Покой нам только снится (СИ) - Иванов Дмитрий

— Змеи могут быть, — предупредил меня старший группы капитан Александр Черкашин.

На самом верху я огляделся и восхитился. Вокруг всё было покрыто непроницаемым туманом, из которого торчали только верхушки гор. Светало, из-за горизонта появилось солнце и окрасило эту туманную серость в розоватый цвет. И с горки, на которой я стоял, стало видно, как тут же туман пришёл в движение. Он будто живой зашевелился и стал резво втягиваться в проход между хребтами горных долин, перетекая из одной в другую. Вроде как кто-то невидимый сдвигал эту мутную пелену, продавливая сквозь горный просвет, освобождая дно ущелья для потоков солнечного света. С нашей вершины хорошо было видно, как с одной стороны хребта в прозрачном воздухе становятся видны мельчайшие детали на дне долины, а по другую туман загустевал словно бы ещё больше. А потом солнышко поднялось ещё чуточку выше, и там туман также окрасился розоватым и тоже пришёл в движение. Еле оторвал взор.

— Шикарное зрелище! — вслух сказал я.

— А ты ничего, здоровый лось, и ведь без подготовки же! Это где таких призывников делают? — признал уже в лагере Черкашин.

График у меня свободный, и я заглянул на лекцию.

— Атакуя противника, очень просто сбиться с пути. Дороги в пустыне — это сложное переплетение широких и узких троп и тропинок. Тропы эти иногда теряются среди барханов, постоянно дующие ветры заметают их песком, но все же они угадываются с возвышенностей. Другое дело такыры и солончаки. Здесь любая колея или верблюжья тропа сохраняется долго, — хорошо поставленным голосом рассказывал незнакомый майор своим слушателям.

— Толя, — нашёл меня Егор. — У нас ЧП!

Я специально попросил его обращаться ко мне без отчества, ведь не на работе же.

Глава 2

— Что случилось? — заранее готов выслушивать неприятные новости, вроде самоволки, драки или пропажи каких-нибудь вещей.

— Наш Матвей ногу сломал!

— На марш-броске? — уточняю я.

— Нет, когда доску ломал. Ему обидно стало, когда десантура хвасталась, и он решил тоже сломать.

— И где он? — хмуро спрашиваю я.

— В медпункте, врач его смотрит.

Идём, к медикам, попутно уточнив у местных, где они находятся.

— В город надо везти, у нас и в поселке-то нет рентгена. Был, но неделю назад вышел из строя, — вздыхает молодой парень, вроде как фельдшер.

— Провалил ты своё задание, — укоризненно говорю КГБшному подарку.

— Мне бы завтра дождаться надо было — я б на стрельбище всем показал, — грустно произнес покалеченный Матвей. — Так эти, в тельняшках, давай орать: — «Никто кроме нас!» Пришлось ломать.

— А если бы они головой ломали?

— Так они головой и ломали. И я головой. Но потом подвернул ногу и упал, — пояснил Матвей.

— Ладно, сам виноват. Валерий Ильич с тебя шкуру спустит, — пригрозил напоследок я.

После физкультурных нагрузок и после обеда, у нас сборы по секциям. Большой зал только один, но тёплая погода позволяет нам на свежем воздухе проводить занятия. Две тысячи человек — попробуй займи всех. Я раскидал своих ребят по разным группам, за исключением незадачливого Матвея. А мне самому досталась секция правового регулирования ветеранских советов. Главным на ней был один из организаторов этого движения из самой Москвы. Стельнов Станислав, работник центрального аппарата ЦК ВЛКСМ. Мелкая пешка, я так понимаю, но гонору…

Не понравился он мне сразу — говорил много лозунгов, ещё и Горбачеву подражал, например, вместо… «углубИть» говорит как генсек — «углУбить». Бесит такое. Вот и сейчас стоит, вещает:

— Перестройка должна идти не только в наших умах, но и в реальной жизни! Для начала мы должны определить критерии того, кого можно считать воином-интернационалистом. Есть идеи? — спрашивает Стельнов.

— Это участники вооружённых конфликтов в других странах, нужно определить конкретные периоды и страны, — поднял руку я.

— Замечательно! И для примера, кроме Афганистана, кого знаете? — обрадовался Стас.

— Корейская война, в пятидесятом, пятьдесят третьем году, Венгрия в пятьдесят шестом, — провоцирую я.

