Константин Туманов - Запасный выход
От лениво текущих размышлений о личности несостоявшегося собеседника меня отвлек собственный организм. Недвусмысленно напомнивший, что стоявшая возле дивана полулитровая кружка из под чая опустела не сама по себе. Два раза. А если кому-то все же лень вставать, то водичка дырочку все равно найдет. Столь категоричное предупреждение проигнорировать было уже никак невозможно, и я с кряхтением поднялся – шевелиться лень было уже давно, и тело затекло.
Посетив место для размышлений, и выйдя на кухню, нажал кнопку включения на электрочайнике: раз место в организме освободилось, его можно было наполнить снова. Мысли же приняли более упорядоченный оборот и принялись виться вокруг так некстати появившегося вопроса – кто же все-таки звонил.
Расточая аромат настоящего, а потому крепкого краснодарского чая, кружка снова устроилась на своем месте у дивана, прямо под правой рукой. Вновь засветился экран планшета, однако телефон решил таки помешать мне насладиться чтением. Несколько раз пискнув сигналом приема СМС сообщения, он недвусмысленно подмигнул и снова погас.
– Выключить его, что ли? Достал уже, самка собаки, хуже горькой редьки. Хотя…
Сообщение обещало предоставить больше информации для размышления, чем пропущенные звонки неизвестного абонента, и аппарат наконец-то оказался в руках. Привычными движениями я набрал пароль, и мои брови от удивления поползли вверх. Вопрос о том, как звонивший узнал о моем приезде домой, был снят. Естественно, что в соседней квартире играющую на всю громкость музыку должны были услышать. Но вот помешать Виктору Викентьевичу Третьякову, живущему этажом выше уже не один десяток лет, она вряд ли могла. Работавший когда-то в одном из закрытых НИИ, пенсионер редко выходил из дома, занимаясь своей любимой наукой. Вечно погруженный в размышления, старик мог не услышать собеседника, стоящего прямо напротив него, а не то, что музыку через бетонные перекрытия. И, сколько я себя помнил, никогда не жаловался ни на какой шум, сколько бы децибел не исторгали колонки.
Зато пришлось ломать голову над новой загадкой: что понадобилось отставному физику. Нет, отношения у нас сложились нормальные. И в гостях у него много раз бывал, поболтать о науке да чайку попить. Да и само общение с Виктором Викентьевичем было делом интересным. Практически энциклопедические знания этого человека делали его весьма и весьма незаурядным собеседником. Одно в этой ситуации было плохо. Проигнорировать сообщение было нельзя, очень уж не хотелось обижать старика. И сделать вид, что никого нет дома – тоже не получится: Кипелов во всю мощь динамиков орал песню о леснике.
Бросив полный сожаления взгляд на исходящую паром кружку с любимым чаем, я принялся переодеваться. Потертые домашние джинсы, приличного вида футболка, новые носки – явно придется разуваться. Из-за минутного разговора старый ученый не добивался бы встречи так настойчиво. Можно было, конечно, пойти и в чем был, тут-то подняться всего на один этаж, но этого человека я уважал, и появляться перед ним в любимых, но застиранных "трениках" как-то не хотелось.
Недолгий подъем по лестнице закончился перед явно недавно окрашенной, но старой, еще советской, дверью. Нажав на пластмассовую кнопку звонка, я приготовился к долгому ожиданию – пенсионер передвигался не то чтобы с трудом, но и не быстро. Однако на сей раз хозяин квартиры, казалось, стоял прямо за дверью – настолько быстро он ее распахнул.
– А, Олежек, заходи, заходи. Небось, от чая тебя оторвал?
– Все-то вы знаете, Виктор Викентьевич, – я приветливо улыбнулся и прошел в квартиру вслед за хозяином.
– И когда приехал и что делаю.
– Трудно не догадаться, что ты уже дома. Рев того, что вы, молодежь, называете музыкой, пол подъезда слышит. А про чай и гадать не нужно. Ты его в таких количествах поглощаешь, что мне, старику, страшно становится. И твою "сиротскую" полулитровую кружечку я тоже видел. Так что Нострадамус тут совсем не нужен. Пойдем на кухню, чем-то новеньким порадую. Знакомого в Китае хорошие люди угостили, он и поделился чуть-чуть. Ты такое вряд ли пробовал. Ну и поговорим заодно.
