Андрей Ерпылев - Золотой империал
На какой-то старой кошме, заменявшей ротмистру одеяло, в ногах уютно устроился, свернувшись в огромный шерстяной клубок, безмятежно спящий Шаляпин, вчера столь радушно угощенный сметанкой. Только сейчас граф осознал причину мощной вибрации, исходящей от живого мотора и ранее ошибочно отождествляемой с галлюцинациями похмельного сознания.
Сгонять так уютно устроившееся животное казалось настоящим кощунством, поэтому Чебриков облегченно откинулся на свою импровизированную подушку, уже не сопротивляясь объятиям Морфея, тоже, вероятно, страдающего абстиненцией, поэтому к сантиментам склонного меньше всего.
Повторное всплытие из бездны, на сей раз без всяких шизофренических сновидений, было вызвано реальным до жути ощущением, что по груди и животу ходит кто-то довольно тяжеловесный, а затем лицо что-то защекотало.
Ротмистр распахнул глаза и вместо справляющих Масленицу зеленых чертей прямо перед носом увидел серьезную физиономию Шаляпина, видимо пытающегося сообщить хозяину жилища что-то важное. Его огромные бисмарковские усищи и щекотали нос и губы Чебрикова, заставляя одной силой воли пересиливать чихательный позыв. Завидев, что человек открыл глаза, кот молчком разинул свою внушающую невольное уважение пасть, будто поприветствовав его (он, видимо, вообще избегал напрягать голосовые связки во всех случаях, не касающихся вокала напрямую), и, взмахнув пушистым хвостом, тяжело спрыгнул на пол. Петру Андреевичу не оставалось ничего иного, как последовать его примеру.
9
— Доброе утро, Николай Ильич! — По наглым глазкам Лукиченко на улыбающейся (так и подмывает сказать «лыбящейся») физиономии не понять, то ли действительно он желает начальнику доброго утра, то ли издевается. Судя по настенным часам, истекал третий час дня.
Николай решил отложить выяснение этого насущного вопроса на неопределенное будущее:
— И ты будь здоров, Виталий.
Обычный, рутинный до предела день неспешно приближался к своему завершению. Рапорт внезапно не понадобился, так как дело по неудачно накрытому логову наркоторговцев вместе с двумя имеющимися в деле жмуриками благополучно забирали в область смежники. Следовательно, можно было считать, что из-под опасно прошелестевшего перед самым носом тележного колеса собака по фамилии Александров вывернулась удачно — не пришлось бежать куда глаза глядят и пищать по дороге.
Теперь главным направлением удара стал «мочила хулиганов», как его уже окрестили падкие на прозвища оперативники, шутившие по этому поводу (черный, надо сказать, юморок!), что если в скором времени загадочный мясник не перережет всю хоревскую шпану, то она сама переквалифицируется в тимуровцев и шахматистов-любителей из опасения попасть под его острый ножичек нулевого размерчика.
Собственно говоря, в данной шутке была доля не только шутки, но и правды: обычно вызывающе наглая городская дворовая бражка мигом попряталась по глухим углам и, хотелось думать, надолго. Даже дружков-знакомых приятелей, которых обычно можно было искать неделями, непременно удавалось найти если и не дома или по месту учебы, то уж в давно и хорошо знакомых милиционерам местах. По городу из уст в уста передавались мутные байки насчет не то пострадавшего когда-то от хулиганов парня, поклявшегося страшной клятвой отомстить, отслужившего в Афгане, нахватавшегося там приемчиков, и наконец вернувшегося, чтобы воплотить в жизнь задуманное, не то какого-то спятившего мента, разъезжающего по стране, чтобы карать недрогнувшей рукой подобные шайки. Истины, конечно, в этих образчиках устного народного творчества не было ни на грош, но свою положительную роль они все-таки сыграли...
Хотя Александрову стало уже ясно, что всякого рода разборки здесь ни при чем, а ниточки, связывающие происшедшие события воедино, тянутся к фигуре загадочного Князя, он упорно продолжал отрабатывать положенные штатные мероприятия, то есть вести допросы лиц того круга, в котором вращались потерпевшие (ну нет в юриспруденции такого слова, как «покойные»), составлять таблицы их знакомств, дотошно выпытывать подробности последнего дня жизни.
Силясь выжать хотя бы жалкую каплю информации из могучего увальня с алым, как у девушки, румянцем, цветущим на круглых, еще по-юношески покрытых не тронутым бритвой пухом щеках — почти идентичной копии, судя по фотографиям, убитого Акулы Королькова, — Николай мыслями был очень далеко от кабинета, по-казенному уютного.
