Александр Свистунов - Русский гамбит
— Поторопимся, господа, — кричу и коня пришпориваю, — где тут в плен сдаются? А то у нас перевоплощение скоро.
Точно, думаю, и оружие стало привычным, и в местную жизнь вжились. К лошадиному навозу принюхались, и даже жрем что попало. И желудок выдерживает, что удивительно. Ведь засланцы мы, родом из будущего.
В нашем времени осталось всего два государства-гиганта, две империи, два полюса, которые своим взаимным притяжением и отталкиванием двигают весь мир по пути прогресса. Страны третьего мира плетутся либо за нами, Русско-Китайско-Японским Союзом, либо за Евро-Американскими Соединенными Штатами. И конечно, Штатам очень хотелось нарушить равновесие. Они до сих пор верят, что однополярный мир лучше, для них по крайней мере. Вот и начали на Западе интересоваться и экспериментировать с историей. Различные модели развития человечества строили. То, понимаешь ли, Ленина, Владимира Ильича нашего, в Финляндии на весь семнадцатый год в их знаменитой тюрьме «Вантаа» запирали — он там написал великолепный утопический роман про коммунизм «Мир без денег», то Чингисхана с пути истинного сбивали, пытались в буддизм обратить и в Индию отправить да там и закусать насмерть кобрами. А то неандертальца Уыха из пасти саблезубого тигра вытаскивали, ценными навыками снабжали и даже интеллект прививали искусственно. Чтобы конкуренцию составить кроманьонцам. И ничего. История всё равно возвращалась на накатанные рельсы.
Наконец после долгих расчетов в самом мощном западном вычислительном центре, в Массачусетсе, нащупали вроде бы рабочую модель изменения прошлого.
Наполеон должен был победить Россию и разрушить Санкт-Петербург до основания. Тогда и не случится никогда больше Русско-Китайско-Японского Союза. И наступит нам полное доминирование Евро-Американских Соединенных Штатов. И назвали американцы эту операцию «Новый Наполеон».
Фиг вам, сказали мы с китайцами и японцами. Пришлось готовить хроноконтроперацию. Нас, спецназ, элиту космического флота, сделали хронолазами. Засланцы мы. Нельзя, оказывается, механически перебросить кого-то в прошлое. Нет, он должен занять там место конкретного, тогда живущего человека и именно его руками творить все безобразия. Я-то в Наполеоны просился, но что-то не срослось у наших ученых или западники их опередили, но быть командиром французской бригады тоже неплохо. Должность генеральская, доступ к Бонапарту мы имеем. Вон он ворочается связанный. Сейчас окончательно очнется и ругаться начнет. А может, в мрачное молчание впадет. Будет предаваться отчаянию. Репетировать ссылку на «Святую Елену». Но мне пора. Пора покинуть славного вояку Антуана Виктора Огюстэна Д’Обержона. Пусть себе посидит в русском плену. А я перевоплощаюсь в близкого мне по русскому духу Дениса Давыдова. Наступает вторая фаза контр-операции «Старый Наполеон».
23 сентября 1812 года
— Денис Васильевич, — дергает меня кто-то за плечо и кричит взволнованно, — поднимайтесь, ваше благородие.
Глаза открываю. Бедряга меня будит и головой трясет, будто нехорошие мысли отгоняет.
— С Наполеоном что? — спрашиваю.
Я ведь так и уснул возле камина, даже мундир не снял, конечно, для партизана постель — попона боевого коня. Но иногда и до нее не доползти от усталости.
А Бедряга весь в струнку вытянулся, докладывать готовится. Мой соратник, Ахтырского гусарского полка штабс-ротмистр, росту малого, но блистательной храбрости, верный товарищ на биваках. В битвах — впереди всех, горит как свечка. Надеюсь, и новости принес не досадные.
— Успех наш в поимке Бонапарта, — докладывает Бедряга и заикается от торопливости, — пробудил деятельность французских маршалов Мюрата, Нея и Даву собрать все конные полки и составить несколько сильных отрядов. По нашу душу скачут пять тысяч рядовых, восемнадцать офицеров и лично дивизионный генерал Клеман де ля Ронсьер. Мюрат предписал ему очистить от партизан Давыдова всё пространство между Вязьмою и Гжатью, разбить непременно всю нашу партию, привезти Давыдова в Вязьму живого или мертвого и выведать, где Наполеон.
— Придется известить Мюрата, что у меня другие намерения, — собираю свое оружие и отдаю приказ, — вся наша партия, гусары и казаки, должны выступить тотчас по дороге к селу Шуйскому. Далее пойдем по лощине, покрытой лесом, и отступим через Румянцево в Андреевское. Там проведем ночь, в строжайшей тайне отправим Наполеона в Москву либо в Санкт-Петербург.
