Александр Голодный - Металл Армагеддона. Жизнь в обмен на смерть.
В узкую щель виден обширный зал. В дальнем от нас конце, под одинокой лампочкой, за старым столом сидят на табуретках трое, не спеша потягивают пиво. По раскрытому ноутбуку и надменному выражению лица безошибочно определяю главаря. Все трое – ухоженные, спортивного сложения молодые парни в американском камуфляже. К армии отношения не имеют – такие прически делают только в дорогих салонах. Вывод подтверждает обувь – эксклюзивные даже на вид байкерские сапоги.
Зал наискось пересекает четвертый. Троица разражается насмешливо-одобрительными возгласами:
– Как прошла случка, Кабан?
– Походу, кайф обломился?
– Говорили тебе: лучше вздрочни.
Гнусное ржание.
Четвертый (здоровый, гад) плюхается на свое место, берет со стола бутылку пива, присасывается.
С презрительной ухмылочкой и издевательским сочувствием главарь уточняет:
– Где радость на лице, Кабанеро? Выглядишь недовольным.
Рыгнув, насильник отвечает:
– Раздолбана, бл…, вся. И воняет.
– Раздолбана? После твоего бивня трудно ожидать другого. Или после двадцати с чем-то раз ты ожидал найти там девочку?
– Гы-гы-гы… Целку! Гы-гы-гы…
Переждав взрыв смеха, главарь продолжает:
– А воняет… Никто не мешает тебе ее помыть. Как это будет эротично и трогательно: наш Кабан готовит пленницу к страстному употреблению.
– Гы-гы-гы…
– На хер. Атаман, пора идти на новое дело.
– Свежатинки захотелось?
– А чо?! Дракула с пацанами себе вчера привез. Мы чо, отстой?
Так, здесь не вся банда. Есть еще группа.
– Не заводись, Кабанеро. Ваш предусмотрительный атаман уже подобрал достойную кандидатуру. Зацените, кенты.
Ноутбук разворачивается, твари разражаются одобрительными возгласами.
Все, услышано довольно. От желания убивать меня уже потряхивает. Оглядываюсь на напарников. Ахмет навинчивает на пистолет глушитель. Отрицательно качаю головой:
– В ножи. И чтобы сдохли не сразу.
Подтверждающие кивки. Рюкзаки сложены на полу, в руках отсвечивает сталь клинков. Пока твари увлечены, можно тихо выйти и постараться незаметно приблизиться.
Удалось.
Нас заметили, когда за спиной осталась половина зала. Парни стартуют быстрее, но я почему-то оказываюсь впереди, у выбранной цели. Он успел вскочить, протянул лапищу… Время замедляется. Клинок входит куда-то в низ живота, насадив гада на стальное жало, глядя в наполняющиеся болью и ужасом глаза, веду упирающийся нож снизу вверх.
Затянутый низкий гул в ушах сменяется захлебывающимся воем. Обрывается. Вспоротая туша готова рухнуть, но подхватываю ее за шиворот левой рукой и разворачиваю к главарю, одновременно делая шаг.
Рывок вперед, назад. На стол вылетают перепутанные кровавые потроха, грудная клетка распахивается, словно крылья бабочки. Как куклу отбрасываю полегчавший, мелко подрагивающий в агонии труп. Еще шаг. Упав вместе с табуретом, скуля, мерзавец сучит ногами, пытаясь отползти. Наши взгляды встречаются.
В жемчужной дымке я держу… в руках?… искру. Изъеденную отвратительной гнилью, покрытую грязью, сочащуюся гноем зла. Такую не очистит малиновый полог. Ей необходимо… Встает мысль-образ: черное пламя. Да. Это правильно.
Но сейчас мне надо… Надо? Часть сознания словно спрашивает другую. Да, надо! Искра оказывается совсем близко, и я вижу всю жизнь этого… «Нелюдь» – звучит подсказка. Да.
А вот то, что искал. Теперь назад, в Явь.
Словно растянувшаяся яркая вспышка. Стою на месте, у ног с безумными выпученными глазами истошно визжит бывший атаман. Он еще и обгадился. Мерзость.
Поворачиваюсь. Друзья не подвели. Два корчащихся от боли бандита пускают пузыри из перерезанных глоток, захлебываясь своей кровью.
Хрипло начинаю:
– Остальные на проспекте Вернадского…
– Подожди, не слышу. Кемаль, заткни его!
Не моргнув глазом, здоровяк перехватывает глотку главарю. Булькающий хрип. Агония.
– Ты что?! Как теперь узнать?..
Откашлявшись, перебиваю:
– Проспект Вернадского, дом… В пентхаусе.
Перечисляю состав второй группы похитителей. Имена, фамилии, адреса. Командир внимательно слушает, запоминает. Умолкаю.
– Это все?
– Нет. Могу назвать имена всех жертв. И той, которую мы нашли первой.
Киваю на стол:
– Все это есть в ноутбуке. Они вели дневник. Папка в «Моих документах». Пароль: «хищники ада».
