Фидель Кастро - Фидель и религия. Беседы с фреем Бетто
Пути к встрече
Леонардо Боффу,
священнику, доктору
и прежде всего пророку
Памяти фрея Матеуса Роши,
который показал мне освободительный аспект
христианской веры
и как глава бразильских доминиканцев
подвигнул меня на выполнение этой миссии
Всем латиноамериканским христианам,
которые, окруженные непониманием
и исполненные блаженной жажды справедливости,
готовят, подобно Иоанну Крестителю,
пути Господни в социализме
Пути к встрече
Проект этой книги возник у меня в 1979 году. Я предложил моему доброму другу и издателю Энио Силвейре идею книги, которая называлась бы «Вера при социализме».
Для ее осуществления мне пришлось бы поехать в социалистические страны, чтобы встретиться с христианскими общинами, живущие в условиях системы, которую расписывают как материалистическую и атеистическую. Многочисленные дела в конце концов, отвлекли меня от этой идеи, не говоря уже о том, что осуществление ее потребовало бы больших затрат.
Сразу после победы Сандинистской революции пастырские центры, существующие в Никарагуа, пригласили меня помочь при организации встреч и практик, особенно с крестьянами. Я стал ездить в эту страну два-три раза в год, чтобы оживить проведение дней духовного уединения, читать лекции по знакомству с Библией и помогать христианским общинам согласовывать жизнь по вере с политическими обязанностями. Я выполнил программу, организованную при содействии СЕПА (Центра по сельскохозяйственному воспитанию и развитию) и состоявшую из семи пастырских встреч с крестьянами в горах Дириамба, в Эль-Крусеро. Эти поездки сблизили меня со священниками, которые служат народному правительству Никарагуа. 19 июля 1980 года я участвовал в качестве официального гостя в праздновании первой годовщины революции. Ночью, по окончании торжеств, падре Мигель д’Эското – министр иностранных дел – привез меня в дом Серхио Рамиреса, вице-президента республики. Тогда я впервые смог поговорить с Фиделем Кастро, которого видел утром на массовом митинге, где он выступал.
Я помнил, какое впечатление произвела на меня го беседа со священниками, состоявшаяся в Чили в ноябре 1971 года, - я прочел о ней в политической тюрьме
Сан-Пауло, где отбывал четырехгодичный срок «по причинам национальной безопасности». Тогда он сказал, что «в революции есть ряд моральных факторов», которые являются решающими, наши страны очень бедны, чтобы суметь дать человеку большие материальные богатства; но революция действительно дает ему чувство человеческого равенства, дает ему чувство человеческого достоинства».
Он рассказал, что во время протокольного визита, который он нанес кардиналу Сильве Энрикесу в Сантьяго-де-Чили, он говорил ему «об объективной необходимости освобождения, которую испытывали наши народы, о необходимости объединить для этого христиан и революционеров». Что «Куба не заинтересована в этом специально, поскольку в нашей стране нет проблем такого плана, но в обстановке, существующей в Латинской Америке, долг и цель революционеров и христиан, многих из них – скромных мужчин и женщин из народа, сплотить ряды в процессе освобождения, которого нельзя избежать».
Кардинал подарил кубинскому руководителю экземпляр Библии, спросив его: «Может быть, вам это неприятно?» - «Что же тут неприятного?» - ответил Фидель. – «Ведь это великая книга, я читал ее, изучал ее ребенком, но теперь освежу в памяти многое, что меня интересует». Один из священников спросил его, что он думает об участии священников в политике. «Как может, например, - думаю я, - любой духовный руководитель в человеческом обществе не принимать во внимание материальные проблемы людей, их человеческие проблемы, их жизненные проблемы? Разве эти материальные человеческие проблемы не зависят от исторического процесса? Не зависят от социальных явлений? Мы пережили все это. Я всегда смотрю назад на эпоху первобытного рабства. В ту эпоху и возникает христианство». Он отметил, что христиане перешли от стадии, когда их преследовали, к другим стадиям, когда они стали преследователями», и что инквизиция «была эпохой обскурантизма, когда она сжигала людей». Так вот, христианство может быть «не утопическим, а реальным учением, и не духовным утешением для страдающего человека. Могут исчезнуть классы, может возникнуть коммунистическое общество. Где тут противоречие с христианством? Совсем наоборот: произойдет новая встреча с христианством первых лет, в его самых справедливых, самых человечных, самых моральных аспектах».
