Михаил Гуткин - Попадать, так с музыкой-2!
Я дозвонилась до товарища Берии и все ему доложила. Как и можно было предположить, возражений у него не было. Мне даже показалось, что в словах, точнее в интонациях товарища Берии присутствовало какое-то внутреннее удовлетворение. Наверное, он предвидел возможность такого развития событий: продление, так сказать, срока аренды. Но в самом конце разговора товарищ Берия неожиданно предложил мне запомнить кодовую фразу.
– Если вы, товарищ Северова, назовете эту фразу начальнику особого отдела любой дивизии, то он в максимально короткий срок свяжет вас со мной. Желаю удачи.
Тут мои воспоминания снова прервались, так как машину опять здорово тряхнуло. Я, в конце концов, не выдержала и наша с майором критика состояния дороги прозвучала уже дуэтом. Но оценку дорожного покрытия пришлось неожиданно прекратить, так как мы услышали гудение самолетов.
Очередной налет. Леша моментально приткнул машину к какому-то дереву, чтобы она не отсвечивала, и мы все дружно рванули в ближайшие воронки, уже радуясь, что их более, чем достаточно. Ну вот, теперь ближайший час буду продолжать вспоминать, «уютно» скорчившись на дне ямины. Скатываясь в нее, я как следует приложилась правым боком и сейчас лежала, шипя от боли и от злобы на наших летчиков, которые никак не могут достойно противостоять немцам. Мало того, что не могут. Их все время сбивают в больших количествах. Страшно сказать, но за первую неделю наш Западный фронт потерял более шестисот самолетов. А немецких сбито всего около трех с половиной сотен. Это почти вдвое меньше. Правда, справедливости ради, нужно отметить, что основные потери в авиации мы понесли в два первых дня боев: примерно по двести самолетов в день, причем в основном это были бомбардировщики.
3.
Случайно я поучаствовала в разносе, который устроил товарищ Жуков командующему авиацией Западного фронта генерал-майору Копцу. Я была с докладом у товарища Жукова, когда к нему в комнату вошел генерал Копец. При виде генерала товарищ Жуков неожиданно обратился ко мне.
– Скажите, товарищ Северова. Чем бомбардировщик отличается от истребителя?
Я просто ошалела от такого вопроса и пробормотала, что бомбардировщик должен бомбить на земле какие-нибудь объекты, а истребитель должен сбивать самолеты противника. Жуков кивнул, соглашаясь, и задал второй вопрос.
– А в воздушном бою кто кого собьет?
– Так очевидно же, товарищ генерал армии, что истребитель собьет бомбардировщика.
– Вот видите, товарищ Копец, – обратился Жуков к Копцу. – Даже лейтенант госбезопасности знает, что в воздухе у бомбардировщика нет шансов против истребителя. Так почему же вы посылаете бомбардировщики на задания без прикрытия истребительной авиацией?
Копец покраснел, глаза у него сделались какие-то шальные, и он еле выдавил из себя.
– Виноват, товарищ генерал армии.
Тут Жуков завелся и, не обращая на мое присутствие никакого внимания, заорал.
– Таким командованием ты же меня через пару дней оставишь вообще без бомбардировочной авиации. Да и истребители у тебя хреновые – то и дело их сбивают.
Копец стал красным, как помидор, но при этом молчал. Я поняла это так, что он просто не знает, как объяснить свою беспомощность в роли командующего авиацией Западного фронта. Жуков тоже это понял и просто махнул рукой. Копец повернулся и, пошатываясь, вышел. Тут Жуков заглянул в ящик стола, вытащил оттуда небольшую металлическую фляжку и сунул мне в руки.
– Иди, проследи за генералом. Как бы он чего не учудил. Вот тебе на всякий случай хорошее лекарство.
Я вылетела из кабинета и понеслась за Копцом. Он, все так же покачиваясь, шел вперед по коридору, заглядывая то в одну, то в другую комнату. При этом я заметила, что правой рукой он теребит кобуру своего пистолета. Интересно, что это он задумал. Тут в моей голове что-то щелкнуло, и я отчетливо вспомнила, как на уроках историчка нам рассказывала, что некоторые генералы в первые два – три дня войны стрелялись от растерянности или кажущейся безысходности. А некоторых из тех, кто не застрелился сам, потом арестовали и расстреляли. Уж не надумал ли Копец застрелиться? Вот и ищет пустую комнату. Правильно его понял товарищ Жуков. Тут, как раз, поиски увенчались успехом, и Копец зашел в комнату. Я влетела вслед за ним. Он уже вытаскивал из кобуры пистолет, когда я левой рукой закрыла за собой дверь, а правой рукой врезала ему прямо фляжкой в солнечное сплетение.