Не нравилось ему, что с событиями последних дней напрямую было связано появление необычных, мягко выражаясь, монет. В первом случае — загадочными червонцами... тьфу, опять... империалами расплатился с Клещом, по словам гражданки Алехиной, именно Князь. Во втором — не менее загадочный полтинник, вернее "монета из белого металла царской чеканки с изображенным на одной стороне портретом мужчины, повернутым влево, окруженным надписью «Б. М. АЛЕКСАНДРЪ IV ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕР-ЖЕЦЪ ВСЕРОССИЙСКИЙ», на другой стороне — гербовым российским орлом с надписью внизу полукругом: «50 КОПЪЕКЪ. 1989 г.», который попал к пенсионеру Колоскову из рук какого-то не по-нашему выглядевшего странноватого типа, явно обрадованного возможностью продать монету первому встречному.
Так может поступить, допустим, очень стесненный в средствах человек. Опять же соответствует полному отсутствию какого-либо содержимого в карманах жертв. И выглядел незнакомец, по словам Егора Кузьмича, изможденным и каким-то голодным, хотя чисто одетым и не лишенным манер.
«Какое-то старомодное у него обращение! — выразился пенсионер-нумизмат. — Словно в фильмах про дореволюционную жизнь...»
Не искомый ли Князь этот загадочный человек с полтинником?
Совершенно отчетливо вспомнилось, что по-стариковски наблюдательный пенсионер Колосков приметил, как странный прохожий, словно споткнувшись у его прилавка на мгновение, вернулся, внимательно рассмотрел лежавшие перед стариком монеты, затем отошел на несколько шагов и, вынув что-то из кармана, принялся то ли пересчитывать, то ли перебирать на ладони. Егор Кузьмич тогда решил, что он хочет купить какую-то вещь и подсчитывает наличность, готовясь торговаться, но, когда перед ним оказался странный полтинник, позабыл про все...
Что же перебирал Незнакомец (пока не доказано, что он и Князь — одно и то же лицо, будем звать его так) на ладони? А не монеты ли, подобные проданной? Предположим, что для продажи была выбрана самая дешевая из монет... Тогда сделка — всего лишь пробный заход! Незнакомец выручил явно маловато, но у него, видимо, есть запас своего товара. Значит, найти его можно именно на барахолке. Второго продавца монет там нет, следовательно...
Нужно срочно узнать у Жорки, каждый ли день торгует Егор Кузьмич, и попытаться хотя бы рассмотреть «залетного»...
— Вы свободны на сегодня, Бакареенко. Давайте я пропуск подпишу...
Трубку в отделе, где трудился Жорка, сняли только после нескольких гудков.
— Але! — раздался недовольный женский голос. — Чего вам?
— Здравствуйте... Мне бы Конькевича Георгия Геннадьевича.
— А кто его спрашивает?
— Да... — Николай замялся, думая, как бы не подставить Жорку, сделав его объектом женских сплетен. Пойдут еще разговоры, что, мол, Конькевич натворил что-то, милиция им интересуется... — Я по личному делу... Знакомый я его.
— А-а, знакомый, — протянула невидимая женщина. — Нет его. Час назад отпросился у начальника и исчез. Наверное, на сегодня — уже с концами.
— Спасибо...
Куда же его черт унес? Может быть, домой?
Телефон Жоркиной квартиры не отвечал. Шляется опять где-нибудь, дон-жуан неугомонный! Интересно, осталась ли в городе хоть одна мало-мальски привлекательная, не говоря уже хорошенькая, девушка или молодая женщина?
— Ты что, Ильич, монетами заинтересовался на старости лет? Коллекцию собираешь или так?..
Лукиченко, как всегда улыбаясь, завис над плечом Александрова, нагло, без всякого разрешения разглядывая листок бумаги с карандашной протиркой обеих монет — золотой и серебряной, — сделанной вчера. На этой самой бумажке капитан сейчас задумчиво обрисовывал ручкой рабочий и домашний Жоркины телефоны.
Вздрогнув от неожиданности, Николай торопливо перевернул листок изображением вниз.
— А тебе какое дело? Своими делами занимайся! Лейтенант деланно пожал плечами, отходя к своему столу.
— Да мне-то, собственно, никакого дела. Кинув бумажку в портфель, Александров быстро оделся и буркнул Лукиченко:
— Я к свидетельнице. Будут спрашивать, так и скажи. Пока.
Подчиненный снова пожал плечами и промолчал, но, когда капитан уже покидал комнату, деланно-небрежно бросил вслед:
— Слышь, Ильич! А ты не притырил тогда случайно один золотой, а?
Палец лейтенанта указывал на портфель, в котором покоилась бумажка с протиркой.
— Их там точно сорок семь было? Как в описи?
