Алексей Борисов - Смоленское направление. Книга 2
– В прошлом году люди ушли. Всю утварь унесли, хотя нет…, камни очага остались. – Кирьян показал на камень, где был нацарапан молот.
– Может, в спешке жилище покинули? – Предположил я, осматривая дом.
– Это камень Кулерво[1]. Ижорец низачто бы не оставил его тут. – Пахом Ильич нахмурился. – Этот камень отец передаёт сыну, когда тот собирается жить отдельно.
– Эй! Идите сюда! – Раздался голос Бренко снаружи.
За домом нам открылась страшная картина. У вбитого в землю столбика лежал скелет, судя по размерам и истлевшей одежде принадлежащий мужчине. В десяти метрах, слева от него – женский, а рядышком, три детских. Семью ижорца зверски замучили и бросили на растерзание лесным падальщикам, вот только звери, в отличие от людей не тронули их.
– Свеи. – Со злостью в голосе сказал Пахом. – Их работа. Развлекались нехристи. Хорошо, что Пелгуй этого не увидел, он вроде из этих мест.
Скандинавская шнека со свейским купцом Гротом пристала к берегу, где спустя год и оказался Пахом Ильич. Ижорская семья, жившая за счёт проплывавших мимо по Неве торговых гостей, обрадовалась. Худо-бедно, но на жизнь хватало. Воспользовавшись гостеприимством хозяев, предоставившим ночлег и еду, шведы оставили долги, посчитав, что расплатились сполна – отняв жизни доверчивых ижорцев.
– Бренко! Пленных, с первой захваченной ладьи не брать. Смотри внимательно и запоминай. Их не продали в рабство, они их убили и смаковали над этим деянием. – Я подошел к Андрею и говорил ему, смотря прямо в глаза.
Людвиг Люнебурский кивнул головой, соглашаясь с приказом. Раз добыча обещана серебром, то и возиться с пленными незачем.
– Лексей, ты не горячись. В Новгороде каждый десятый на треть свей. У нас, что не княжна, то с той стороны. – Пахом указал рукой в сторону, где предположительно находилась Швеция.
– Ильич! Война на носу. Ты думаешь, почему они сюда придут? Из-за разницы в вере? Кабы ни так. – Немного отойдя от увиденного, с капелькой раздражения сказал Новгородцу.
– И зачем они, по твоему мнению припрутся сюда? – Пахом удивлённо уставился на меня.
– Торговля. Свеи хотят контролировать русский рынок. Воск, мёд, пушнина, дёготь, лён и пенька. Вопрос любой войны всегда упирается в деньги и рынки сбыта. Так что, проиграем здесь – привольной торговли Новгорода конец. У города нет выхода к морю.
– Как можно торговлю контролировать? – Купец даже рассмеялся. – Хочу – торгую, захочу – нет.
– Пахом Ильич, ты торгуешь, потому, что тебе позволяет закон и правила. Измени их, и всё, ку-ку. А кто устанавливает законы и правила игры? – Мне даже стало немного интересно, что ответит Ильич.
– Тот…, у кого власть. – Новгородец перестал улыбаться.
– Вот и прёт сюда свей, оттого, что дома у них неразбериха, да серебра хочется много. А по Руси, где князья между собой лаются, как назло, степняк прошёлся огнём и мечом. Для них, схизматиков, это единственный шанс. – Со злости, что ничего нельзя сделать для объединения Отечества, пнул ногой по шишке, неизвестно каким образом оказавшейся у дома.
– Пошли на ладью, на ту сторону переберёмся. – Предложил Ильич, видя, что компаньон расстроился от увиденного.
Правый берег был полной противоположностью левого. Холмы чередовались впадинами, редкий кустарник у берега и буквально в ста шагах от воды лес. Ни о каком лагере здесь и думать нельзя было. Единственное подходящее место для стоянки располагалось в пятистах метрах, вверх по реке, куда мы дошли своим шагом. Пятачок в два гектара, относительно ровной поверхности с одним холмиком.
– Андрей, идите к ладье, нам с Пахомом Ильичом тут осмотреться надо. – Показывать запуск воздушного шарика при посторонних, было неуместно.
Как только сопровождающие скрылись из вида, Пахом развязал сидор, доставая контейнер, с привязанным к нему тонким капроновым тросом. Через двадцать минут мы имели неплохое фото местности. Сверяя современную карту с только что полученной картинкой, оставалось развести руками. Ландшафт поменялся, многие ориентиры угадывались с трудом.
– Что скажешь, Лексей? – Новгородец внимательно рассматривал отпечатанный рисунок.
– Да что тут говорить, свеи будут ставить укрепления там, где сейчас находится домишко убитого ижорца. Думаю, что часть отряда может расположиться здесь, на поляне, но это сомнительно. Всё будет зависеть от количества воинов, которые придут с Фаси. Я бы не стал разделять войско. Александр ударит с левого берега, свяжет боем основные силы, а мы – подсобим с правого. Вот только как это сделать по уму, надо покумекать. – Я застегнул рюкзак и направился к берегу.
– Выманить свея, на этот берег надо, да вот только что в качестве наживки предложить? – Пахом Ильич рассуждал на ходу, догоняя меня.
