Владимир Поселягин - Офицер Красной Армии
С трудом выбравшись наверх, я бросил рядом ремень с кобурой и выдернул из могилы плащ-палатку.
С трудом встав, я подобрал все вещи и вернулся к дереву. Нос немного прочистился и я стал чувствовать смрад немытого белья и что уж говорить тела. Пока вылезал, не раз пришлось ходить под себя. Санузла у меня не было, деваться некуда было. Потом желудок очистился, и ходить под себя уже стало нечем.
— Сейчас бы речку, отмыться, — стуча зубами, пробормотал я. — А лучше в баньку, одеться в чистую одежду и сесть за праздничный стол. Эх, мечты-мечты.
Сжавшись в комок, дрожа от холода, я стал пережидать ночь. Через некоторое время я почувствовал, что меня стало клонить в сон. Этого нельзя было допустить, как умирают от переохлаждения, я знал. Нет не так сказал: Я ЭТО ЗНАЛ КАК НИ КТО ДРУГОЙ.
— Надо то-то делать, — пробормотал я посиневшими губами.
С некоторым трудом встав, осмотрелся. Мгла немного рассеялось и стало возможным обозреть ближайшие деревья. Я ошибся. Это был не лес. Скорее всего, небольшая роща вроде той, где меня тяжело ранили. Вполне возможно тут же меня и похоронили, а раз так, то я знал примерное своё местоположение. Насколько я помню расположение штаба дивизиона до моего ранения находилось на полевом стане неподалёку от села Народичи у реки Уж. Я находился где-то недалеко от Чернобыля, меньше ста километров. Но это пока предположения, утром точно будет видно. По идее где-то недалеко должен находиться тот самый полевой стан.
Чтобы согреться я стал сгребать листву руками, морщась от боли в пальцах. У трёх были содраны ногти и повреждена кожа, остальные тоже выглядели неважно. Набрав гору листвы, я закопался в ней, продолжая дрожать от холода и пытаясь согреться.
— Твою мать! — был мой первый же возглас, когда я проснулся. Смотрел я на чистую кожу пальцев без единых видимых повреждений, да и ногти все были на месте. Это означало, что ночи я не пережил, соответственно уснул и замёрз. На улице всё ещё холодало. Может долгое нахождение в могиле дало себе знать? Ведь в ней я находился часов шесть, безостановочно откапываясь, потому что знал, остановлюсь — умру. У меня была обширная практика, и я стал докой в этом деле.
Проснувшись, я почувствовал странное состояние поэтому, высунув из листвы руку, и обнаружил своё новое воскрешение, известив свои выводы этим возгласом. Я уже привык ко всему этому постоянному оживанию, поэтому особо не обратил внимания, только порадовался, что все раны исчезли. Встав, я бодро огляделся и, сделав лёгкую разминку, адреналин буквально гулял по крови, направился к дереву и сушившимся вещам. Требовалось посмотреть их сохранность.
Первая новость, выводы по местоположению оказались верны, это был не лес, а роща, которая фактически просматривалась насквозь. Вторая, со своим местоположением я не ошибся, неподалёку просматривались строения полевого стана и, кажется угловатая коробка танка. Надо подойти поближе и внимательно осмотреться, а то деревья скрывают общую картинку.
Осмотр вещей показал, что можно использовать плащ-палатку, галифе и сапоги, но требовалось их предварительно отмыть и высушить. Надевать грязное я брезговал, но пришлось. Сам был нее особо чистый. Найду речку, отмоюсь.
Естественно, прежде чем проверять одежду я открыл кобуру и достал 'ТТ', однако меня ждало разочарование, в пистолете отсутствовал магазин. Запасного тоже не было. Проверив ствол, я обнаружил, что и в нём патрона не было. Так что в кобуре у меня покоился пугач, если кого на испуг взять.
Штаны я не стал одевать, сунул ноги в сапоги, они были всё ещё мокрые, да и где их сушить? Плащ-палатку накинул на плечи, сверху галифе, чтобы сушились от тепла тела, ремень застегнул на поясе, сдвинув по привычке кобуру на ягодицы. Даже срам прикрыть нечем. Кутаясь в плащ-палатку, я направился к просвету, где заметил строения. Видно было плохо из-за деревьев и кустарника, однако если бы была листва, я бы стан вообще не разглядел.
Буквально через двести метров я сблизился с опушкой, и внимательно осмотревшись, не обнаружив посторонних, вышел на поляну. Фактически от стана мало что осталось. Одно наклонившееся набок строение со следами огня, остальные были разрушены. Подойдя к полузасыпанной ячейке, я заглянул в неё, покосился на пулеметный окоп рядом и пробормотал:
— Крепкие бои тут шли. Видимо майор держал оборону до последнего… Надеюсь моих ребят он не погубил.
