Гарри Терлдав - К защите родины — готовы!
Рыбаки последовали за ними. Как и следовало ожидать, рыбный рынок находился недалеко. Прежде чем пустить туда Ферреро и Бевакву, еще один чиновник в форме потребовал у них документы. Штампы таможенников впечатлили его настолько, что он даже не потребовал взятки.
— Угри! — закричал Ферреро на плохом, но громком хорватском. — Угри из итальянских вод! Угри!
Вскорости вокруг него образовалась толпа. Количество угрей уменьшилось, динаров — увеличилось. Пока Ферреро громко расхваливал товар и вел торговлю, Беваква ходил обратно на пристань и приносил оттуда новые мешки с угрями.
Растолкав топлу, к прилавку подошел мускулистый мужчина. Он накупил угрей на триста динаров, протянув Ферреро толстую пачку денег.
— Для моего ресторана, — обьяснил он. — А головоногих у вас случайно нет?
Ферреро покачал головой:
— Их мы продаем дома. Здесь их мало кто любит.
— Очень жаль. Я подаю кальмаров, когда есть возможность.
Мускулистый мужчина перекинул мешок с угрями через плечо и ушел, расталкивая локтями толпу так же грубо, как и на пути к прилавку. Ферреро потер подбородок и засунул триста динаров в отдельный карман — не в тот, куда складывал остальные заработанные деньги.
Угри разошлись быстро. Здесь в Риеке все рашодилось быстро — своей рыбой Хорватия не славилась никогда. Когда вся рыба с баркаса была продана, Ферреро и Беваква заработали втрое больше, чем могли бы заработать на той же рыбе в Анконе.
— Надо будет еще много раз сюда приехать, — сказал с энтузиазмом Беваква, вернувшись в тесную каюту. — Разбогатеем.
— Хорошая идея, — ответил Ферреро. Он достал пачку денег, которую дал ему владелец ресторана. С каждой двадцатидинаровой банкноты на него смотрело суровое и неулыбчивое лицо Анте Павелича, первого хорватского поглавника. Не Павелич изобрел фашизм, но в его исполнении фашизм получился еще более жутким, чем у немцев. Ничуть не лучше были и его преемники.
Между банкнотами оказался клочок бумаги. На нем была нацарапана записка по–английски: «Церковь Пресвятой Девы Лурдской. Завтра 17:00». Джордж Смит передал ее Питеру Дринкуотеру, который прочел записку, кивнул и разорвал ее на очень маленькие кусочки.
Дринкуотер сказал, все еще по–итальянски:
— Нам следует поблагодарить Пресвятую Деву за такой хороший улов. Может, тогда она вознаградит нас снова.
— Я слышал, тут есть хорошая церковь Ее имени, — ответил на том же языке Смит. Вряд ли таможенники успели прикрепить к баркасу «жучок», но рисковать не хотелось. Немцы славились лучшими и самыми компактными «жучками» в мире, и щедро делились ими со своими союзниками.
— Да поможет нам Пресвятая Дева в рыбной ловле, — набожным тоном сказал Дринкуотер. Он перекрестился. Смит автоматически сделал то же самое, как всякий истинный рыбак. Чтобы снова увидеть Сицилию, не говоря уже об Англии, ему следовало не просто прикидываться рыбаком, а быть им.
Конечно, подумал Смит, если б он действительно хотел дожить до преклонного возраста, ему следовало бы пойти по стопам отца и стать плотником, а не военным разведчиком. Но даже карьера плотника не могла гарантировать спокойную старость, ибо и фашистская Германия, и Советский Союз, и США, и Британия — все были готовы к тому, чтобы начать бросаться солнечными бомбами, как мячиками для крикета. Он вздохнул. В этом мире в безопасности не был никто — опасность, которой подвергался лично он, была всего лишь чуть более явной, нежели у других.
* * *
Если не считать сербов, занятых рабским трудом (да и что их считать — все равно мало кто из них долго протянет), в Риеке проживало около 150 тысяч человек. Старая часть города представляла совой смесь средневекового и австро–венгерского архитектурных стилей — скажем, изящная ратуша выглядела вполне по–венски. Новые же здания, как и всюду от Атлантики до фашисткой половины Украины, были выполнены в том стиле, который в свободных странах критики насмешливо называли «шпеероготическим»: массивные колоннады и огромные вертикальные монументы, указывающие каждому индивидууму на тот факт, что он — жалкий муравей в сравнении с необьятной мощью Государства.
