Черный дембель. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич
Котов дошёл до конца сквера и свернул во двор дома, где проживали профессор Баранов с дочерью. На время мы с Леной потеряли Олега из виду. Котова дёрнула меня за руку, призвала ускорить шаг. Я тряхнул головой — прогнал мысли о грядущем Международном женском дне. Напомнил себе, что восьмое марта только завтра. А сегодня седьмое число, на которое ещё летом я запланировал спасение Риты, маминой коллеги по работе. Баранова презентовала мне на День Советской армии и Военно-морского флота небольшой альбом с фотографиями (оттуда я и вынул Ритин фотопортрет для Котова). «Подарю ей вместо цветов жениха», — подумал я.
Олега мы увидели до того, как он свернул за кусты к подъезду. Лена взглянула мне в лицо — я кивнул: подтвердил, что её брат не ошибся, выбрал правильную позицию для засады. Котова вздохнула и взглядом указала мне на троицу мужчин, что возились на тротуаре (рядом с подъездом Барановых) около старенького мопеда «Рига-1» (на таком я частенько катался по посёлку до армии). Мужчины громко спорили и жестикулировали, размахивали дымящимися сигаретами и бутылками с «Жигулёвским» пивом. На «страшных» хулиганов мужчины не походили: их трикотажные штаны (вытянутые на коленях) смотрелись не угрожающе, а комично.
Мы с Леной прошли мимо подъезда, где притаился Олег. Я отметил, что Котов присел на край лавочки (пока пустовавшей ввиду прохладной погоды) и наблюдал за ремонтом мопеда сквозь пока ещё не превратившиеся в сплошную зелёную стену кусты. Олег не выглядел милиционером в засаде. Брюки с острыми стрелками, пиджак, рубашка, малинового цвета галстук и слегка потрёпанный коричневый портфель. Котов напоминал студента или аспиранта, явившегося к профессору Баранову для консультации. На мгновение я встретился с Лениным братом взглядом. Но тут же отвернулся в поиске подходящего наблюдательного поста для меня и для Котовой.
Двор дома, где проживал преподаватель высшей математики, мало чем отличался от прочих дворов нашего города. Стандартная песочница в самом его центре, окружённая пятиугольной деревянной рамкой. Чуть покосившаяся детская горка, украшенная по бокам пятнами ржавчины. Акации с раскидистыми кронами, опутавшие двор корнями (то здесь, то там выглядывавшими из-под земли). Нестриженые кусты и поросшие сорной травой газоны под окнами дома. Окрашенные в зелёный цвет скамейки, на которые летом усядутся державшие двор под строгим контролем седовласые пенсионерки. К одной из этих скамеек я и повёл Лену.
Я уселся боком к подъезду Барановых. Слева от себя усадил на доски Котову — обнял её за плечи рукой. Склонил лицо к голове Лены, вдохнул запах её волос. Сообщил Котовой, что прекрасно вижу поверх её головы и мужчин с мопедом, и мявшего руками мой старый портфель Олега. Сказал, что у Риты есть только три пути к подъезду: Баранова могла пройти (проехать) либо по дорожке мимо подъездов, либо прошагать по тропинке у нас за спиной. Предположил, что к моменту её появления наша лавка уже спрячется в полумраке — Баранова нас не заметит. А вот для нас освещённая фонарём площадка около её подъезда будет, как на ладони.
— Заметим Риту заранее, — подытожил я. — И Олега не дадим в обиду.
На улице стемнело — я пожалел, что не накинул плащ. Но пригревшаяся под моей рукой Котова не жаловалась на холод, а лишь плотнее прижималась к моему боку. Мужиков с мопедом ни я, ни Лена не заинтересовали (возможно потому, что я в серой кепке больше походил на хулигана, нежели они в своих синих трико). Не совались распивавшие пиво ремонтники мопеда и к Олегу (я заподозрил, что они его за кустами попросту не заметили). Мужчины извлекали из запасов всё новые бутылки «Жигулёвского». Я изображал для возможных наблюдателей соблазнителя юной студентки. Мопед так и не завёлся, пока я говорил притихшей Котовой всевозможные глупости. Меня этот факт не удивил: троица ремонтников больше времени уделяла болтовне, пиву и курению, чем процессу ремонта.
