Андрей Архипов - Поветлужье
А, кстати, самострел зверь, - мечтательная улыбка появилась на лице Вовки, - хотя сам то его и не попробовал толком. Стальная пластина, выточенная из рессоры (по крайней мере, так ее рекламировали во дворе, в один прекрасный момент сошедшем с ума на изготовлении стреляющих изделий), деревянный приклад, спусковой механизм и капроновый шнур. Вот за него как раз и боязно, вдруг лопнет, да по глазам... хотя нет, не достанет, приклад вроде длинный получился. Со спусковым механизмом вот только пришлось повозиться. Так называемый орех, удерживающий тетиву в заряженном состоянии, был выточен из твердого дерева и посажен на шпиндель. А вот сам спуск сначала получался неудобный, потому что хотелось сделать настоящий средневековый с предохранителем, а там мороки по соединению всех деталей... В итоге получился пистолетный спуск в виде угольника под девяносто градусов, упирающийся с одной стороны прямо в зарубку на орехе, а с другой - сидящий на жесткой утопленной пружине. Поверху же крючка поставил предохранительную скобу. А вот рычаг типа "козьей ножки" не получилось приспособить, времени не хватило до каникул, но ничего, в следующем экземпляре будет. Только вот заряжать теперь приходится с помощью ног - нагибаешься, берешься за тетиву, ногами в плечи лука - рывок и... оказываешься на земле, а может и в луже. Ну да, первый раз так и было, тетива лопнула. Потом нормальный шнур нашел и приноровился. Но тяжело идет, зараза такая... А в тот раз пришел домой с грязной мокрой спиной и получил втык и нотацию, как подрастающее поколение не бережет своих родителей. Промолчал, конечно, но кто же виноват, что тетива порвалась! Наконец, вдалеке показалось облако пыли.
- Ага, ага, вот только не с той стороны, - подумал Вовка. - Батя, видать, через другой мосток проехал, и заехал сначала домой. Ого-ого, а в коляске то вертикалка лежит, старенький ИЖ-12. Это куда же это мы собрались?
- Давай залезай, Володька, сейчас расскажу все по пути, - отец устало нагнулся за приготовленным сыном котелком с картошкой и пакетом с бутербродами, забросил вместе с пластиковыми флягами для воды в коляску и тихонько поехал через мостки.
- Нашли твоего дружка, - начал рассказывать отец на ходу, - народ уже по домам расходиться стал, я как раз подвозил кое-кого... Только вот что-то он сам не свой, истерика с ним, что-ли... Или просто перенервничал - ерунду какую-то мелет про огромное озеро, про стаи гусей на нем. Где там озеро-то? Болото дальше есть, мелкое, не утонешь, только вываляешься в грязи... Да ты знаешь, туда иногда уток ходят стрелять. В общем, врет он, как сивый мерин. Кхмм... Но проверить надо, мы с Степанычем решили, пусть ведет, а выпороть никогда не поздно. Может быть, за болотом что-то и есть не очень большое, туда давно никто не совался напрямик, а в обход - все ноги переломаешь... Вот я ружье и прихватил с десятком патронов с дробью, утку на ужин стрельнуть, - и уже под нос пробурчал, - да картечи на всякий случай, небось егерь не замает за весеннюю охоту.
- Это Тимка то? Ты чё, пап? Это я могу... эээ... сболтнуть что-то ради красного словца. А Тимка и раньше всегда правду в глаза любому мог сказануть, а уж после смерти своей матери зарок дал. Сказал, что с этого момента смысла ему нет что-то привирать, даже если за правду накажут. Мол, хуже чем сейчас, точно не будет. Он, по-моему, даже специально нарывается...
Тимка действительно нарывался. К примеру, в школе, если учителя замечали любой непорядок в классе, то знали, что могли обратиться к нему, и если тот принимал участие в оном беспорядке, то всегда сознавался, не закладывая, однако при этом остальных. А после этого беспрекословно шел убирать битые цветочные горшки и стекла, оставляя дневник на столе учителя. А если участия не принимал, а наказывали при этом невиновных, то подстерегал зачинщиков на улице и до кровавых соплей, своих или же юшки соперников, убеждал тех поучаствовать в принятии наказания. Всеми вокруг это называлось обостренным чувством справедливости, а сам Тимка говорил, что ему так легче.
- А кстати, что ты еще в коляску набросал? Домой заезжал никак? - спросил Вовка.
- Угу, заезжал. Картошки еще взял - в золе напечем...Ну и набор для ушицы, - ухмыльнулся отец, - лук, чеснок, морковь, да соль... В любом случае супчика похлебаем, что бы там Тимка не обнаружил... Бл..ин.. едрена Матрена, - подбросило на лесной колдобине несовершенное транспортное средство.
- Зажигалку взял? - прокричал Вовка на ухо отцу, в очередной раз подскочив на кочке. - А снасти? Лески, крючки?
- Даже лучше - вон сеточка капроновая лежит, бреднем пройдемся. А НЗ - топор, одеяло, зажигалка, ложки, кружки, бут... ну... все нужное, всегда там валяется...
Семейный "тарантас" наконец выполз к небольшому оврагу, за которым расстилался густой смешанный лес. Пахнуло свежестью, еловыми ветками, терпким настоем прошлогодних прелых листьев... и вонючей гарью, облако которой медленно догнало ездоков и накрыло удушливым покрывалом.
- Собирай все вещи в мешок, - прокашлялся отец, - да привяжи крышку к котелку и сунь его в пакет, а то будешь потом свои макароны, или что там у тебя, со стенок рюкзака собирать... Ага, давай его сюда. Одеяло сверху накидывай. Тебе вон ту сумку. Всё, потопали...
Пробирались Вовка с отцом часа два. Упавшие деревья перемежались крутыми овражками, покрытыми прелыми листьями, скрывающими мокрую глинистую почву, ноги разъезжались, теряли опору, и Вовка пару раз соскользнул в ручей на дне одной промоины. Ботинки были уже покрыты толстым слоем грязи, не желающей отчищаться на трухлявых сучьях, разбросанных по краям тропинки. Да уж какой там тропинки. Она еле угадывалась, несмотря, что недавно здесь проходили несколько человек. Только по кое-где обломанным веткам, примятой траве, и одной, не до конца истлевшей пачки из-под сигарет можно было угадать, что человек когда-то ставил свою ногу в этом мрачном месте. В остальном же, лес вызывал впечатление нетронутой кучи валежника, собранной неведомыми силами в одном месте. Вдобавок сия куча была приправлена сочащимися влагой мхами, поросшими на сгнивших на корню деревьях. Даже обычной живности почти не было, словно звери тоже избегали давящей мрачности бурелома, только неугомонные сороки стрекотали где-то по верхушкам деревьев, да мелькнула раз заячья спина в кустах.
- Ну все, скоро выйдем, вот уже просвет... вон и Николай. Эх, твою дивизию... Михалыча нам только не хватало...Он, конечно, мужик правильный, договориться с ним можно почти завсегда, но уж если упрется на своем, то грузовиком не сдвинешь...Давай двигай, Володька, вон твой кореш сидит, голову повесив, отвлеки пока парня от неминуемой порки...
Михалыч был постарше Вовкиного отца, прошел, что называется, огонь и медные трубы. Жил изначально в каком-то большом городе, воевал всю первую Чечню сразу после военного училища, был в самом конце ранен и капитаном ушел в запас. А далее, по слухам, возвратился из армии в таком подавленном настроении, что чуть ли не сразу в монастырь собирался пойти. Но потом одумался и уехал в глухое село к дальней родне, где немного потоптался, да и подался в егеря. Да, собственно, церковь в данном селении разломали еще в двадцатых годах, после чего оно и потеряло право зваться селом и стало обычной заштатной деревушкой. Жил большую часть года один в своей лесной избушке, только на зиму перебираясь в деревню к родственникам. Поначалу попытался держать марку в лесном хозяйстве, но, увидев, что семьи в деревне, хоть и не голодают (кто же на земле с руками из правильного места себя до такого доведет), но сидят в полном безденежье. Поэтому иногда подкидывал им мяса на продажу по родственникам в городе. Однако выбивать подчистую живность в округе не давал, и уж весной всех гнал из леса с оружием под угрозой его отнятия. Если, говорил, дать тебе селезней на отстрел, то ты ведь не остановишься, пока все патроны не изведешь, а я один, и за вами всеми уследить не могу. Мужики ругались, но слушались. А уж про уважение к егерю сказал случай, когда приезжие охотники, как их называли потом в деревне - "краснопиджачники", подстрелили без лицензии лося и послали Михалыча "куда Макар телят не гонял", пытаясь продолжить отстрел живности. Так он поднял всех боеспособных мужиков в округе (и никто не отказался!) и грамотно обложил стоянку охотников. Ружья те, конечно, не отдали (да и не имел Михалыч официально такого права по новым законам), и доводить пререкания с ними до крайности с порчей машин и имущества никто не стал (пулю в спину или подожженный дом от новых хозяев жизни никто получить потом не хотел). Однако лося и настрелянную дичь отняли и пообещали прострелить колеса, если тут же не уберутся. Полтора десятка человек с оружием наперевес могут кого хочешь убедить, особенно если не ведутся на крик, а попытки пойти в рукопашную пресекают выстрелами под ноги. Так что, своим Михалыч послабления давал, а чужих, приходящих без разрешения, всем миром спроваживали. Как везде, в любом замкнутом сообществе. Да еще дополнительно огородились от лихих джипперов перекопанными лесными дорогами. А с разрешением, что ж - только плати деньги и пали с удобных насестов прикормленных заранее кабанчиков. А поскольку местность стояла на отшибе, и дороги были не ахти, то подобных столкновений было мало, так что местных ресурсов более-менее хватало на всех. Прямых же конкурентов - волков, единственно опасных зверей, не считая конечно человека, водившихся в близлежащей местности, повыбили почти начисто. Остались только особи, забредавшие из заповедника. Поэтому-то, несмотря на активные Тимкины поиски, особой опасности от зверья для потерявшегося никто не видел.
