Виталий Держапольский - Имперский пёс. «Власовец» XXI века
Вольф открыл папку. В ней, запаянные в прозрачный пластик, лежали мятые обрывки газеты. На пожелтевшей бумаге гордо красовался звездный орден почившей Страны Советов. На ордене был изображен лысоватый мужчина с куцей бородкой-эспаньолкой, лукаво усмехающийся в усы.
– Это «Правда», – подтвердил догадку Пса Штрудель. – А вот на этом кусочке четко видно дату выпуска – 19 ноября 1989 года! Тогда как в нашем мире последний выпуск этой газеты был в шестидесятых. Возможно, это звучит как крамола, но, видимо, там до сих пор, – Штрудель скривился, словно проглотил слизняка, – русишьвайн, коммуньяки. Поэтому мы остановили свой выбор на твоей кандидатуре. Ты – русский. Никто из истинных арийцев не будет мараться, изучая язык и обычаи неполноценных только для того, чтобы разведать обстановку. С языком у тебя проблем не будет, насколько мне известно, в своем кругу унтерменши[5] общаются на родном языке. Твое происхождение лишь одна из причин. Как повернулась история в том мире – мы можем только гадать. А ты стреляный воробей, доказавший верность Рейху личным мужеством. Да и в голове у тебя, несмотря на твою неполноценность, кое-что водится! Ты сможешь раздобыть необходимые сведения о противнике. Так что когда я предложил твою кандидатуру фюреру, проблем не возникло.
– Когда в путь? – по-военному коротко осведомился Путилофф.
– Сегодня в двенадцать будь на аэродроме, – бросив беглый взгляд на часы, ответил Штрудель. – Вылетаем на личном самолете фюрера! На операцию тебе дается ровно месяц. Если не вернешься, следующий раз дверь будет открыта ровно через два месяца. Затем через три. Если ты не вернешься через полгода, значит, не вернешься уже никогда. Постарайся оправдать оказанное тебе доверие! Зиг хайль!
* * *Самолет разогнался и мягко оторвался от земли. Развалившись в большом кожаном кресле, Вольф прозевал момент взлета. И только когда заложило уши, он, выглянув в иллюминатор, понял, что самолет стремительно набирает высоту. Потягивая из высокого стакана, украшенного вензелями Рейха, настоящую русскую водку, Вольф блаженно расслабился и принялся рассматривать окружающую его роскошь.
– Не очень-то налегай! – сварливо окликнул Вольфа Штрудель. – Завтра ты должен быть в форме!
– Яволь! – поспешно отозвался Вольф, залпом допивая водку. – Завтра с утра буду в форме! Меня одним стаканом водки не пронять!
– Все вы, славяне, дикари, – презрительно фыркнул Штрудель, но к Вольфу больше не приставал.
Это вполне устраивало Пса. Он нацедил себе еще стаканчик и вновь развалился в кресле. Под воздействием алкоголя мысли бежали вяло. Он вновь и вновь проигрывал в мозгу встречу с фюрером. Неполноценный – гауляйтер! Вольф старался не думать о предстоящем задании и трудностях. Это будет потом, и он обязательно справится. Ведь у него появился фантастический шанс – возможность подняться до сверкающих вершин Рейха. И он не упустит его. Судьба всегда относилась к Вольфу благосклонно, невзирая на его происхождение. Сколько раз она выводила его живым и невредимым из таких заварушек, где люди попросту задыхались под грудами мертвецов. Но судьба судьбой, а жизнь унтерменша в Рейхе тяжела. Родителей своих Вольф помнил смутно: их разлучили, когда ему исполнилось семь. Много позже он пытался разыскать их, но безрезультатно. Все дети мужского пола, достигшие семилетнего возраста, согласно Генеральной Генетической Директиве[6] определялись в специальные детские интернаты. Волею случая Вольф попал в «Хундюгендс». «Псарня» была первым военизированным интернатом для неполноценных детей. Из них растили воинов-Псов, готовых по взмаху руки хозяина рвать врага на куски. Выпускники «Псарни» не раз оправдывали вложенные в них средства: Азия, Африка, Австралия, Америка, Япония – где только не воевали фанатически преданные хозяевам Псы. Частенько они служили пушечным мясом: поднимались первыми на штурм, их заградотряды прикрывали отступления элитных войск, обороняли заведомо проигрышные позиции. Они умирали сотнями и тысячами, но на освободившиеся места тут же прибывали новые воспитанники многочисленных «Псарен». После мировой победы Рейха их отряды бросали на подавление мятежей в диких провинциях Новой Германии. Свирепые, с детства натасканные на убийства, они не знали жалости. После их профилактических рейдов вероятность рецидивов восстаний в ближайшие пять-десять лет сводилась к нулю – взрослое население мятежных областей истреблялось поголовно. Их эмблема – собачья голова над скрещенными метлами, карикатурно повторяющая элитную эмблему «тотенкопф», стала символом насилия. Их ненавидели. Их боялись. Неполноценные народности приходили в ужас, едва заслышав, что за порядком в регионе будут наблюдать Псы. Именно карательные отряды собакоголовых уничтожали последних евреев, выискивая их по всему миру, уменьшали многочисленные поголовья китайцев, вьетнамцев и корейцев. После утверждения Рейхом мирового господства Псы остались единственными по-настоящему боеспособными подразделениями, ибо элитные части уже давно не участвовали в боевых операциях, превратившись в атавизм военной машины Вермахта. И опасения фюрера по поводу вырождения боевого духа в рядах настоящих арийцев имели под собой твердую почву. Участившиеся в последнее время массовые выступления пацифистски настроенных аристократов стержневой нации превысили все допустимые пределы. Пацифисты требовали от фюрера сократить расходы Рейха на военные нужды, мотивируя это отсутствием внешнего врага. С полицейскими функциями отлично справляются Псы, не требующие больших денежных вливаний, говорили они. Поэтому Лепке как никогда нужен был реальный враг. Враг, который поможет Рейху не рассыпаться под гнетом внутренних проблем. А тот, кто поможет фюреру, а вместе с ним и всей Великой Германии, может рассчитывать на солидное вознаграждение. С этой приятной мыслью Вольф заснул. Спал он крепко и без сновидений.
Тысячелетний Рейх.
Дальневосточный гау.
Блок «Терехоффка».
Самолет фюрера технично приземлился на маленьком терехоффском аэродроме. Несмотря на свои заслуги перед Рейхом, многочисленные награды и высокий чин бригаденфюрера-Пса, выйдя в отставку, Вольф сумел получить лишь скромный пост блокляйтера в маленьком Терехоффском блоке обширного Дальневосточного гау. Но даже этот мизерный пост был пиком возможностей неполноценного. Высоких гостей возле трапа встречал заместитель и бывший однополчанин Вольфа Петер Незнански. Путилоффу пришлось приложить немало усилий, чтобы пристроить соратника-Пса на это теплое местечко. Незнански поприветствовал прибывших неизменным «Хайль Гитлер», затем они все вместе уселись в черный казенный лимузин и через секунду уже мчались по трассе. Аэропорт находился недалеко от поселка, и менее чем через двадцать минут автомобиль остановился напротив местной блок-канцелярии. Следуя полученным от Штруделя инструкциям, Вольф в ответ на все вопросы заместителя лишь многозначительно улыбался, отвечая, что миссия, ради которой он бросает все дела, абсолютно секретна и находится под личным контролем фюрера. После соблюдения всех необходимых формальностей Вольф передал бразды правления блоком заместителю. Незнански искренне пожелал шефу удачи. На том они и расстались. Возле канцелярии профессора поджидал тяжелый военный вездеход – исследовательская лаборатория Штруделя находилась где-то глубоко в тайге. Пока они несколько часов тряслись по старой просеке, Вольфу пришлось выслушивать многочисленные проклятия Штруделя в адрес всех русских, что жили как свиньи в лесу, не удосужившись за тысячелетнюю историю проложить нормальные дороги. Хотя за более чем двадцатилетнее правление Рейха в бывшей России немцам тоже так и не удалось решить дорожную проблему. Но Штрудель как-то упускал этот момент из виду, а Вольф рылом не вышел, чтобы указывать истинному арийцу. Поэтому до конца пути Пес предпочитал помалкивать.
* * *Когда в глазах погасли разноцветные сполохи, Вольф нашел в себе силы оглядеться. Переход оказался болезненным. Был момент, когда Путилофф думал, что его разорвет на части. Но, слава богу, все закончилось благополучно! Он огляделся, но вокруг не было ни души: ни доктора Штруделя, ни его помощников, ни его адской машинки. Лес альтернативного мира ничем не отличался от обычного: те же деревья, тот же запах преющей листвы, словно Вольф никуда и не перемещался. Даже дуб, на поляне возле которого Штрудель устроил лабораторию, в этом мире стоял на том же месте. Только здесь могучий исполин был расщеплен вдоль ствола ударом молнии, а в родном мире Вольфа гроза, видимо, обошла дерево стороной.
– Так, – размышлял на ходу Путилофф, поправляя на спине старый брезентовый вещмешок, с какими воевали русские в пятидесятых, – до ближайшего жилья не менее суток ходу. Нужно поторапливаться – времени на выполнение миссии в обрез.