– Давай думать, Ильич. Для строительства укреплённого лагеря, а затем и острога нужно три вещи. – Сказал, немного сбавляя шаг, дожидаясь, пока Новгородец поравняется со мной.
– Серебро, люди и жратва. – Ответил Пахом и протянул мне шишку.
– Спасибо за сувенир, но к чему это? – Недоумевая, поинтересовался у купца. На кой чёрт он собирает шишки на поляне? Зайди в лесок, там этого добра навалом.
– Помнишь, в Долгомостье, ложный склад с продовольствием делали? – Пахом хитровато прищурился.
– Помню, так в Смоленске шпион был, и мы знали о нём. А тут?
– Так в Новгороде почитай каждый ганзеец шпионит, да и среди своих, думаю немало иуд. – Ильич перекрестился.
– Если Фаси точно будет знать, что здесь, его ожидает большой запас провизии, приготовленный к отправке, куда-нибудь в Мухоморск, то … – Теперь уже улыбнулся и я.
– И речку ежами перегородить надо, дабы свеи пешочком пошли. – Внёс последнее предложение Пахом.
После обеда, пока мы с Пахомом Ильичом исследовали фарватер, люди Бренко валили в лесу деревья. Бензопилы не было, но лесорубы и простой двуручной пилой с топорами управились быстро. Сутки ушли на то, чтобы приготовить деревянные ежи и набить мешки камнем. Ещё двое на возведение навеса для зерна, как раз на правом берегу, где была полянка. Оставив Андрея с ушкуйниками в устье Ижоры 'охранять' продовольственный склад мы спешно отплыли в Новгород. Предстояла большая работа, слух о том, что Пахом Ильич будет отправлять громадный караван в Любек, насторожила всех купцов, торгующих озимой рожью.
– А что б заповедь[2] за третной хлеб не платить, он его в устье Ижоры свозит, там склад у него. Шестьдесят дружинников караван охранять будут. Во как. – Иван на пару с Ефремом болтали и пили пиво, заботливо подливаемое Спиридоном.
– Так неудобно там склад держать, неужто поближе не мог? – Как бы сочувствуя недалёкому уму Пахома, поддержал беседу Грот.
– Подальше положишь – поближе возьмёшь. Что-то пиво у меня покончалось, пошли отсель Ваня. – Ефрем попытался приподняться с лавки, но тотчас был ласково усажен обратно.
– Куда спешить? Вот уже новый кувшин несут, уважьте купцы достопочтимые. – Грот показал корчмарю за своей спиной два пальца, мол, срочно пару кувшинчиков пива к столу.
– Ну, коли так, то останемся, только мы не купцы, приказчиками у Пахома Ильича в лавке. – Иван рассеянно посмотрел по сторонам, икнул, и улыбнулся, завидев приближающийся кувшин с пенным напитком.
– Сегодня приказчик, а завтра, глядишь и хозяин своей лавки. Главное с нужными людьми дружбу вести. – Поучал прожженных торгашей Спиридон, не ведая, что приказчики Ильича, только на торговле зеркалами, наварили по сорок гривен на брата. И при желании давно могли заняться собственным бизнесом.
– А где в устье Ижоры склад разместить можно? Бывал я в тех местах, там и пристань то поставить негде. – Грот налил из большого кувшина в свой глиняный стаканчик пива и поднёс ко рту.
– А напротив дома убитого ижорца, на правой стороне, на поляне. – Ефрем сделал большой глоток и погладил себя по животу.
Грот чуть не подавился, услышав сказанное. Ведь почти год назад, именно он вспарывал живот пустившего их на ночлег местного кузнеца, прибивая к столбу его кишки, чтобы мучился казнённый подольше. А потом наблюдал, как муж сестры Спиридон, издевался над обезумевшей от ужаса ижоркой.
– Пора мне, завтра с восходом домой ухожу. – Свей, поднялся из-за стола, подмигнул Спиридону и попрощался с собутыльниками.
Пиво больше никто не приносил и вскоре Иван с Ефремом покинули корчму, напевая похабные песенки, поддерживая, друг дружку. Так и брела парочка до тёмного переулка, где приказчиков словно подменили.
– Правду говорил Лексей. Если перед употреблением маслица съесть, то не опьянеешь. – Ваня смачно сплюнул на землю.
– А я вот масла не ел, хи… – Ефрем прыснул в кулак, и парочка весело поспешила к терему своего хозяина.
В кабинете Пахома Ильича, на стене, висели прикреплённые кнопками листочки от блокнота, на которых были написаны имена купцов, проявивших заинтересованность в рассказах приказчиков. Интерьер кабинета в точности копировал один из рисунков, которые Ильич как-то подсмотрел у дочери, любуясь намалёванными красотками. Вместо большой лавки, которую обычно ставили у стены, способной разместить до шести человек, стояли две софы. Под кожаную обивку сидушки была засунута пакля, немного жестковато, но для этого времени, ни один король, не мог похвастаться подобной мебелью. Кресло у стола, предназначенное для владельца помещения, даже подлокотники имело мягкие, и размещалось таким образом, что вошедший в дверь посетитель встречался взглядом с сидевшим в нём человеком. На стене, сразу над подголовником, была прикреплена фотокарточка в рамке, где купец красовался вместе со своей командой на фоне ладьи.