Говоря перед чилийскими священниками, Фидель вспомнил время, когда был учеником католических колледжей: «Что происходило в католической религии? Большие послабления. Она была чисто формальной. Не имела никакого содержания. И почти все воспитание было пронизано этим. Я учился у иезуитов. Они были людьми праведными, дисциплинированными, требовательными, умными и с характером. Я всегда говорю это. Но я узнал также, насколько неразумным было то образование. Однако вам здесь, между нами, я скажу, что существует много общего между целями, которые превозносит христианство, и целями, которые ставим мы, коммунисты; между христианской проповедью смирения, воздержанности, самопожертвования, любви к ближнему и всем тем, что можно назвать содержанием жизни и поведением революционера. Ибо что мы проповедуем людям? Чтобы они убивали? Чтобы они крали? Чтобы они были эгоистами? Чтобы они эксплуатировали остальных? Как раз совершенно противоположное.
Хотя мотивы у нас разные, поведение и отношение к жизни, которые мы защищаем, очень схожи. Мы живем в эпоху, когда политика, занимаясь человеком и его поведением, вступила почти что в область религии. Думаю, что в то же время мы достигли эпохи, когда религия, занимаясь человеком и его материальными потребностями, может вступить в область политики.
Мы могли бы подписаться почти под всеми заповедями катехизиса: не убей, не кради…» Раскритиковав капитализм, Фидель заявил, что «существует в десять тысяч раз больше совпадений между христианством и коммунизмом, чем между христианством и капитализмом. <…> Не надо создавать этих разграничений между людьми. Давайте уважать убеждения, верования, мнения. Пусть у каждого будет своя позиция, будет своя вера. Но нам следует работать именно в области этих человеческих проблем, которые интересуют нас всех и являются долгом всех». Говоря о кубинских монашенках, он подчеркнул, что «они делают то, что нам хотелось бы, чтобы делал коммунист. Ухаживая за прокаженными, за больными туберкулезом и другими заразными болезнями, они делают то, что нам хотелось бы, чтобы делал коммунист. Человек, который посвящает себя идее, работе, который способен приносить себя в жертву ради других, делает то, что мы хотели бы, что делал коммунист. Говорю это откровенно».
Там, в библиотеке Серхио Рамиреса, я вспоминал тот разговор между революционером со Сьерра-Маэстра и чилийскими священниками, с текстом которого я сейчас сверяюсь, и он служил основой для нашего обмена мыслями относительно религиозных вопросов на Кубе и в Латинской Америке. В тот раз, в Чили, один из участников спросил, пережил ли он кризис веры до или в ходе революции. Он ответил, что ему никогда не смогли внушить веру. «Я волне мог бы сказать, что у меня никогда ее не было. Это было механически, не продуманно». Вспоминая время партизанской войны, он отметил, что «в горах никогда не создавали церквей. Но к нам пришел пресвитерианский миссионер и кое-кто из так называемых сект, и завоевали отдельных адептов. Эти люди говорили нам: нельзя есть животный жир! И только послушайте: они не ели жира, не ели! У нас не было растительного масла, и целый месяц они не ели свиного жира. Таково было их предписание, и они его выполняли. Ведь эти маленькие группы были гораздо более последовательными.
Насколько я понимаю, американский католицизм тоже подходит к религии более практично. Но не в плане социальном. Потому что когда они организовывают вторжение в Плайя-Хирон, войну во Вьетнаме и тому подобное, они не могут быть последовательными. Тут я бы сказал, что богатые классы мистифицировали религию, поставили ее себе на службу. Однако что такое священник? Разве он землевладелец? Разве он промышленник? Я всегда читал полемики между коммунистом и священником доном Камилло[X1] , персонажем итальянской литературы. Я бы сказал, что то была одна из первых попыток нарушить эту атмосферу…»
