Гибель титанов. Часть 1 (СИ) - Чайка Дмитрий

Он знал! Он знал, что разговор пойдет именно так! Ведь даже самый могущественный из царей не правит единолично. Вокруг него всегда множество кланов и групп, которые бьются за свои интересы. А цари вынуждены лавировать между ними, чтобы не разрушить хрупкий мир внутри страны. Тот, кто игнорирует интересы собственной аристократии, неизбежно погибает. Андрей Боголюбский, первый самовластец Руси, соврать не даст. Люди, которых он поднял из грязи, предали его и убили. Здесь уже переплелись интересы богатых купцов, воинской верхушки, болгарской знати и словенской элиты. Они крепко вцепились когтями в свои новые возможности, и игнорировать их просто не получится. Это политика, черт бы ее побрал. И даже он, почти полубог, сейчас будет вынужден пойти на компромисс.

— Пятнадцать лет, государь, — Святослав смиренно посмотрел на отца. — Я прошу у тебя пятнадцать лет. Тогда подрастет мой сын, и я передам власть ему. Это не вызовет недовольства. И тогда я приеду в Братиславу, чтобы сесть рядом с тобой.

— За пятнадцать лет могу умереть я, — возразил князь, — можешь умереть ты, может умереть даже твой сын. Тут дрянная вода, а погода еще хуже.

— Но ведь у меня есть братья, — несмело сказал Святослав. — Даже императоры разделяют власть с сыновьями, чтобы страна жила в спокойствии. В Константинополе правят два августа и целая свора цезарей.

— То, что ты предлагаешь, приведет к развалу страны, — отчеканил Самослав. — Не сейчас, так через два поколения. Ты не понимаешь этого, сын? Или ты наслушался бредней своей матери? Этому не бывать!

— Но почему? — удивился Стефан. — Брат, ты не прав. Римские императоры часто правили и вдвоем, и вчетвером, и даже впятером, как дети Константина Великого.

— И все они передрались после его смерти, — саркастически ответил Самослав. — Поубивали друг друга, а выиграл в той междоусобной войне Констанций второй, самый гнусный и никчемный из всех. И правил за него евнух-постельничий.

— Это так, — тихо ответил Стефан, — но страна считалась единой. И при недалеком Констанции жилось на удивление неплохо. Куда лучше, чем после него. Он не был великим, как его отец, но он умел выбирать себе помощников. И он, по крайней мере, не кормил живыми людьми своего медведя, как Валентиниан I. Ты забываешь, что Рим основали братья, вскормленные волчицей. И один из них убил другого. Это судьба всех цезарей, брат. Власть всегда достается в борьбе. Когда она падает в руки сама собой, то империей начинают править полные ничтожества вроде Гонория, который сидел в неприступной Равенне и кормил любимую курицу, когда готы Алариха взяли Рим.

— Но у нас Словения, а не Рим! — воскликнул Самослав и стукнул кулаком по столу. Его переигрывали в этом споре. И кто? Кто? Младший брат и мальчишка?

— Уже нет, отец, — покачал головой Святослав. — Ты построил третий Рим на руинах старых провинций. Не думай, что люди этого не понимают. Норик, Дакия, Истрия, Паннония, Далмация — всё это земли империи. Это удел, которым во времена Диоклетиана управлял цезарь Галерий. Нам осталось сделать всего лишь один шаг…

— Все-таки Третий Рим! — задумчиво произнес Самослав. — Ну, будь по-твоему. Я ведь не раз размышлял об этом, сын. И до этого момента у меня оставались сомнения. Много минусов у этого решения, очень много. Но в одном ты прав. Так мы сохраним Египет, а законы империи встанут выше родовых обычаев. Они не позволят вам разодрать страну в клочья. По крайней мере сразу, как только я умру…

