Честное пионерское! Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Обилие изделий «АвтоВАЗа», красные галстуки на детишках, рассказы соседей по палате о «светлом будущем» и о привезённых «из-за бугра» вещах — всё это удивляло, вызывало ностальгическую улыбку, но всё же не заставляло верить в перемещения во времени. А вот то, что я видел сейчас — совсем другое: часть того, что не могло существовать, что осталось далеко в прошлом, что сложно было воскресить. Но было и то, что воскресить попросту невозможно: не вещи, не атмосфера — люди. Те, кого я знал… и потерял. С такими я пока не встречался. Надя Иванова, врачи и соседи по палате в больнице, Зоя и Елизавета Павловна Каховские — то были новые знакомства, а не чудесным образом вновь ожившие и помолодевшие знакомцы из прошлого.

Я разглядывал двор — тот казался пятнистым из-за просачившихся сквозь тополиные ветви солнечных лучей (светлые пятна на земле с каждой минутой становились всё меньше — тени разрастались). Слушал голоса родителей, через приоткрытые форточки зазывавших своих детей домой. Слышал постукивания о стол костяшек домино (пенсионеры не играли в настольный теннис — «забивали козла»). Посматривал на возившегося рядом с «горбатым» «Запорожцем» мужчину (машину с вмятиной на двери я смутно припоминал, но лицо её владельца не показалось знакомым). Помахивал, будто веером, на своё лицо томиком Беляева — вот только от духоты это не спасало (да и пот у меня на лбу выступил вовсе не от жары).

— Ладно, — пробормотал я.

Привлёк к себе внимание детишек, игравших в песочнице в кладоискателей — ребятишки зыркнули на меня недовольно, словно я спугнул им удачу.

— Не трусь, Павлик, — сказал сам себе. — Или кто ты там теперь… Миша?

Ничего знакомого в подъезде я не увидел (не узнал ни надписи на стенах, ни расцветки обитых дерматином дверей — словно совсем не обращал на них внимания тогда, в детстве). А вот похожий на большой рыбий глаз дверной глазок на двери отцовской квартиры вспомнил. Как и незамысловатый узор, составленный на ней из тёмных шляпок декоративных обивочных гвоздей и толстой лески. Память воскресила облик блестящего большого ключа, который я когда-то вставлял в замочную скважину — в ту, что увидел на двери.

Я вдыхал пропахший сыростью и хлоркой воздух — успокоил дыхание (получилось это сделать далеко не быстро), но не утихомирил сердце (то не пожелало уменьшить частоту сокращений). Смахнул со лба пот, поправил причёску. Одёрнул новенькую футболку — ту самую, с ярким зелёным самолётом, но уже с тёмными влажными пятнами подмышками. Зажал в руке книгу, будто превратил её в щит. Надавил пальцем на блестящую чёрную кнопку (воскресил в памяти дребезжание звонка ещё до того, как его вновь услышал).

Сердце пропустило удар — будто прислушивалось к доносившимся из квартиры звукам (гудел холодильник; звучала музыка из радиоприёмника — папа любил его слушать, пока возился на кухне; бубнил телевизор — цветной «Рубин»). Я подавил желание прижать ухо к двери: позабыл, что выглядел десятилетним мальчишкой и вполне мог себе позволить такой «несолидный» поступок. Вновь прокрутил в голове заготовленные фразы — чтобы не стоять столбом… если из квартиры выглянет именно тот, на встречу с кем я надеялся.

Дверь приоткрылась, хотя шагов я не услышал.

Я опустил глаза — из полумрака прихожей на меня смотрел темноволосый мальчишка.

— Тебе кого? — спросил он.

Голос паренька показался мне незнакомым, чужим и неприятным.

А вот самого мальчика я узнал. Потому что уже видел его на фотографиях. А когда-то давно — в зеркале.

Я молчал (не ожидал этой встречи) — разглядывал лицо ребёнка (знакомое), его причёску и одежду. Отметил дыру на месте верхнего резца (вспомнил: зуб не успеет вырасти до первого сентября). Пробежался взглядом по царапинам на ногах парнишки, ещё не полностью зажившим (зелёнка уже почти стёрлась), оставленным там рыжим уличным котом. Память подсказала, что тапочки мальчика доживали последние дни: отец в конце месяца заменит их новыми (а эти выбросит — тайком).