Только Бедряга вышел, поручик Бекетов является. Славный малый тела тучного, круглолицый, златокудрый, весельчак, с умом объемистым, тонким и образованным. Офицер весьма храбрый и надежный даже и для отдельных поручений. Смущается чего-то, не говорит, зачем пришел. Наконец вымолвил:
— Его превосходительство князь Петр Голицын с особыми полномочиями прибыл, Денис Васильевич. Может, не будем его принимать? Он всегда дурные вести приносит.
— Ну, как не принять, — отвечаю, — зови, но сам не уходи. Постой рядом.
А вот и князь. Шествует. Сколько спеси! Взор орлиный, делает вид, что насквозь меня видит. Треуголку снимает и небрежно в Бекетова бросает. Тот ловит. А Голицын на меня надвигается. Вот бывают такие люди, с которыми даже в чистом поле находиться тесно. Быстрее хочется от их общества избавиться. Делаю самую любезную улыбку из всех своих притворных и спрашиваю сладенько:
— Милый князь, каким ветром занесла вас судьба нелегкая в нашу богом забытую деревеньку?
— Долг, полковник Давыдов, долг перед Отечеством и государем.
И пытается посмотреть сверху вниз на меня. Щас. Я уже не тот Денис Давыдов. Нынче у меня рост под метр девяносто.
— Вот как, — начинаю издеваться, — а я думал у вас долги только карточные.
— Давыдов! — громко орет он. — Вы забываетесь!
— Ну ладно, ладно, — примирительно отвечаю, — у вас, поди, дело.
— У меня приказ светлейшего, — это он на Кутузова намекает, — ввиду чрезвычайной ситуации, вокруг вас полно французов, я обязан забрать у вас Наполеона и со всей осторожностью препроводить его в Санкт-Петербург.
— Приказ письменный? — с надеждой в голосе спрашиваю.
— Ну что вы, однако, как же я мог такой приказ с собой везти. Не дай бог, французы бы перехватили.
— Значит, нет приказа.
— Приказ есть, вы, что, слову офицера и дворянина не верите?
— Верю, верю, — успокаиваю его, — вот только сомневаюсь, что вы Бонапарта до Санкт-Петербурга благополучно довезете. Отобьют его у вас французы. Вы вон даже девицу укараулить не смогли, а тут император Франции.
— Что? — орет князь хрипло, как конь подраненный, побагровел весь от злости. Рукой у пояса шарит, пистолет с трудом вытаскивает и мне в грудь ствол наставляет. — На Лизу Злотницкую намекаете?
Я спокоен, зато Бекетов среагировал. Вмиг ударом сверху пистолет выбил и начал князю руки крутить.
— Оставь его, поручик, — махнул я рукой, — это наш старый спор. Хотели бы — давно друг друга убили.
— Это нечестно было, — всхлипнул Голицын, — вы ее просто украли, гусар.
Слово «гусар» он произнес с обидной интонацией.
— На гусара, — говорю, — я не обижаюсь, это звание почетное, а Лизу вы сами проспали за карточным столом и вашими кутежами.
— Не вам судить о моем образе жизни.
— Да я и не сужу. Просто пока вы вино кушали с собутыльниками, я Лизочке шампань наливал и стихи читал. Мне положительно одно четверостишье удалось. Послушаете?
Что она? — Порыв, смятенье,
И холодность, и восторг,
И отпор, и увлеченье,
Смех и слезы, черт и Бог…
— Не врите полковник, вы ее анекдотами прельстили.
— Ну и это тоже. У нее даже любимые есть, про поручика Ржевского. Про бал и Наташу Ростову, про колокольню тоже.
— Ну, ты и гад, Давыдов, животное бобруйское, украл-таки племянницу Раевских.
— Фу, князь, как вы выражаетесь. Как будто и не из местных. Не из начала девятнадцатого века. А, так вы засланец! Вопрос, чьих будете? Западный вы человек или восточный? А ну-ка, Бекетов, вяжи ему руки.
А здоровый мужик князь. И подготовочка имеется. Знает рукопашный бой. Пришлось Бекетову помогать. Плечо мне Голицын чуть не вывернул, да и поручику синяк локтем на скуле оставил. Но обездвижили мы его. Потом долго русский мат и английские ругательства вперемежку слушали.
Пока князь на полу валялся, Бекетов по моему повелению за подмогой сбегал. А вот и мои соратники вчетвером. Впереди майор Волынского уланского полка Степан Храповицкий росту менее среднего, тела тучного, лица смуглого, волоса черного, борода клином; ума делового и веселого, характера вспыльчивого, человек возвышенных чувств, строжайших правил и исполненный дарований, как для поля сражения, так и для кабинета. Он-то мне и нужен.
— Степан, — обращаюсь по-дружески, — французы, понимаешь, приближаются. Надобно нам выступать.
