Сергей Эс - Виток жизни
Война изрядно выкосила мужское население страны. В послевоенные годы у девушек была огромная проблема, связанная с нехваткой женихов. А у последних, напротив, широкий выбор. Прошла первая волна отбора. Немногочисленные мужчины выбрали себе самых смазливеньких. Всякое, конечно, случалось в жизни, но чаще бывало именно так. Но это еще не все. После этого пошла вторая волна отбора. Оставшиеся незамужние женщины начали обзаводиться детьми в одиночку. Грубо говоря, они стали приворовывать мужчин у более удачливых замужних подруг. И легко представить себе, что раз уж тогдашние девушки решались на такой шаг, то из женатых мужчин предпочитали видных красавцев. Так две волны отбора повысили вероятность рождения красивых детей. Мы стали самой красивой нацией на планете, потому что на наши плечи выпала тяжесть опустошительнейшей войны.
Но я отвлекся. Еще раз повторюсь, в нашей ситуации нам было не до романов, хотя душа и продолжала жить своей собственной автономной жизнью, и где-то в ее уголках поселилась та далекая медсестра.
Но время шло. Мы понемногу осваивались. Конечно, была в голове мысль о возможности вернуться назад в двадцать первый век, но идея о повторном купании даже не приходила в голову. Это уже фантазии авторов фильма, написавших свой сюжет в соответствии с традициями жанра, которые предполагают обязательное существование чего-то вроде машины времени. Чтобы кататься на такой машине, как на тачке, туда-сюда, в обе стороны. Но, увы! В реальной жизни все может обстоять совершенно иначе. Нам оставалось только надеяться на новый невероятный случай, который выбросил бы нас назад.
Затем была та самая вылазка в тыл врага, которая завершилась пленом. Она, кстати, была не первой. Из других мы худо-бедно, но все же возвращались. А на этой попались.
По-настоящему в фильме эта вылазка вообще не отражена. В реальности, она как наша «машина времени», сработала только в одну сторону. То есть не было романтических подкопов и лохов-охранников. Не было дешевой бравады на допросе, беседы на понтах с немецким офицером. Не было эпизода с выпивкой, содранного из шолоховской «Судьбы человека».
Ситуация в немецком плену была куда более прозаичной и не менее страшной, чем под пулями в окопах. И здесь нас спасла татуировка у Черепа (для тех, кто не видел фильм, поясню: «Череп» — это кликуха одного из наших «путешественников во времени». У него на плече была татуировка в виде стилизованной свастики).
Череп быстро сообразил, что на этом можно сыграть, объявив немецкому офицеру о своих тайных симпатиях к фашизму. Он даже процитировал «Майн Кампф». Успел же где-то начитаться этой лабуды!
Сделано это было от имени всех нас, и, как ни противно было молчать, но мы стояли, прикусив языки, понимая, что это может спасти нас от концлагеря, а, может, даже и расстрела. Немец, конечно, сразу потеплел к нам, и на следующий день нас уже везли на машине в неизвестном направлении.
У всех нас одновременно екнуло сердце, когда, подъезжая к одному из двухэтажных зданий в поселке, мы увидели над его центральным входом российский трехцветный флаг.
В первый момент даже подумалось, что война — это чья-то инсценировка, что ни в какое прошлое мы не попадали, что мы стали участниками какого-то экстравагантного шоу, что сейчас немецкий офицер повернется к нам с улыбкой и на чистом русском языке скажет: «Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера». Но немец ехал, не шелохнувшись. Он смотрел на российский триколор, как на что-то вполне естественное
Однако что за странное шоу? — засомневался я. Перед глазами все еще стояли не киношные, а реальные сцены войны, погибшие солдаты, могилы, в которые мы сами закапывали убитых. Спустя несколько секунд мне вспомнилась история нашего государства и то, что под этим флагом воевала так называемая «русская освободительная армия» генерала Власова, перешедшего на сторону немцев. После этого все встало на свои места.
Но, как оказалось, из нашей четверки не все знали историю своей страны. Череп и Спирт радостно захлопали глазами, оглянувшись на нас с идиотскими улыбками. Я попытался незаметно осадить их, но это не помогло. Череп даже хлопнул немецкого офицера по плечу, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы я сильным коротким ударом в бок не остановил его. У Черепа перехватило дыхание, а Спирт, который видел, как я саданул Черепа, с изумлением уставился на меня. Благо, что немец не видел моего удара, Череп находился как раз между нами.
«Ему плохо стало» — быстро сказал я. Немец ухмыльнулся и что-то прокомментировал.