А если этот символизм до индивидуума не доходил, то вокруг хватало и менее тонких намеков. На дороге стоял блокпост усташей, где работники тайной полиции вытаскивали водителей из «фольксвагенов» и «фиатов», чтобы проверить их документы. Неподалеку шли несколько немцев из люфтваффе — скорее всего, с базы ПВО в горах за городом. Они прогуливались с таким видом, как будто тротуар был их личной собственностью. Судя по тому, как поспешно убирались с дороги хорваты, местное население спорить с немцами не собиралось.
Смит искоса смотрел вслед военным из «люфтваффе», пока они не завернули за угол и исчезли из виду.
— Как‑то это все нечестно, — пробормотал он по–итальянски, обращаясь к Дринкуотеру. Здесь, на открытом воздухе, он мог быть более или менее уверен в том, что его никто не подслушивает.
— А что такое? — пробормотал Дринкуотер в ответ на том же языке. Ни один из них не посмел бы даже шевелить губами по–английски.
— Если бы в этом бедном, кровавом мире была хоть какая‑то справедливость, последняя война покончила бы или с нацистами, или с чертовыми красными, — ответил Смит. — Иметь даже одного такого противника — дело нелегкое. А уж сразу двоих, как нам приходится уже больше тридцати лет… Просто чудо, что мы все пока еще не исчезли в пламени.
— Еще не вечер, — напомнил ему Дринкуотер. — Помнишь Токио и Владивосток? — В начале 1950–х в гавани оккупированного американцами Токио взорвался грузовой корабль, приплывший с оккупированного русскими острова Хоккайдо. Погибла пара сотен тысяч людей. Через три дня российский порт прекратил существовать, также внезапно — спасибо американской авиации.
— Интересно, что именно Манштейн урегулировал тот инцидент, — признал Смит. — Конечно, немного помогла и своевременная смерть Сталина, а?
— Совсем немного, — сказал Дринкуотер с небольшой ухмылкой. — Я полагаю, Манштейн предпочел бы сам разбомбить русских, если б мог устроить так, чтоб они не ответили.
Оба англичанина замолчали, выйдя на площадь перед собором Святой Девы. Как и испанские фашисты, хорваты были подчеркнуто набожны. Гражданам надлежало повиноваться Богу, равно как и не менее священному Государству. Любой из тех людей, которые направлялись к готическому собору, мог быть агентом усташей. Согласно теории вероятности, некоторые из них были агентами точно.
Внешнее убранство церкви напомнило Смиту многослойный торт — красный кирпич вперемешку с белоснежным мрамором. Фреска с ангелами и статуя Богородицы обрамляли дверь, ведующую внутрь. Поднимаясь по богато украшенной лестнице к этой двери, Смит снял кепку. Следующий за ним Дринкуотер сделал то же самое. Золотые буквы над дверью гласили «ZA DOM — SPREMNI!» — «К ЗАЩИТЕ РОДИНЫ — ГОТОВЫ!», девиз фашистской Хорватии.
Хотя собор Девы Лурдской был, конечно же, католической церковью, ангелы на потолке были длинными и худыми, как если бы они возникли в вообращении сербского православного иконописца. Шагая по длинному проходу к алтарю, Смит попытался выкинуть эту мысль из головы — здесь о сербах было опасно даже думать. Хорваты хозяйничали в Сербии не менее безжалостно, чем немцы в Польше.
Скамьи из черного отполированного дерева, блестящее стекло и статуя Богородицы за алтарем были несомненно католическими, что помогло Смиту забыть то, что следовало забыть и вспомнить то, что следовало вспомнить — он был всего лишь рыбаком, благодарящим Господа за славный улов. Он вынул дешевые пластиковые четки и начал их перебирать.
Большая церковь была далеко не переполнена. За несколько скамей от Смита и Дринкуотера молилась пара хорватских солдат в хаки. Рядом с ними преклонил колена старик. С другой стороны церкви находился лейтенант люфтваффе. Архитектура интересовала его больше, нежели духовное самосовершенствование — он увлеченно фотографировал колонну с орнаментом, стилизованным под листья аканта. И, наконец, старушка с метлой и совком медленно двигалась вдоль скамей, подметая пыль и обрывки бумаги.
Уборщица приблизилась к Смиту и Дринкуотеру. Если бы они не посторонились, она наверняка прошла бы прямо сквозь них, не в силах прервать свой привычный ритуал.
— Спасибо, спасибо, — произнесла она с одышкой, совершенно не заботясь о непрерывности их молений. Через несколько минут она так же потревожила солдат.
Смит посмотрел на пол. Сначала ему показалось, что уборщица просто промахнулась, не обратив внимания на солидный клочок бумаги. Потом он сообразил, что до старушки никакой бумажки здесь не лежало. Перебирая свои четки более истово, он пришел в небольшой религиозный экстаз и стал на колени. Когда он поднялся обратно на скамью, бумажка была у него в кармане.
