Владимир Самошкин - Хроника Антоновского восстания
Выполняя это поручение Ленина, Брюханов немедленно потребовал объяснений от Гольдина. Нам неизвестно, что сообщил тот в свое оправдание. Но, судя по всему, Гольдин не очень-то испугался внешне строгого запроса заместителя наркома. Ибо уже на следующий день (18 февраля) он, как ни в чем не бывало, устроил мощный "разнос" борисоглебским уездным властям и заставил их срочно освободить из тюрьмы Я. И. Марголина вместе со всеми его продотрядниками. А выразив последним телеграфное соболезнование по поводу их "безвинного" ареста, Гольдин тем самым откровенно благословил марголинцев на новые "трудовые подвиги".
Естественно, что в глуши тамбовских сел и деревень крестьяне не могли знать обо всех перипетиях неравной борьбы некоторых местных коммунистов и советских работников с зарвавшимся губпродкомиссаром Гольдиным и его верными подручными типа Якова Иделевича Марголина.
"В губпродком по-прежнему летели тысячи жалоб о незаконных действиях продотрядов и агентов на местах, – говорил о причинах возникновения антоновщины начальник военно-исторического отделения штаба войск Тамбовской губернии А. С. Казаков, выступая перед армейскими коммунистами в июле 1921 года. – Однако эти заявления не рассматривались… Если даже предположить, – продолжал Казаков, – что из всей этой массы заявлений и жалоб справедливы одна десятая, а прочие девять десятых являются кулацкой и эсеровской клеветой, то вы понимаете, что и этого было достаточно, чтобы накалить атмосферу, чтобы горючий материал, накопленный предыдущими условиями, вспыхнул… Имеются документальные данные о том, что крестьян, с целью выполнить всю разверстку, подвергали пыткам и пыткам ужасным: наливали в сапоги воды и оставляли на морозе, опускали в колодцы, подпаливали бороды, стреляли из револьверов мимо уха и т. д. Нередко эти пытки применяли к тем, которые выполнили всю продразверстку, однако от них требовали новых взносов".
Одна из причин того, что продотрядами в Тамбовской губернии совершалось много беззаконий, по мнению Казакова, заключалась в том, что основную массу продармейцев составляли бывшие дезертиры. И вообще засоренность тамбовских продорганов чуждыми, а порою и специально проникшими туда враждебными элементами, была очень велика. А вот партийная прослойка в них – наоборот, хотя по количеству коммунистов Тамбовская губерния ходила в "передовиках". Это хорошо видно в сравнении с численностью парторганизаций других губерний Центрального Черноземья. Так, например, к апрелю 1920 года в Тамбовской губернской партийной организации насчитывалось 13000 коммунистов, тогда как в Воронежской – 3800, Курской -6000, Орловской – 5500.
В качественном же отношении коммунистические силы Тамбовщины оказались на поверку крайне слабыми. Это объясняется главным образом тем, что в сугубо аграрной Тамбовской губернии не было пролетариата в марксистском понимании этого слова. А имевшийся здесь малочисленный рабочий класс (его доля в общей численности населения губернии не превышала одного процента) к 1920 году оказался до предела ослаблен различными мобилизациями и прочими неблагоприятными условиями.
В селах Тамбовщины коммунисты также не имели сколько-нибудь значительной и надежной опоры, так как беднейшее крестьянство в зажиточно-середняцкой тамбовской деревне составляло меньшинство, тогда как процент кулачества в ней был, по сведениям из разных источников, от 14 до 20, по стране в среднем – 3 процента.
Погоня за высокими количественными показателями оказала поистине медвежью услугу Тамбовской губернской партийной организации. В партию вступило много случайных, чуждых и даже явно враждебных ей людей. Разумеется, не упустили свой шанс и эсеры. Уже упоминавшийся нами А. С. Казаков писал, что в 1921 году Тамбовский губком РКП(б) был вынужден признать "факт массового вхождения членов партии эсеров в коммунистическую партию; были случаи, когда почти целиком эсеровская ячейка переходила в ряды РКП. Впоследствии выяснилось, что многие вошли с исключительной целью дискредитирования партии в глазах населения… Во всех советских органах, не исключая и губчека, эсеровские организации имели своих агентов".
Только крайней неосмотрительностью и беспечностью при приеме в партию можно объяснить такой, например, факт: за пять первых месяцев мятежа на сторону Антонова добровольно перешла половина сельских коммунистов Кирсановского уезда. 12) А о работе сельских ячеек РКП(б) в Борисоглебском уезде перед мятежом, один высокий проверяющий отозвался так: "В деревнях крестьяне ищут большевиков, чтобы пожаловаться на коммунистов".