Услышав немецкую речь, приходящий в себя Череп в недоумении завис.
«Идиот! Власовцы это!» — шепнул я ему.
«Кто-кто?» — спросил Спирт, который слышал мой шепот.
«Власов, генерал, — уже громче процедил я, — за немцев воевал».
«Я-я! Да-да! — раздался возглас немца, который кое-как говорил по-русски и поэтому постоянно мешал русскую и немецкую речь. — Генераль Власов! Но здесь не есть сам Власов. Его штаб другой деревня».
«А флаг-то почему наш?!» — спросил в пустоту совсем обалдевший Спирт.
Так, ошарашенные не меньше, чем в первые минуты своего путешествия в прошлое, мы выходили из машины.
Ну представьте себе наше состояние. Перед нами вновь был государственный (нынешний государственный, конечно) флаг России. После нескольких недель реальной войны, нескольких недель привыкания к тому, что мы в прошлом, привыкания к красному флагу, партсобраниям, политинформациям мы ощущали себя, будто вновь прошли гиперпупертоннель машины времени и вернулись в свое демократическое настоящее. Мы так и шли, все разом пялясь на трехцветное полотнище. Когда мы заходили в здание, глубоко на подсознательном уровне даже представилось, что мы встретим здесь портрет Путина. И каков же был шок, когда на том парадном месте, где подсознание приготовилось увидеть портрет нашего президента, вдруг оказался портрет Гитлера. Я даже признаюсь, что был в таком глубоком ауте, что, увидев этот портрет, в первые секунды подумал, что неужели это наш новый президент, неужели, пока нас не было, здесь тоже к власти пришел Ги…
Тут я осекся и как мешком шарахнутый посмотрел на портрет. Точно так же, выкатив свои шары, смотрели на Гитлера и остальные члены нашей четверки. Похоже, им в голову пришли те же мысли.
Нас повели по коридору. Не знаю, как остальные, но я был словно в тумане.
Потом мы сидели в каком-то кабинете, и с нами говорил какой-то человек. На нем была какая-то непонятная форма — ни немецкая, ни советская, ни российская, и лишь трехцветная нашивка на рукаве подсказывала моему подсознанию (сознание было в отключке), что передо мной, видимо, власовец.
Я слушал его, и ощущение какого-то дикого смешения времен невероятно усиливалось. Ведь говорил он о кровавом большевизме, о сталинских репрессиях, ну совсем будто перед нами сидел не человек, а телевизор. И лишь слова об освободительной миссии германской армии как-то возвращали наши мысли в военные годы.
А потом нас о чем-то спросили, и мы хором выразили готовность. Спирт даже выкрикнул «Хайль!»
Потом мы были в какой-то казарме. Туман в голове не рассеивался. Должен сказать, что этому хорошо поспособствовал «Хайль» Спирта. Не то, чтобы подавленность была вызвана осознанием предательства. Осознания никакого не было. Сознание вообще где-то отсутствовало. Но общение с власовцами вызывало ощущение какой-то ирреальности. Ведь говорили они и мыслили так, как это стало распространенным в наше время. Те же политические взгляды, та же трактовка истории: и советской, и дореволюционной, царской, и даже те же этические принципы, вернее, та же беспринципность моральная, человеческая. Тот же практицизм, полный политический пофигизм, какой-то животный фетишизм. Это были абсолютные наши современники, только почему-то жившие в годы второй мировой войны.
Если в мире существует машина времени, то это несомненно была какая-то ее экстравагантная модификация. Она будто перенесла сюда не людей, а их свинские сущности. У меня от общения с власовцами конкретно съезжала крыша. Я никак не мог отделаться от ощущения, что я все-таки в своем времени. А если я встряхивался, прогоняя от себя это наваждение, то оказывался в состоянии не менее странного раздвоения: будто это не власовцы были передо мной, а наше поколение, заброшенное сюда машиной времени, чтобы воевать на стороне фашистов.
Но, похоже, что не только у меня от этого голова шла кругом. Череп почему-то стал прятать свою татуировку. Однажды, когда он переодевался, я невольно остановил на ней свой взгляд (надо ли говорить, что теперь я уже смотрел на нее в легком шоке). Увидев это, Череп вдруг сильно покраснел и быстро оделся. Затем он мертвецки побледнел, и весь день ходил, не проронив ни слова. А наш Чуха в конце концов стал докапываться до власовцев, почему у них российский триколор. И однажды в ответ на его занудство один из власовцев прочитал нам целую лекцию о Петре Первом, Николае Втором и о великой столыпинской России.