На скамье мы с Котовой просидели больше двух часов. Всё это время Лена говорила на удивление мало, словно потеряла дар речи от волнения или от холода. Разговорить её я не смог: Котова отвечала коротко, неуверенно. Я быстро сообразил, что развлекать она меня не будет. Поэтому перешёл на монологи. За время ожидания Барановой я рассказал Лене биографию кубинского революционера Эрнесто Че Гевара, историю становления группы «Битлз», хронологию событий войны Алой и Белой розы, неописанные в советских учебниках подробности балов при дворе французского монарха Людовика Четырнадцатого. Романтичных тем я сознательно избегал: запахи духов и волос Котовой кружили мне голову, напоминали о том, что пришла пора навестить официантку Светочку.
За часы ожидания я хорошо рассмотрел возившихся с мопедом у Ритиного подъезда мужчин. Утвердился в мысли, что все трое походили скорее на алкоголиков, а не на бандитов. Двоих из этой бригады ремонтников я встретил сегодня впервые: рыжеволосого сутулого усача и лысого владельца приметного мясистого красного носа. А вот щекастого толстяка с опухшими поросячьими глазками я пару месяцев назад уже видел (пусть и мельком). Узнал в нём того самого соседа Барановых, что выглянул из своей квартиры при моём первом и пока единственном визите к преподавателю высшей математики. «Ставлю на то, что этот Поросёнок и есть наш Отелло», — подумал я. Отметил: с наступлением темноты мужчины разговаривали всё громче — действовало скопившееся в их животах пиво.
Рита появилась очень эффектно (по нынешним временам): выпорхнула из салона подъехавшего к её подъезду белого автомобиля «Москвич-412» (собранного на базе кузова тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года с каплевидными вертикальными задними фонарями и круглыми фарами головного света). В свете фонаря я хорошо рассмотрел лицо профессорской дочки: яркие напомаженные губы, пятна румян на скулах, тёмные тени на веках. Рита не поспешила к двери подъезда. Она проследила за тем, как привёзший её автомобиль неторопливо подал назад. Махала его водителю рукой, пока автомобиль не выехал из двора. Распивавшие пиво ремонтники мопеда притихли; дымили папиросами, поглядывали на белый «Москвич» и на короткую юбку Риты Барановой.
Я бросил взгляд на кусты, за которыми прятался в засаде Олег. Но Котова не увидел: свет от фонарей не пронизывал заросли кустов насквозь — вечером барьер из кустов стал непроницаемым для сторонних взглядов. Щекастый Ритин сосед (которого я мысленно прозвал Поросёнком) выдал обращённую к Барановой негромкую тираду. Я не расслышал его слова, но узнал его визгливый голос, резко отличавшийся от голосов двух других «ремонтников». Приятели Поросёнка громко засмеялись — признали, что Ритин сосед удачно пошутил. Их смех эхом заметался по двору, частично погрузившемуся в ночной полумрак. Барановой юмор Поросёнка не пришёлся по душе. Рита шагнула к своему соседу и выпалила ему в лицо громкий гневный ответ, на треть состоявший из оскорблений.
Баранова в своём минутном монологе нелестно отозвалась и о мужских, и о человеческих качествах своего соседа. Поросёнок приоткрыл от неожиданности рот, вытаращил глаза. Мне почудилось, что сидевшая рядом со мной Котова затаила дыхание. После Ритиных слов я изумлённо приподнял брови; наблюдал за тем, как среагирует на тираду девчонки толстощёкий мужчина. Дружки Поросёнка на пару секунд притихли, «переваривали» ответ Барановой. Переглянулись, посмотрели на остолбеневшего Поросёнка. И снова нарушили ненадолго воцарившуюся во дворе тишину раскатистым хохотом. Я увидел, как перекосило лицо толстощёкого. Заметил, что Рита не спешила домой — она боевито подпёрла кулаками бока, смотрела на своего соседа и надменно усмехалась.
— Она что… пьяная? — прошептала Котова.
— Похоже на то, — ответил я.
Смех приятелей вывел щекастого соседа Барановых из оцепенения. Поросёнок нахмурил брови — его глаза походили теперь на маленькие блестящие чёрные бусины. Он судорожно вдохнул. И обрушил на Риту визгливый поток брани (грубой, не приправленной юмором и лишённой ироничного оттенка). Говорил он недолго. Но очень эмоционально. Котова крепко сжала мою руку. Я отметил, что многие оскорбления Поросёнок позаимствовал из недавнего монолога Барановой. В его изложении они звучали столь же «грязно», как и в Ритином. Но уже утратили эффект новизны. Профессорский сосед буквально выплёвывал в Риту ругательства. Тряс щеками, топал ногами. Звуки его скрипучего голоса метались по двору. В доме одна за другой шумно закрывались форточки.
