Роман Буревой - Северная Пальмира
Но, несмотря на усталость, несмотря на бесконечную горечь, он готов совершить нечто отчаянное, переступить черту. Он знает, что его за это убьют, но все равно переступит.
Он взял бутафорский венок, принесённый из театра, и водрузил на голову. Это был его ответ. Его решение. Он выбрал.
– Здравствуй, диктатор Бенит, ничтожнейший из смертных! Идущий на смерть приветствует тебя! – произнёс Марк Габиний с пафосом.
IV
Поэт Кумий сначала не хотел идти на пир Сервилии. После того как его выпустили из карцера, его все пугало – статуи и портреты Бенита, марши, несущиеся из громкоговорителей. Имена: Бенит, Макрин, Сервилия… Но в списке приглашённых (а список был длинный) он увидел и другие имена: Валерия и Верма – и не устоял. Со дня своего освобождения не видел он ни весталку, ни её охранницу. Они злились на него за предательство, он же стыдился проявленной слабости. Но ведь когда-нибудь придётся просить прощения. Почему бы не сегодня на пиру? Вино развяжет язык, он будет дерзким, Верма – более уступчивой, Валерия – почти снисходительной. Они должны его простить. Ведь его предательство было невольным. Лишь тот, кто выдержал допросы исполнителей и касторку с бензином, может осудить Кумия. Поэт – не Муций Сцевола, способный бесстрашно жечь на огне собственную руку. И ещё произносить дерзкие речи при этом. К тому же Кумий никогда и не хотел быть Сцеволой. Героизм не для него. Оставим это другим. Пусть Элий претендует. А он, Кумий, будет складывать слова – одно к другому. Жаль только, что за последние дни он не написал ничего нового. Настоящие слова кончились, из горла лезли словесные пузыри. И ещё жаль, что Кумию нечего надеть на пир к Сервилии – тога давно превратилась в серую тряпку (а во что она ещё могла превратиться, если Кумий сам её стирал, да ещё без порошка и мыла), туники – одна страшнее другой. Лишь одна более-менее приличная – с цветной вышивкой. И вышито на ней «Я люблю Бенита». При одной мысли, что её придётся надеть, Кумия затошнило. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Это будет полное уничижение. И одновременно насмешка. Да, да, это будет насмешка. Все поймут. Все.
Он испугался собственной дерзости и все же надел тунику с вышивкой. Здравствуй, Бенит, идущий на смерть поэт приветствует тебя!
На оставшиеся сестерции Кумий нанял таксомотор – не пешком же являться на пир Сервилии. Перед дверьми он, правда, занервничал – вдруг не пустят? Но, глянув на тессеру, привратник сделал приглашающий жест. И Кумий вошёл… Как давно его не звали! Вокруг все новые лица, молодые, дерзкие. Юноши с повадками гениев. Девушки, готовые решительно на все. Молодая поросль заполонила дом. Кумий хотел протиснуться к Сервилии и напомнить о себе. И… Не стал подходить и напоминать. Он здесь лишний и зван по ошибке. Сервилия это знает, и он знает, и все остальные – тоже.
Триклиний Сервилии недавно отделали заново. От обилия позолоты рябило в глазах. Все ложа были из литого серебра, все чаши – золотые. Казалось, за то время, пока он её не видел, супруга диктатора не состарилась, а похорошела. У неё появилась манера украшать себя золотом вызывающе и вычурно: по несколько колец на каждом пальце, роскошные серьги, ожерелье, диадема в волосах – она будто кричала о своём богатстве и могуществе. И ещё появилась манера растягивать слова, невольное подражание интонациям Бенита.
Место для Кумия нашлось за последним столом. Но он и не претендовал на большее. Обсуждали последнюю книгу Неофрона. Одна Валерия её не читала. Кумий постоянно острил и сам же первый смеялся, но никто не слушал поэта. Он намеренно поглаживал себя по груди – как раз по надписи на тунике. Но пирующие не замечали его жеста. Он постоянно бросал взгляды на Верму, но она была занята разговором со своим соседом. А соседом у неё был Марк Габиний. Вскоре Верма поднялась и вышла из триклиния. Кумий кинулся за ней. Но в перистиле никого не было. Журчала вода в фонтане. Выглядывавший из зелени лавровых роз сатир ухмылялся пьяно и нахально. Раздосадованный, Кумий вернулся назад и к своему изумлению обнаружил, что его место на ложе занято: какой-то тип с чёрными кудрями до плеч пил из кубка Кумия и вытирал губы его салфеткой. И Кумий не осмелился согнать наглеца. Он присел на табурет (где на самом деле должен был сидеть опоздавший наглец, занявший место Кумия), взял с подноса куриную грудку и принялся жадно её грызть – давным-давно он питался одним хлебом да кашей, будто римлянин во времена Катона Цензора.
И вдруг кишечник, испорченный касторкой с бензином, заставлявший Кумия постоянно страдать, издал отвратительный звук. И к тому же вонь… Запах уловил молодой человек, занявший место Кумия. Он обернулся, глянул на поэта и рассмеялся. И возлежавшая рядом с ним девушка тоже захихикала.