Заметил, что не дышу — заставил себя выдохнуть. Взглянул на белый бок холодильника, на квадратный соломенный коврик (папа стелил его в прихожей — не снаружи, у двери), на штору из кусочков бамбука, что украшала вход в спальню (мы с папой спали в одной комнате — вторая была гостиной). Почувствовал запах выпечки — представил вкус клубничного варенья («Идеальный выбор — для блинов!», — утверждал отец). Услышал похожие на скороговорку слова футбольного комментатора (из телевизора).

— Павлик, кто там пришёл? — донёсся из-за спины ребёнка мужской голос.

От мягкого звука «р» в слове «пришёл» у меня дрогнуло в груди сердце.

— Какой-то пацан, — ответил Павлик. — Молчит.

Мальчишка хмурился — смотрел на меня снизу вверх. Я возвышался над ним почти на полголовы. Ребёнок явно не радовался моему появлению. Словно я отвлёк его от интересного занятия. Или он посчитал меня конкурентом в споре за блины, что жарились на кухне (я опознал их запах). А может, я всегда был таким внешне неприветливым, с «колючим» взглядом (пусть и не замечал того). Или же мальчишку насторожила моя бледная физиономия. Парень скрестил на груди руки — будто намекал, что не пустит меня в квартиру.

— Молчит?

Из кухни вышел высокий чуть сутулившийся мужчина (тётка уверяла, что папин рост едва не дотягивал до ста девяноста сантиметров). Он близоруко щурил глаза (очки папа дома не надевал), вытирал руки о старенький фартук (с уже выгоревшими на свету красными маками) — тот самый, что он сам когда-то подарил на восьмое марта жене. Тыльной стороной ладони мужчина почесал кончик носа — то был его любимый жест, говоривший мне о том, что папа чем-то недоволен.

— Приветствую вас, молодой человек.

Мужчина остановился за спиной сына, положил тому руки на плечи. Я будто бы почувствовал прикосновение его ладоней (или вспомнил). Взглянул мужчине в глаза — и словно «завис»: вдруг позабыл о заготовленном плане (об официальной цели своего визита), не шевелился. Сжимал в руках книгу, едва дышал от волнения. Не пытался заговорить (язык будто прирос к нёбу, во рту пересохло). И не желал уходить. Смотрел на хозяина квартиры, на его хмурого семилетнего сына… Прикусил губу — почувствовал во рту вкус крови.

— Чем порадуете? — спросил мужчина. — Что вас к нам привело?

— Здравствуйте, — сказал я.

Боль в губе слегка привела меня в чувство.

Напомнил себе: мне десять лет… и я уже не Павлик Солнцев.

Спросил:

— А Зоя дома?

Собственный голос показался мне робким, писклявым, жалобным.

— Зоя? — переспросил мужчина.

Удивлённо вскинул брови.

— Зои здесь нет, — сказал он. — В этой квартире обитает небольшой и дружный мужской коллектив. Женщины с нами не проживают… к сожалению, а может и к счастью.

Мужчина улыбнулся — у меня вновь перехватило дыхание (от волнения).

Я всё же заставил себя вновь заговорить.

— Я ей книгу принёс. Вот.

Продемонстрировал мужчине и мальчику свою ношу.

— О!

Мужчина одобрительно кивнул.

— Беляев — хороший выбор, — сказал он. — Похожа на нашу. Правда, Павлик?

Он похлопал мальчишку по плечу.

Тот молча кивнул.

— Но с корешков нашего трёхтомника я буквально полчаса назад смахнул пыль, — сказал мужчина, — все тома стояли на своих местах.

Он пожал плечами.

Я произнёс:

— Мне сказали, что Зоя живёт тут.

Мужчина покачал головой.

— Вы ошиблись квартирой, молодой человек. Скорее даже — подъездом или домом. Потому что у нас нет соседей с таким чудным именем.

Он сощурил глаза, будто что-то вспоминал.

— В основном… Юли и Наташи. Есть одна Маргарита. Но Зоя… — нет, такой соседки не припомню.

— Правда? — спросил я.

Шмыгнул носом (не ко времени появился насморк).

Заметил, что тяну время — не желал уходить.

— Зачем же мне вам лгать, — сказал мужчина.

Пожал плечами.

— Да вы не расстраивайтесь, молодой человек! — добавил он. — Вижу, вы впервые столкнулись с женским коварством. Дать мужчине неверный адрес — обычный и один из самых безобидных женских поступков. Можете мне поверить. Девочки — они… такие: непредсказуемые. Привыкайте.