Владимир Романовский - Польское Наследство
— Не двигайся, порежешься, — сказал противник, стоя над Адамом и держа острие сверда у горла поверженного. — Во избежание дальнейших недоразумений я должен сказать тебе несколько слов. Первое. Человек, за которым ты следил, к Неустрашимым не имеет никакого отношения, а если имеет, я его сам убью, без твоей помощи. Второе. Я к Неустрашимым совершенно точно не имею никакого отношения. Третье. Если ты, или кто-нибудь из твоей теплой польской компании, вздумает еще раз увязаться за вышеупомянутым человеком — по любому поводу — я вам всем поотрезаю языки и муди. Всё!
— Как тебя зовут? — спросил Адам одними губами.
— А?
— Как тебя зовут?
— Тебе это все еще кажется важным?
— Да. Как благородный человек… ты не имеешь права… скрывать от меня свое имя. Ты можешь меня убить… но знай… что если ты это сделаешь, не назвав своего имени, ты будешь просто… наемный убийца… спьен… обыкновенный подлец.
Противник нахмурился.
— А скажи, — спросил он, — ты собирался назвать себя тому, за кем давеча следил и кого хотел вызвать на поединок?
— …Разумеется.
Противник пожал плечами.
— Что ж, если тебе это так нужно… Я Хелье из рода Ягаре, троюродный брат Ирины Новгородской. Ты удовлетворен?
— Да. Можешь меня теперь…
Убрав сверд от горла Адама, Хелье еще раз осмотрел лезвие, пожал плечами, бросил сверд на траву, и неспешным шагом направился к близлежащему страту.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. FдDER OCH SжNER
Безмятежный Нестор вошел в мезон без стука. Мишель и Гусь, сидящие за столом, что-то тут же спрятали, и уставились на него.
— Привет вам, друзья! — радостно сказал Нестор, стаскивая робу через голову и бросая ее в угол. — Почему не на занятиях?
— Я всегда на занятиях, — парировал Гусь. — Но иногда мне лень транспортировать на занятия бренную мою плоть, и я присутствую там только духом.
— А я сегодня не расположен, — добавил Мишель. — А ты почему не пошел, Нестор?
— Я еще пойду, — сказал Нестор. — Вот только сожру чего-нибудь. Я тут давеча заблудился и миллариума три лишних ковылял. Задумался, замечтался.
— Мечтателен ты, Нестор, — заметил ему Гусь. — А вот Мишель у нас совершенно не мечтателен. Практичен и деловит всегда.
— Да, водится за ним такой недостаток, — согласился Нестор.
В дверь постучали. Гусь и Мишель обменялись взглядами.
— Кто это к нам ни с того ни с сего? — удивился Нестор. — Открыть, что ли?
Стук повторился. Затем стучавшему, очевидно, надоело ждать, и он, отворя дверь, вошел в мезон. Кинув быстрый взгляд на Мишеля и Гуся, Хелье криво улыбнулся и повернулся к Нестору.
— Здравствуй, отец, — сказал Нестор растерянно.
— Здравствуй, сын. Как изменилась Болонья с тех пор, как я последний раз сюда заезжал! Заметно холоднее, и здания другие. Почему-то все каменные снесли, и понастроили каких-то хибарок, лачуг…
— Отец, я…
— Но атмосфера осталась прежняя. Много студентов, на занятия никто не ходит, все рассуждают о судьбах мира и пьют какую-то подлую дрянь, чуть свет.
— Гусь, нам пора на занятия, — сказал Мишель.
— Это точно, — откликнулся Гусь.
Оба встали и пошли к двери, не глядя на Хелье.
— Вы только, молодые люди, наставникам не перечьте. И запоминайте больше, запоминайте, — сказал им Хелье. — Оно только по началу кажется, что все, что вы на занятиях узнаете, нужно только на занятиях.
Мишель остановился и посмотрели на Хелье. Гусь, следуя примеру товарища, тоже остановился.
— А потом всегда оказывается, — продолжал Хелье, — что и в жизни, возможно, нужно оно, да только вы не помните ничего. Эка молодежь нынче пошла. Да вы не стойте, идите. Расставились.
Мишель с Гусем вышли.
— Так, — сказал Нестор.
— Ну как у вас здесь, в Болоньи, хорошо? — спросил Хелье.
Судя по тому, что отец не подходит и не обнимает его, Нестор сообразил, что родитель чем-то расстроен или рассержен.
— Не присядешь ли? — спросил он. — А то тебе, наверное, трудно стоять-то. Старенький ты и немощный.
— Вот, здесь, в Болоньи, гостеприимство в ходу, это хорошо, — похвалил Хелье, садясь.
— Отец, ну что ты заладил…
— А что?
— Не в Болоньи мы, понятное дело.
— А где же?
Нестор закатил глаза.
— Нет, ты скажи. Ежели не в Болоньи, так где же?
— Где?
— Да. Где.
— Ну как… в Париже… Это город такой. Во Франции.