Качественная слабость губернской парторганизации, сильная подверженность ее членов мелкобуржуазному влиянию находили свое выражение и в бесчисленных случаях перерожденчества, взяточничества и злоупотребления служебным положением. Наконец, летом 1920 года угрожающих размеров достигло пьянство среди членов партии. Всерьез обеспокоенный таким положением Тамбовский губком РКП(б) принял даже специальное суровое постановление "О борьбе с пьянством", в котором решительно потребовал от всех уездных комитетов (укомов) партии:
"1. За пьянство исключать из партии простыми постановлениями укомов, причем ответственных работников, как особо дискредитирующих Советскую власть и идеалы революции, арестовывать, дело о них передавать в ревтрибунал, до суда заключать в концентрационный лагерь, имена их выставлять на специальных черных досках в общественных учреждениях.
2. Членов партии, уличенных в распространении спиртных напитков, арестовывать и направлять в губчека, куда губком вошел с предложением применять по отношению к ним самые тяжкие меры наказания по законам военного времени".
Но не блистала своей работой и губчека. Мало того, что профессиональный уровень большинства ее сотрудников был весьма низок, так еще и половина из них (во главе с самим председателем губчека Александром Мартиновичем Оя), как раз к началу Антоновского восстания оказались арестованными за шантаж "отцов губернии". И тут нельзя не отметить, что Тамбовская губчека после этих арестов стала гораздо боеспособнее и даже добилась вскоре кое-каких успехов. Хотя, конечно, в целом ее работа еще долго находилась, что называется, не на высоте.
Настоящим бедствием для Тамбовской губернии (с точки зрения советской власти, разумеется) было массовое дезертирство, то есть уклонение от службы в рядах Красной армии. Так, на 1 января 1920 года девять десятых всего военнообязанного населения губернии официально числилось в дезертирах, что в общей сложности составляло колоссальную цифру – 250 тысяч человек.
Однако отметим, что дезертирство как явление уже с самого начала 1920 года заметно пошло на спад. По данным Тамбовского губвоенкомата, за первые четыре месяца двадцатого года добровольно явились на призывные пункты, а также были пойманы в облавах почти 35 тысяч дезертиров. В последующие четыре месяца их численность сокращалась невиданными доселе темпами. А ведь летние месяцы, по сравнению с другими временами года, в 1918-м и 1919 годах были самыми что ни на есть дезертирскими". Тот феномен, что в мае – августе 1920 года в ряды Красной армии влилось не менее 105 тысяч "прозревших" военнообязанных губернии, объясняется главным образом произошедшим в среде тамбовских дезертиров мощным взрывом патриотизма, вызванного нападением на страну белопанской Польши.
Были, конечно, и другие причины, способствовавшие сокращению четвертьмиллионной "армии" тамбовских дезертиров. Постоянно проводившаяся в губернии организованная борьба с Дезертирством в августе 1920 года, то есть в самый канун восстания, достигла своей наивысшей точки. Разнообразные меры убеждения эффективно подкреплялись еще более разнообразными мерами принуждения.* В августе в селах губернии действовало 12 (по одному в каждом уезде) отрядов по борьбе с дезертирством общей численностью до тысячи человек. Только за этот месяц было поймано 554 и добровольно явилось 50 957 дезертиров.
И все же к началу восстания в губернии оставалось еще около 110 тысяч дезертиров. Причем 60 тысяч из них скрывались как раз в трех будущих мятежных уездах – Тамбовском, Кирсановском и Борисоглебском. Именно эти дезертиры и составили позднее основной костяк антоновских полков.
Было в Тамбовской губернии и еще одно "бедствие", послужившее серьезным поводом к восстанию. Это – так называемое совхозно-колхозное движение.
20 июля 1921 года бывший председатель Тамбовского губисполкома В. А. Антонов-Овсеенко, вновь назначенный в марте этого года губернским "начальником" /председателем "Полномочной комиссия ВЦИК по борьбе с бандитизмом в Тамбовской губернии"/, писал в своем докладе-отчете В. И. Ленину и ЦК РКП/б/:
"…Революция внесла значительные изменения в положение тамбовского крестьянства. …Из бывшей помещичьей земли до 72000 десятин отошли под совхозы, которых к 1920 г. налажено до 150, но ни один не поставлен сколько-нибудь сносно – все идут в убыток, все пользуются крестьянским трудом /с исполу/… И отношение к совхозам /через них и к Советской власти/ почти повсеместно у крестьян враждебное.