Кумий вскочил и выбежал из триклиния. Он отыскал латрины, уселся на стульчак и заплакал. Он плакал от отвращения к самому себе. Отныне твоё место здесь, Кумий. И поблагодари за это Бенита. Спасибо тебе, Бенит!
V
Марк Габиний почти не удивился, когда увидел, что место на ложе ему отведено рядом с Валерией. Её белое платье было расшито золотом и мелким жемчугом – наряд, слишком вызывающий для весталки. Она могла надеть подобное платье, лишь покинув храм. Но Валерия дерзнула сделать это прежде. Увидев актёра, она улыбнулась и поманила его пальцем довольно игриво. В первую минуту ему показалось, что она пьяна. Потом он решил, что несчастная рехнулась, если кокетничает так открыто. Потом подумал, что бояться теперь уже не имеет смысла. И улыбнулся. Его улыбка могла растопить любое женское сердце.
– Ты решила умереть, Валерия? – спросил он шёпотом. – Ну что ж, давай умрём вместе. Я не против.
Он неё пахло дорогими духами. За одно это её могли привлечь к суду. Но это – только первый шаг. А она готова идти дальше. Идти до конца. Он сразу понял это.
– Это не смерть, это борьба, – отвечала она нараспев и вложила ему в рот кусочек бисквита. – И мы будем бороться вместе.
Марк заметил, что у неё дрожат руки.
А ещё он заметил морщинки вокруг её губ и вокруг глаз. Приметил и дряблость тщательно напудренных щёк. И выступившие жилы на шее. За последний год она поблекла. Или он не видел её очень давно вблизи? Да, да, лучше бы он смотрел издалека. Она бы по-прежнему казалось ему молодой и желанной.
– Тебе осталось всего два года служить Весте, – пытаясь образумить скорее себя, чем Валерию, напомнил Марк Габиний.
Жрица, преданная лишь своей богине, девственница в тридцать восемь лет. Неужто в Риме нет женщин, кроме неё? Может ли она любить? Или умеет только ненавидеть и соблюдать ритуал?
Место напротив них заняла Юлия Кумекая. Валерию она сухо приветствовала, на Марка демонстративно не глядела. Недавно они очень крупно поссорились. И причиной ссоры была предстоящая премьера.
– А что дальше? – Валерия шептала ему в самое ухо и при этом поглядывала на Сервилию. Та делала вид, что ничего не замечает. – Жизнь кончена, Марк, неужели ты не видишь? Так пусть финал будет прекрасен. Сейчас я выйду в перистиль, а оттуда поднимусь в спальню. Это бывшая комната Летиции. А ты через пару минут следуй за мной.
Она ушла, обдав его терпким запахом лучших духов Лютеции под названием «Вененум». Роковой запах. Его обожают дорогие шлюхи Субуры, но весталки никогда не пользуются такими духами. Юноша, возлежавший напротив Валерии, тоже уловил запах духов и наморщил ястребиный нос, будто учуял лёгкую добычу. Марк осушил чашу до дна. Лёгкое облачко хмеля окутало голову, все сделалось нестрашным: и диктатор Бенит, и спятивший от страха Рим, и нестерпимая боль утраты, гложущая сердце, – все ушло в потустороннее далеко. Главное – рядом Валерия. И если она хочет умереть вместе с ним, ну что ж, он согласен. И уже неважно, что она так постарела и подурнела. Ведь он помнил её молодой и прекрасной. Это будет самая эффектная и самая трагическая роль Марка Габиния.
Знаменитый актёр медленно поднимался по лестнице в спальню. Ему казалось, что кто-то идёт за ним. Но он не стал оглядываться. Не успел он взяться за ручку двери, как ему открыли. И запах духов обдал его пьянящей волной, горячие губы приникли к его губам.
В комнате было темно. Он даже подумал, что здесь вообще нет окон.
Он поднял женщину на руки и понёс на постель. И подивился – уж слишком она тяжела для хрупкого своего сложения. И уже почти раздета – пальцы нащупали тонкую ткань нижней туники. Прочь тряпки. Рука коснулась груди… скользнула к талии, по крутому бедру…
Марк отстранился:
– Кто здесь?
Женщина вновь приникла к нему:
– Это я, я! Почти что Валерия. Запах её духов и её приказ – быть нам с тобой здесь.
Он догадался:
– Верма?
И вдруг стало легко, смешно и неинтересно. Он готовился к подвигу. А попал на очередной спектакль.
VI
Едва весталка и Марк Габиний вышли из триклиния, как место Валерии занял Бенит. Будто он стоял за дверью и ждал, когда же парочка удалится. Диктатор выпил неразбавленного вина. Лицо у него было несколько отёчным, под глазами – мешки. Печень пошаливала. А ведь он совсем ещё молодой человек. Вот что значит власть – она буквально сжигает человека. Но кто из низших ценит жертвы властителей? Кто? Они готовы лишь насмешничать и требовать. Бесконечно чего-то требовать. Ненасытная, вечно жрущая утроба – вот что такое народ.