— Разве? — удивился Хелье. — Странно. Но ведь уезжал ты именно в Болонью для постижения наук. Ну, значит, менее чем за год все науки ты освоил. Постиг. Это бывает — не так уж много наук на свете! Скажи — не очень много?
— Не очень. Я тоже раньше думал, что больше.
— Вот, правильно. Ты теперь ученый человек. Ведь ученый? Ты не молчи, ты говори.
— Отец, я…
— Ну, стало быть, начнем с главного. Ибо то, что у тебя в голове — дело в конечном счете твое личное, а вот окружение, в коем ты… э… вращаешься нынче… меня беспокоит. Ибо я за тебя в ответе.
— Перед кем? — мрачно спросил Нестор.
— Перед собой. И перед Создателем. Почему ты поселился с этими двумя?
— А не надо было?
— Нет, не надо было.
— Почему ж?
— Родом занятий они отличаются от тебя разительно.
— Каких занятий? Такие же алумни, как я.
— Алумни? Оба?
— Да. А ты думал, они перевозчики?
— Да как бы тебе сказать… По мне — так обыкновенные тати, но тебе, конечно же, лучше знать.
— Нет, они не тати.
— А откуда они родом?
— Один местный… другой…
— А тебя не удивляет, что один местный понимает по-шведски?
— Как это?
— А вот я давеча им наставление прочел, как на занятиях по философии. Есть такая наука, ты уж ее постиг, небось. Он все понял, и даже ответил.
— Действительно, — озадаченно сказал Нестор. — Но… Может, они берут уроки у каких-нибудь норманнов.
— Местные норманны шведскому языку не обучены. Тупые оне.
— Не все.
— Соседи твои — тати, Нестор.
— Нет, они не тати. Не могут они быть тати.
— Почему ж?
— А вот к примеру — я все свои сбережения… средства… храню прямо здесь, вон в том сундуке, и ничего до сих пор не пропало.
— Твои сбережения им не нужны. Они тати крупные. Ну да ладно. С примо мы разобрались, перейдем к секундо, мой драгоценный алумно, чтоб тебе провалиться. Что ты делаешь в Париже в одних портах, в то время, как тебе положено быть на занятиях в Болоньи, одетым полностью и со вкусом, сволочь такая?
— Я?
— За бабой увязался? Говори.
Нестор промолчал. Хелье шагнул в угол и подобрал несторову робу вместе с веревкой, кою Нестор использовал вместо гашника. Понюхав робу на расстоянии, он поморщился и бросил ее обратно в угол, а веревку сложил вдвое.
— Говори, мерзавец.
Нестор потупился. Тогда Хелье, зайдя сбоку и коротко размахнувшись, хлестнул Нестора веревкой по арселю. Взвизгнув, Нестор отпрыгнул неуклюже и стал тереть арсель обеими руками.
— Ты что!
— Есть у меня несколько попутчиков на примете, — сказал Хелье. — Послезавтра выезжают в земли италийские, к морю Средиземному. Денег я тебе дам. Чтобы через месяц был в Болоньи, подлец. Всё. Официально-воспитательную часть совещания я на этом заканчиваю, можешь подойти и обнять отца, змей двуногий.
— Пошел ты… — начал было Нестор, но вдвое сложенная веревка в руке Хелье стала раскачиваться чуть быстрее, и он, смирясь, приблизился к отцу и обнял его, хоть и без энтузиазма. Отец взял его за волосы, придвинулся, и поцеловал в щеку.
— Рожа твоя бесстыжая, — сказал Хелье. — Негодяй. Ну, сядем теперь, расскажешь, что хочешь. Настаивать не буду. Хоть и надо бы. Что за баба, отвечай.
— Не…
— Не буду настаивать. Впрочем, нет, буду. Что за баба? Говори, аспид.
Нестор мрачно смотрел на отца. Хелье улыбался — озорно и с пониманием.
— Маринка, — сказал Нестор.
Хелье перестал озорно улыбаться.
— Не понимаю, — сказал он.
— Ну, Маринка, — сказал Нестор. — Ты знаешь.
— Теперь понимаю. Лучше бы не понимал. Она тоже здесь?
— Здесь? — Нестор посмотрел по сторонам.
— В Париже, орясина.
— Да.
Хелье вздохнул.
— Сколько женщин на свете, — сказал он. — Я, Нестор, полмира объездил, и, скажу тебе не таясь — куда бы ты не приехал, везде женщины есть. Во всем мире. Куда ни ткнись. Зачем тебе замужняя, которая к тому же тебя старше, и у которой…
— У которой что? — зло спросил Нестор.
Любовник в каждом доме, хотел сказать Хелье, но не сказал. Переупрямит он меня, подумал Хелье. Чувствует, что правда на его стороне. А когда Нестор чувствует, что прав, его никто не переубедит, ни наставник, ни священник, ни даже сам Бенедикт Девятый. Хелье вздохнул.
— Пойдем послушаем римского проповедника к полудню? — предложил он.