— А Венгрия при чем? — не понял мой сосед, вихрастый парень невысокого роста.

— Там наши советские люди воевали и погибали, — поясняю я.

— Приемлемо, — кивает Стас.

— Вьетнам, — кричит ещё кто-то.

— Сирия и Ливан, — добавляет дядя лет тридцати с первого ряда. — Восемьдесят второй год, июнь. Я там был.

— Сейчас зачитаю предлагаемый список, — прервал выкрики с места москвич.

Корея 1950—1953 годы;

…

Эфиопия: с декабря 1977 года.

— Ангола, Мозамбик, Бангладеш! Ничего себе, а я и не знал! — поразился мой вихрастый сосед.

«Интересно, а разве это не секретная информация»? — подумал про себя я.

Участие советских военнослужащих в вооружённых конфликтах за пределами СССР признавалось советским руководством крайне редко. Военные советники, политические работники, лётчики и танкисты, участвовавшие в гражданских войнах на территории Испании и Китая, действовали под чужими именами. Открыто говорилось лишь о гуманитарной помощи СССР одной из сторон конфликта. Похоже, реально перестраиваемся. Не мог же Стельнов взять такие точные данные по годам и месяцам из Википедии? Нет её ещё. Значит, ему их дали и разрешили озвучить!

Все зашумели, обсуждая информацию.

— А вот, если я возил грузы из СССР в Афганистан, я буду считаться воином-интернационалистом? Служил в автобате, в боевых действиях не принимал участие, — поднял руку смуглый кавказец.

— Как решим, так и будет. Я считаю, что да! — уверенно ответил Станислав. — Ты не стрелял, но жизнью рисковал, были же у вас погибшие?

Спорили и обсуждали, да и просто высказывались по делу и о том, что накипело на душе до самого вечера. Итоговый документ, вернее его проект, Стас увезёт в Москву. Нормальный парень оказался.

На ужин хек с картофелем. Рыба так приготовлена, что пальчики оближешь. Хрустящая золотистая корочка, сбрызнутая лимонным соком. Добавки не дают, говорят, потом, если останется. Но у меня на голодный случай есть запас продуктов в сумке. Те, что не портятся быстро. В палатке идёт игра в преферанс и нарды. Нардистов больше. Без ложной скромности я в обе эти игры играю на уровне профессионала, поэтому не вступаю в состязания. В дальнем углу палатки народ дерётся!… Подушками! Мужикам по двадцать пять-тридцать лет! Словно я не в армии, а в детском саду для гиперактивных детей. Отбой в десять, вечерней поверки нет, но своих я пересчитал.

Утром у нас выезд на стрельбище и переезд в Фирюзу какую-то. Сегодня же должен прибыть Розенбаум. Все его ждут с нетерпением. На стрельбище раздолье для желающих пострелять. Мне кажется, тут представлено всё легкое оружие, которое есть в СССР. Нет, тут есть возможность и из миномёта стрельнуть, но не для нас. Из нашей группы со мной поехал лишь Егор, ещё один парень отправился «брать кишлак». Я в охотку пострелял под приглядом инструктора. Стрелял из «Ак-47». Наблюдающий смотрел не за всеми, а лишь за подозрительными мальцами, вроде меня или двенадцатилетнего Максима, который приехал с отцом, и сейчас, кипя от радости, слушал основы стрелкового дела. Стрелял я средне, а вот Егор показал класс.

— Люблю это дело, даже биатлоном занимался одно время, — признался он мне.

В обед узнал, что у Матвея перелома нет, лишь сильный ушиб. Легко отделался! Приедет вечером обратно, но не сюда, а сразу в Фирюзу. Фирюза — это курортный поселок километрах в сорока от Ашхабада. Там куча пансионатов и детских лагерей, так что, жить нам было где. Сам поселок небольшой — всего одна улица, конец которой упирается в границу с Ираном! Часть людей отправилась осматривать местные достопримечательности, вроде какого-то гигантского дерева или фигуры орла на горе, а часть собралась на концерт. Пошел на концерт и я. Забойщиком там выступил человек, которого я не знал — Юрий Слатов. Молодой парень спел песню «Ордена не продаются» и задал отличный тон мероприятию. На груди у него и в самом деле орден Красной звезды. Парень — победитель конкурса «Когда поют солдаты» этого года. Потом ещё один незнакомый для меня певец — Валерий Петряев. Тот постарше, ему лет тридцать. Первая песня… про баню!