Перешагнув ячейку, я подошёл к порыжевшему и покрытому ржавчиной от времени танку. Это был БТ-7. Он когда-то горел, но взрыва боекомплекта не было, видимо расстрелял всё во время боя. Наклонившись на один бок, расстелив одну гусеницу по земле, он с развернутой в сторону атаковавшего его когда-то противника башней, стоял у капонира, застыв навсегда грозным памятником погибшим танкистам.
— А я тебя помню. Особенно этот шрам, — коснулся я вмятины на борту танка. — Ты из части майора Филатова… Сколько же времени прошло с того времени? Полгода? Год?
Поёжившись, холод стал пробирать до костей, видимо эйфория после нового рождения схлынула, я потоптался и, припомнив, где у нас был ручей, откуда повара и ординарцы брали воду, последовал в ту сторону. На опушке я остановился у окопа, где находилась раздавленная сорокапятка, так же тронутая на сколах пятнами ржавчины и, вздохнув, направился дальше. Костей видно не было, видимо победители похоронили всех. Нужно будет чуть позже, прежде чем выбираться к людям, поискать их братскую могилу и проститься. Что ни говори, а воевали здесь мои боевые товарищи.
Беглый осмотр показал, что трофейщики на славу тут поработали, бросили только то, что не могли восстановить и отремонтировать. Остальное видимо планировали сдать на металл, но видимо что-то не срослось, вот и осталось на месте боя тяжёлое повреждённое вооружение. Если мелочь какая и была, то её утащили местные. Искать что либо полезное не было смысла, так что я сразу направился к ручью.
Ручей я обнаружил метрах в трёхстах от уничтоженного полевого стана и бывшей боевой позиции. Надо будет у местных уточнить кроме всего прочего, что ту происходило.
Скинув все вещи я, рыча, залез в воду по колено и, чувствуя, как от ледяной воды сводит ноги, стал быстро мыться, сдерживаясь от поскуливаний. Изредка только прорывалось рычание.
Отмывшись, особенно то, что было на голове, не волосы, а колун слипшихся в один ком волос. Бросив в воду галифе и плащ-палатку, чтобы они отмокали, вниз по ручью сразу же пошла серо-коричневая муть, я стал бегать у берега, махая руками и подпрыгивая, чтобы согреться. Чуть дальше я обнаружил сугроб снега, который ещё не оттаял.
Через десять минут я закончил с отогревом и, почесывая левую ногу, поцарапал её о кустарник, вернулся к ручью. Снова требовалось лезть в воду и заниматься уже стиркой. С этим я закончил за пятнадцать минут. Конечно, особо чистыми они не стали, но хоть одеваться можно без особого омерзения. Выжав и повесив их сушиться на ветви деревьев, я достал из кобуры пистолет и стал отмывать её от грязи, после чего принялся за сапоги. Требовалось отмыть всё. Жаль, сухой тряпочки не было, оружие надо было держать в чистоте, а не как у меня комок грязи, но чистить было нечем. Даже бывшие портянки на это не годились, я их сразу выбросил.
Закончив с помывкой, я еще несколько минут позанимался, махая руками бегая, чтобы согреться, после чего натянул прямо на голое тело сперва галифе, потом сапоги и наконец, накинул сверху плащ-палатку. Застегнув ремень с кобурой, я побежал в сторону ближайшей деревушки. Идти я уже не мог, просто замёрзну, а бегом шанс был, к тому же была надежда, что не только согреюсь, но и теплом своего тела подсушу одежду.
Время было вечернее, поэтому я заторопился, решив достичь деревушки до наступления темноты. Я, конечно, не знал какое сейчас время, но если всё ещё идёт война и эти территории оккупированы немцами, я мог с ними встретится, ну или с полицаями-приспешниками. Мне этого пока было не надо.
К моему облегчению деревушка оказалась на месте. Пара домов что я помнил, пропали. Только закопченные печи показывали, что они тут были, но другие вполне стояли, дымили трубами и помаргивали огнем свечей из окошек. Или лучин, мне было плохо видно.
Жаль от рощи шли сплошные поля, и укрыться в овраге или низине было нельзя. Ползти по полю на брюхе было глупо, всё равно заметят, если есть наблюдатель, поэтому проанализировав ситуацию, я спокойно, по дороге направился к деревне, стараясь не скользить в грязи. После дождя не просохло и было скользко. Через километр у меня на сапоги налипла грязь, так что пока я добрёл до деревни по абсолютно пустой дороге, три раза счищал веткой эту грязь. Однако ничего дошёл.
Забрехала собака когда я ступил на улицу и из ближайшего двора на улицу выбежала собачонка. Приближаться она не стала, а издалека стала опасливо и настороженно нюхать воздух. Посвистев, я подозвал собачонку. Та, подумав, подбежала, приветливо махая пышным хвостом, и с опаской встала рядом, готовая рвануть с места в спасительный двор. Присев, я погладил её и пробормотал:
