Старые недобрые времена (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
Старуха, беспрестанно кланяясь, рассыпалась фразами, настолько переполненными подобострастием и лакейством, что человек, непривычный к подобным кружевам, не вдруг бы и понял, о чём идёт речь. Теребя руками фартук, она то вздёргивает на управляющего выцветшие глаза, тут же опуская их, то, сбившись, начинает каяться во всём разом, и прежде всего — в скудоумии, да в том, что не уследила…
Поток вязких слов так обилен и так душен, что иной, даже если из привычных к такому бар, не выдержал бы и минуты, и, махнув рукой да плюнув, отпустил бы дуру восвояси. Какие там инструкции, какое… работает кое-как, ну и чёрт с ней!
Потомственная дворня, с малолетства, поколениями живущая при барине сытно, да опаско, кланяться и целовать ручку начинает раньше, чем ходить. Поклониться, да повиниться заранее, да тут же, винясь, набросать соломки из имён и событий, если б не которые, то он бы ух…
… а так, не вели казнить слугу своего верного, батюшка!!! Верой и правдой!
Игнат Саввич, впрочем, привычен. Где бровь нахмурит, где рявкнет, и информация по чуть, но откладывается в седой голове. Копеечка к копеечке.
Она, Пелагея, не одна такая, чуть не вся дворня при встрече не только шапку сдёрнуть спешит, но и словечко-другое шепнуть. Но есть и…
— … дерзкий стал Ванька, Игнат Саввич, — сокрушающе, даже вроде как то жалеючи, вздыхаючи, говорит старая женщина, — Я уж ему и так, и этак, всё усовестить пытаюсь, да куда там…
— Я ему слово, а он мне десять, — плачуще жалуется баба, — да дерзко так! Ты, говорит, Пелагея Марковна, в этой иерархической структуре занимаешь равное со мной место, и не имеешь право отдавать мне приказы!
— Нет, ну не аспид ли⁈ — всплеснула она руками, — Не имею! Поучить бы стервеца, штоб язык свой, паскудник, укоротил! А то ишь! Чуть не как барин говорить стал, да ведёт себя дерзко! Я, может быть…
Игнат Саввич, не таясь, усмехнулся, не перебивая, впрочем, информатора. Его, почти небожителя, эти забавки дворни, эта грызня промеж собой, скорее развлекает. Собственно, он особо и не лез в дела дворни, ибо на это есть ключница, но…
— … шибко грамотный! — ввинчивается в уши управляющего голос старой служанки, — Ишь, умник какой!
Игнат Саввич, не замечая того, нахмурился, покрепче сжав вечное перо.
— … и всё в книжках своих, да молодому барину на глаза с умствованиями лезет!
Перо с треском переломилось в толстых пальцах Игната Саввича.
— С умствованиями, говоришь? — переспросил он совсем другим тоном.
— Да как есть говорю! — снова закланялась старуха, — На глаза лезет…
Несколькими минутами позднее, выставив старуху за дверь, управляющий снова сел было работать. Но циферки и буковки пляшут на бумаге, а память, прежде крепкая, начала уже подводить, и легко, как раньше, уже не вспоминается.
— На глаза, значит? — вспомнилось ему, и мужчина задумался.
Ваньку, бывшего с малолетства не то что казачком, а скорее наперсником при младшеньком позднем сыне, любимце старого барина, сгоревшего в несколько дней после Крещенских купаний, он помнит хорошо. Всегда вдвоём — хоть в проказах, хоть в учёбе.
— Этот да… — нехотя признал Игнат Саввич, комкая бороду, — если пролезет, так и…
Рука вовсе уж отчаянно вцепилась в голову. О младшем сыне барина домашний учитель, месье Пьер, отзывался в самых лестных тонах, суля тому в будущем кафедру при университете.
Ванька же, пусть даже швейцарец не называл его светлой головой, а только лишь ругался на проказы, всё ж таки частенько сидел на уроках рядом со своим господином, и, небось, хоть краешком, да нахватал премудростей!
— Этот-то небось разберётся… — просипел управляющий, покосившись на собственные записи, — не побоится Бога!
После смерти молодого барчука, а пуще того, старого барина, относившегося к байстрюку слишком уж снисходительно, помягчев под старость лет, казачок изрядно вылинял. Его положение среди дворни, бывшее ещё недавно куда как немаленьким, стало вовсе уж неопределённым. Сейчас вот со всех сторон обкусывать пытаются. Все, кому только не лень, на прочность пробуют — даже, вон, Пелагея.
А на что может пойти человек, чтобы шагнуть чуть выше, а тем паче — вернуть то, что считает своим, он, управляющий, знает не понаслышке! Если и не на всё, то…
В руках остался клок бороды, и Игнат Саввич вспомнил, что Ванька с самого титешного возраста был при помершем барчуке, и разговоры при нём велись всякие. А сообразить, как этими разговорами к своей пользе, казачок рано или поздно сумеет!
— Рано или поздно, — пробормотал он, покрепче ухватившись сперва за бороду, а потом и за ускользающие мысли, — Ах ты ж сукин сын…
Ещё раз глянув на записи, он решительно встал, с тягостным скрипом отодвинув кресло, и заходил по кабинету в мучительных раздумьях. Мысли, как назло, всё время были где-то рядышком, но, зараза, не ухватить!
— Записи, да… — пробормотал он, дёргая себя за бороду, — Барин, он ленив, сам сунется если, то глянет раз, да другой, да меня послушает…
— А вот приказать, — просипел он, — приказать ему ума хватит, а умников…
Он остановился, задумавшись, и, не замечая того, кусая губу. Грамотных среди дворни немало! Не среди птичниц или в конюшне, знамо дело, на кой им⁈
Но лакей, а тем паче камердинер, он же не только вид представительный иметь должен, но и записку при нужде прочитать, а то и письмецо написать, что барин надиктует. Ну и языки хоть чуть, куда ж без них⁉
Господа, особенно кто постарше, они русский язык не все-то и знают! Прикажет, к примеру, фриштыкать[i], а лакей глазами моргает, не понимаючи, ну и получи по морде!
Учёные да куртуазные беседы им, лакеям, вести не полагается, а насчёт принеси-подай, да такое всё прочее на разных языках, это на будьте здоровы знать должны!
Этих Игнат Саввич не слишком опасается. Подгадить, при случае, да провернуть какую-то интригу, они умеют, но так-то это не учёность, а так… что «Попка дурак», что эти — один бес! Попки и есть.
А вот умников, которые не только с циферками разобраться могут, но и понять, как эти циферки и записи соотносятся с собранным с мужичков барщиной и оброком, управляющий не то чтобы опасается…
… но помнит поимённо.
Особенно тех, кто, в силу близости к покойному ныне барину, знает из обмолвок то, что ему, паскуде, знать не полагается! Такой если не по его записям поймёт, так додумает, а пуще того, стервец, придумает! Да ввернёт из слышанного так, что лучше правды окажется!
Покосившись на записи, Игнат Саввич с досадой дёрнул себя за бороду, сожалея, как никогда, что в последние годы, живя рядом с постаревшим и помягчевшим барином, он совершенно непозволительно расслабился! Раньше, бывало, разбуди спьяну, и всё, как есть в поместье, расскажет, а сейчас…
— Все концы не спрячешь, — прерывисто выдохнул он, — Да ещё умники эти!
Мысль, дотоле витавшая в вокруг его большой головы по сложной планетарной орбите, попала наконец в поле её притяжения и врезалось в плешивое темечко управляющего, подарив ему головную боль, и…
… Идею!
— Нет человека, нет проблемы! — не зная того, Игнат Саввич процитировал слова, которые в будущем будут приписывать личности не то чтобы более выдающейся, но точно — более масштабной!
Чем дальше, тем больше размышляя рад этим, управляющий приходил в благостное расположение духа.
— Ревизовать меня? — усмехнулся он, — Ну-ну…
Приняв решение, он долго не думал. Управляя поместьем не первое десятилетие, сжившись с ним, чувствуя его, как своё стареющее тело, он досконально знает как людей, которые в нём проживают, так и свои возможности — хоть служебные, а хоть бы и так!
Одного грамотея — с ревизией по заводам, где работают оброчные мужички, и где барин, а через него и сам управляющий, имеет долю прибыли. Да весточки кому надо передать, чтоб ревизия эта запомнилась ему навсегда!
Помотается да наломается, да поймёт, какова она, его, Игната Саввича, доля, так небось, на всю жизнь закается даже думать в его сторону!
