревянная рама с множеством железных штырей вызвала всеобщий восторг. По-моему, даже волам понравилось. Крошечный участок земли, который расковыряли до этого привычной деревянной сохой, стал гладким, словно по нему прошлись утюгом. Крупные комья разбились, и теперь староста неверяще разминал землю в пальцах, только что не обнюхивая ее.

— Цены этой штуковине нет, господин! — староста улыбался мечтательно и смотрел на меня совершенно счастливыми глазами. — Мы же обычно бревно покорявей берем и волочем его по полю. А тут… Да я такого себе и представить раньше не мог! Если бы еще серп… Эх! Зажили бы!

— Серп! — я изобразил фокусника, а стоявший рядом кузнец гордо достал из телеги свое изделие и протянул его крестьянину.

— Хо-ро-ош! — восторженно крякнул тот, ласково поглаживая острую железную кромку. — Ох, до чего хорош, господин! Ни в какое сравнение с моим старым бронзовым не идет. Тот просто нож кривой, да еще источенный весь. Он мне от отца достался, а ему от деда. Тут и лезвие больше намного, и изгиб куда круче. Это же какой пучок им захватить можно! Да в руку толщиной, не меньше!

— Мотыга! — скомандовал я, и староста лишь замычал, восторженно кивая. Альтернативе этой штуковине на каменных террасах просто нет. А их возводят одну за другой, опоясав ими южные склоны холмов. Там, на самом солнцепеке новую лозу посадили, которая через несколько лет даст свой первый урожай.

— Воды бы еще побольше, господин! — староста смотрел на меня так, словно я был способен щелчком пальцев призвать на его голову ливень.

— Чего не могу, того не могу, — развел я руками. — Ищите родники, подведем к полям. Можем вам кирпича выделить на цистерну. Но дождь… Нет, тут я бессилен. И даже жертвы не помогут.

Я ушел, оставив крестьянина нянчиться с подаренным ему серпом, мотыгой и бороной. Плуг я отвезу отцу. Там жирная, словно масло, земля, где будут получать неслыханные урожаи. А здесь сойдут и железные наконечники. Ведь вроде бы ерунда, но даже такая малость опередит свое время лет на восемьсот и спасет от голодной смерти множество жизней.

Рядом со мной на повозке едет Филон, на плечи которого ляжет снабжение островов новым инструментом. И внедрение новой агротехники ляжет тоже на него. Его старший сын поедет весной в Элиду, на запад Пелопоннеса, облеченный властью архонта. Я ему небольшой воинский контингент придам для начала. Там кое-кто из земельной аристократии уцелел. Как бы не взбунтовались.

— В этой деревне жертвенник новому богу поставили, господин, — несмело произнес Филон, отводя в сторону глаза. — Как после вашего указания большой урожай получили, так сразу и поставили. Староста этот сам его зажигает, не доверяет никому.

— Что еще за бог? — нахмурился я.

— Вы, господин, — улыбнулся Филон. — Вы этот самый бог и есть.

Вот те на! — совершенно растерялся я. — А как же я про такие обычаи не подумал? Тут ведь это в порядке вещей. Здесь власть не просто божественна. Она и есть самый настоящий бог. И Менелай после смерти стал каким-то мелким спартанским божеством, и Диомед в южной Италии, и даже Аякс на родном Саламине. Проще всего людьми управлять, объявив власть священной. Фараоны так уже последние две тысячи лет делают, и это отлично работает. И Александр Македонский, и римские императоры будут поступать точно так же, и это тоже будет работать.