В маленькой кухоньке было не по-мужски чисто и опрятно, хотя я знал точно – женщин в этом доме нет уже лет десять, с тех пор как старый ученый овдовел. Сам же я имел исконно холостяцкую привычку – мыть посуду перед едой, а не после. Но аккуратистов всегда уважал как человек, сам к такому подвигу заведомо не способный. Усевшись на свое излюбленное с юности место – между холодильником и столом – я с удовольствием начал наблюдать за священнодействием приготовления чая. Праздной болтовни, по нашему общему мнению, эта процедура не терпела, так что в помещении на несколько минут установилась тишина, прерываемая лишь звяканьем посуды и сиплым дыханием хозяина квартиры.
Вскоре по дому поплыл аромат свежезаваренного чая, и явно не того, что продается в магазине за углом. Несколько минут мы оба наслаждались напитком, а потом пенсионер решительно отставил чашку и откинулся на спинку стула.
– Все еще читаешь фантастику?
Удивленный столь необычным вопросом, я лишь кивнул.
– Тогда эта история как раз для тебя. В том смысле, что тебе будет легче воспринять эту информацию. Ты готов услышать нечто, что вполне может перевернуть представления о мире?
– Прекращайте уже интриговать, Виктор Викентьевич, – я заинтересованно уставился на него и оперся спиной о холодильник, баюкая в руках чашку с ароматным напитком.
– От вас я готов услышать все что угодно. Как раз вы любовью к фантастическим историям не отличаетесь.
Старик неожиданно молодо ухмыльнулся, подмигнул, и тоже взял в руки чай:
– Только об этом разговоре, я тебя прошу, пока никому не говори. Ни о его сути, ни о том, что он вообще состоялся. Договорились?
– Вы же знаете, – я неопределенно пожал плечами, – в излишней болтливости я пока замечен не был.
– Так то замечен, – подколол собеседник, и мы негромко рассмеялись старой как мир шутке.
– В последние годы перед развалом Союза, – старый физик вновь стал серьезен, – наш отдел в институте занимался так называемыми спонтанными волновыми проявлениями. Проще говоря, в некоторых местах на Земле приборы фиксировали некие электромагнитные аномалии. Я говорю некие, потому что исследованы они тогда толком так и не были. Встречались крайне редко, мы знали лишь о трех таких местах на территории Советского Союза. Да и просто засечь их не так-то легко. Возникали эти явления, назовем их так, лишь эпизодически, нерегулярно. И для засечки нашей аппаратурой необходимо было оказаться не только в определенном месте, но и в нужный момент. Сам понимаешь, что подобные совпадения как минимум редки.
– Да и ресурсов в отделе было не так чтобы и богато, – немного помолчав, продолжил он рассказ. – Мы же не могли предъявить руководству института что-то общественно или научно полезное, какой-то "выхлоп" от наших исследований. Вот и вели их больше вопреки системе, чем благодаря ей. А потом всем и вовсе стало не до того. Институт быстро развалили, сотрудников разогнали, здания приватизировали. Очередной торговый центр построили. Кто-то, как я, ушел на пенсию. Некоторые подались в предприниматели. Да везде так было, сам знаешь. Сам видел человека, закончившего кроме новосибирского политеха "плехановку" в Москве. Трусами женскими на рынке торговал.
Я задумчиво кивнул и отхлебнул чая из своей кружки. Чем занимался Виктор Викентьевич, в подробностях до сего дня слышать не доводилось. Не то, чтобы эта тема считалась все эти годы запретной, просто на нее негласно было наложено некое табу. А потому разговор уже становился интересным.
– Так вот. Только три человека из нашего отдела продолжили заниматься разработкой этой темы на голом энтузиазме, в свободное, так сказать время. И двое из нас тогда осели не здесь, а в Горно-Алтайске именно по той причине, что там находится одна из трех известных нам аномалий. Ну, не прямо в самом городе, но относительно недалеко, на территории нынешнего Каракольского природного парка Уч-Энмек. Двое, в том числе и я, вели больше теоретическую работу.
– Мне выпало поближе к "цивилизации", все-таки там небольшой городок, а не научный центр. А Игорь Обойников осуществлял непосредственный съем информации на месте. Третий же наш товарищ, Александр Ивакин, в начале 2000-х годов, когда, собственно, и образовался парк, устроился туда лесником. Он работал с измерительной и контрольной аппаратурой, которую мы установили на месте. Сам понимаешь, у него был свободный доступ в место проведения исследований, а также возможность ограничить таковой у всех праздношатающихся по лесам. Сейчас там работает его сын: Сан Саныч умер год назад. Понятно, что работа продвигалась черепашьими темпами и велась, по сути дела, из чистого упрямства.
Третьяков на несколько секунд прервал свое повествование, хрипло переводя дух и отхлебывая чай.