Глава 10

Прибытие в Александрию эмира Синда Надира ибн-Берислава вызвало форменный фурор. С одной стороны, он был проклятым агарянином, сущим злом по плоти, а с другой стороны, он оказался родным братом обожаемого всеми логофета Стефана. А что касается дел духовных, то тут у горожан и вовсе голова кругом пошла. Почтенный логофет слыл усердным прихожанином православной церкви, а префект Святослав все больше и больше склонялся к монофизитству, проникаясь идеями патриарха Вениамина, одного из истинных владык Египта. При всем этом, сам государь по-прежнему пребывал во тьме язычества, и это не укладывалось в голове людей, которые привыкли к тому, что даже различное толкование священных текстов обычно приводит к рекам крови. Впрочем, и сюда понемногу проникали веяния времени. Арабы были крайне веротерпимы, и новые хозяева Египта — тоже. Войны между греческими и иудейскими кварталами Александрии ушли в далекое прошлое, и это самым положительным образом сказалось на облике города. Черные пепелища на месте сожженных домов расчищались и застраивались. А игемон Святослав и вовсе категорически запретил селиться вместе людям одной веры, что вызвало поначалу шок. А потом ничего, привыкли. На месте сожженных домов в Ракотисе могли поселить греков, а в греческом квартале строились иудеи. Люди зыркали друг на друга недобро, но улыбались через силу. Распри на почве веры карались изгнанием за сто первую милю.

Корабли владыки Синда прибыли в Большой порт две недели спустя. И вот тут-то горожане насладились зрелищем сполна. Трубачи, знаменосцы, разряженная в цветные шелка свита, составленная из индусов. И стража эмира, состоящая из них же. Арабов Надир предусмотрительно оставил в Джидде, справедливо посчитав, что их присутствие в Александрии будет несколько неуместно.

Десятки людей, разодетых в цветастые платья, с ожерельями на шеях и в браслетах на запястьях привели толпу в дикий восторг. Трое коричневых, почти черных барабанщика неистово колотили в литавры, обтянутые кожей буйвола. Они колотили в них так, что даже несчастная бычья шкура трещала под ударами и просила пощады. Грохот и хриплый рев труб заглушали крики толпы. Трубачи раздували щеки до того, что они грозили порваться. Все это великолепие било по глазам и ушам горожан, бросивших ради него свое ремесло и торговлю. Столица Египта никогда не видела такого зрелища, и еще долго весть о нем будет передаваться от счастливчиков, кому довелось увидеть его своими глазами своим менее удачливым собратьям.

Сам эмир вызвал трепет не меньший, чем его старший брат. Суровый богатырь с довольно-таки зверским выражением лица вызвал у горожан дрожь в коленях. Причем причины для этого у мужской и женской половины города оказались прямо противоположными. Его носилки тащили восемь мускулистых рабов, а огромная, скрученная из десятков локтей шелка чалма была украшена брошью такого размера, что на одни лишь камни в ней можно восстановить пару крепостей. Невиданная это была брошь, в ладонь размером, густо усыпанная рубинами и изумрудами. А количество перстней на пальцах Надира оказалось таким, что остались видны только ногти. В общем и целом, эмир Синда воплощал собой восточную роскошь в самом дурном и безвкусном ее виде. Хотя… В Братиславе он, однозначно, задал бы новое направление в моде. Там такое любили.

— Здравствуй, брат! — Самослав обнял Надира, обошел его по кругу, наслаждаясь невиданным зрелищем, а потом спросил:

— Ты тоже будешь мне рассказывать, что беден, как последний водонос?

— Да любой водонос — богач по сравнению со мной! — Надир горестно возвел к потолку унизанные перстнями пальцы. — Я просто нищий голодранец, брат. А то, что ты видишь на мне — это всего лишь часть тяжелого труда владыки. У нас по-другому никак нельзя. Уважать перестанут. А еще у меня три жены, и это бабье просто ненасытно!

— Откуда взялась третья? — удивился Самослав. — Я знаю только про Алию и Лади, дочь князя Банбхора.

— Когда мой любимый и глубоко почитаемый тесть Азиз ибн Райхан, да прибавит Аллах его годы, — начал Надир свой рассказ, — под корень вырезал семью царя Чача, то он упустил одну девчонку. Ко мне ее слуги потом за волосы притащили. Она на кухне от убийц спряталась, а они захотели выслужиться. Сам знаешь, у тамошних князей баб столько, что и немудрено упустить. Одних наложниц может быть пара сотен. Кстати, Само, ты не знаешь случайно, а что они со всеми ними делают? У братца Ратко все равно спрашивать без толку. Гы-гы… О чем это я? Ах да, вспомнил! Так вот, та девчонка оказалась дочерью последнего царя из династии Рай от какой-то там восьмой жены. Представляешь!