Генерал согнулся пополам. Пришлось мне ухватить Копца, чтобы он не упал на пол, и дотащить до стула. Пока тащила, подумала, что хорошо, что летчики-истребители все, как на подбор, некрупные. Такого даже я смогла без особых проблем усадить на стул. Он еще пытался продышаться, а я тем временем отвинтила колпачок фляги и понюхала. Там оказался коньяк. Вроде бы даже очень не плохой, хотя в эксперты я точно не гожусь. Я налила немножко прямо в колпачок и чуть ли не силой влила в рот Копцу. Подождала минуту и налила второй колпачок. Его Копец выпил уже самостоятельно. Потом взял фляжку и выпил третий.
– Ну что, генерал, пришли в себя? Тогда скажите, какого хрена (подставьте правильное слово) вы задумали стреляться. Герой Советского Союза, на которого должны равняться рядовые летчики. Вы такой пример хотите им подать? Чего молчите?
Копец глубоко вздохнул и как-то тоскливо посмотрел на меня.
– Вы что, меня сейчас арестуете?
– Ага, вот только разуюсь! Стала бы я вас коньяком отпаивать! Придите в чувство. Что с вами случилось?
На самом деле я уже примерно поняла, что именно случилось с генералом. Он попал в неожиданную ситуацию, к которой совершенно не был готов, и полностью утратил ориентацию. Когда он был простым летчиком-истребителем, то всегда был готов к бою. Тут неожиданностей не было. Вот враг, его надо сбить. Он финтит так, а я буду финтить эдак. Кто кого перехитрит. Все ясно и понятно. НО, будучи отличным военным летчиком, он стал плохим генералом. Точнее он стал генералом мирного времени. А тут война. От его решений зависят жизни сотен летчиков. И генерал Копец растерялся. Ему нужен психотерапевт, каковым я, естественно не являюсь. Пока я думала, Копец, наконец, разродился.
– Ну не знаю я, как руководить авиацией всего фронта. Просто не знаю. Мозгов не хватает. Мне бы самому в кабину истребителя и в бой. А тут планировать, обеспечивать, действовать согласованно. Не получается. И начштаба не ко времени заболел и попал в госпиталь.
– Так что прикажете делать? Мне вместо вас взяться за командование авиацией? А я вообще ничего в этом не понимаю. И товарищ Жуков в этом мало понимает. Короче сделаем так. Вы едете к себе и в меру сил продолжаете командовать с учетом того, что сказал товарищ Жуков. Истребителей, насколько мне известно, у вас пока хватает. Тем временем я постараюсь поговорить, чтобы вас заменили. Полком-то вы командовать сможете?
– Полком смогу. А кто вы такая, чтобы давать такие обещания?
– Я порученец товарища Берия, временно прикомандирована к товарищу Жукову. Так вы как? Пришли в себя?
– Пришел. Спасибо, лейтенант. Пожалуй, пойду.
– Идите, товарищ генерал, только фляжку верните. Это имущество товарища Жукова. И знаете, мы все сейчас заново учимся воевать, так как раньше воевали совсем по-другому. И если не научимся, то погибнем.
Копец отдал мне фляжку и уже твердым шагом двинулся на выход. А я с фляжкой вернулась к Жукову и передала ему наш разговор, добавив, что готова сама доложить обо всем товарищу Берия. Жуков подумал минуту и сказал, что попробует сам решить этот вопрос. Мои действия одобрил.
Через пару дней товарищ Жуков где-то нашел для Копца хорошего заместителя, и потери заметно снизились, хотя и оставались слишком большими. Один раз Копец не выдержал, и сам полетел в сопровождении. Во время воздушного боя сбил один самолет, а в своем привез двадцать три пробоины. Жуков его за это обматерил по телефону, а я не удержалась и потихоньку от Жукова позвонила и поздравила Копца с открытием счета в этой войне.[1]
4.
С Копца и нашей авиации мои воспоминания переключились совсем на другое. Мне вдруг в голову пришла вообще идиотская мысль, что как раз сегодня мой день рождения. Нет, вообще-то я родилась в конце августа, но с учетом того, что я перенеслась назад не только без малого на семь десятков лет, но и еще на пару месяцев, то как раз сегодня мне исполнилось двадцать биологических лет. Обычно в день рождения мама пекла вкусный пирог, а папа шел на рынок и выбирал большой и сладкий арбуз килограмм на 15. К нам на дачу приезжали родственники и мои друзья. По мере прибытия все подключались к настольному теннису и к старинным играм вроде крикета и «серсо», причем играли и взрослые и мы. А к обеду, когда все уже были в сборе, на террасе накрывался большой раздвижной стол, и начиналось торжество. Эх, славное было время, которое я не умела ценить. А теперь вот в качестве подарка могу получить только несколько осколков разной формы и пару фингалов от летящих в разные стороны камней.