Со злыми желваками на щеках Кемаль отзывается:
– Надеюсь, они уже все там. В аду.
Вызываю затухающее воспоминание, подтверждаю:
– Не сомневайся, брат.
К сапогам подбирается растекающаяся алая кровь. Прохожу взглядом по затихшим, распростертым телам, задерживаюсь на выпотрошенном мною уроде. Есть в мире справедливость.
Вспоминаю:
– Девушка! Парни, аптечку!
Бегом веду напарников туда, где эти мрази держали пленниц.
Она даже не пошевелилась. Кое-как прикрытая обрывками, когда-то бывшими дорогим вечерним платьем, лежит на старом грязном матрасе. Рядом алюминиевая тарелка, пустая бутылка из-под минералки. В невидящих глазах плещутся только безмерная боль и желание смерти. Совсем молоденькая – лет семнадцати.
Напарники присаживаются на корточки, командир водой из фляги смывает запекшуюся кровь, осторожно осматривает измученное тело, Кемаль снимает приковывающие к трубе наручники.
Чем я могу помочь? Ловлю ее взор. Растянувшаяся вспышка…
Эта искра совсем другая. Чистая, сияющая. Но ее терзает черная рана в перламутровой оболочке. Я не смогу вылечить. Но… Посылаю вопрос к исходящей состраданием части сознания. Да, это будет правильное решение.
Воронка черноты мгновенно пронзается ледяными кристаллами, вымораживается, становится бесчувственной, умершей. Извлечь.
Открывшуюся полость прижигает раскаленное добела пламя. Осторожнее. Огонь останавливает сочащуюся боль. Почувствовав облегчение, искра засветилась ярче, обратив ко мне… благодарность?
Нет, чувства еще вредны. Отдых. Спать.
Растянувшаяся вспышка. Встревоженный голос Кемаля:
– Брат! Что с ней?!
Ахмет лихорадочно роется в аптечке.
– Сознание потеряла. Мать…
Останавливаю:
– Не надо. С ней все в порядке. Просто спит.
Движения командира замедляются.
– Что?
Подбираю слова:
– В общем, я подлечил ее… разум и чувства.
Только бы не ляпнуть – «душу».
– Когда очнется, ничего этого помнить не будет. Как ее тело, командир?
Глянув мне в лицо и сразу опустив глаза, Ахмет размеренно отвечает:
– Ссадины, нагноившиеся царапины. Много разрывов. Небольших, не смертельно, но плохо. «Скорую» надо, к хирургам. Я лекарства вколю?
Согласно киваю:
– Вколи. «Скорую» сейчас вызовем. Выход есть, недалеко.
Кивнув, командир занимается несчастной, потом достает и запускает мобильный телефон. Сети еще нет. Ничего, скоро появится.
***
Завернутую в куртку девушку бережно нес здоровяк. Воздух постепенно свежел, холодал, чувствовалось, что улица близко. Открываем дверь и оказываемся в обычном московском дворе. Спуск в бункер оформлен, как вход в подвальные помещения жилой кирпичной девятиэтажки. Уже стемнело, горят фонари, освещая ведущие во двор ступеньки.
Мобильник в кармане Ахмета немедленно разразился трелью.
– Я. Все нормально, все целы. Вышли,.. – вопросительный взгляд.
Порывшись в полученных сведениях, без труда называю адрес. Командир повторяет и добавляет:
– Капитан, организуйте в темпе «Скорую»… Да не нам! Дослушайте сначала! «Скорую» для пострадавшей, а в госпиталь вызовите хирурга и гинеколога. Именно. И еще. Подразделение «двенадцать». Разумеется. Выполняйте.
Опуская в карман телефон, поясняет:
– Дежурный по Управлению. Через полчаса машина…
Его прерывает второй вызов. Глянув на дисплей, сделав страдальческое лицо, протягивает аппарат мне:
– Искандер, лучше ты сам.
На экране горит: «Княжевская».
Жму кнопку:
– Да, милая?
Сразу узнает мой голос. Слышу взволнованные, обдающие тревогой, нежностью и заботой вопросы:
– Саша, ты?! Как вы, как у вас дела?
– Ларочка, у нас все хорошо. Вышли, ждем машину.
– Почему так долго? Как ты себя чувствуешь?
– Наткнулись на завал, пришлось обходить. Еще обстоятельства непредвиденные возникли… вот и задержались. Чувствую нормально. Устал немного.
Уже успокоенно:
– Ну, хорошо. Дай мне все-таки Ахмета.
Протягиваю телефон:
– Командир, теперь тебя.
Как-то искоса взглянув, забирает:
– Слушаю. Лори, еще раз говорю – живой и здоровый. Вот, стоит рядом. Хочешь, я его прямо отсюда к тебе домой отправлю?
Выслушивает.
– Хорошо, я понял.
Убирая аппарат:
– Искандер, там наши ученые переполошились… В общем, сегодня ночуешь в центре, нужны какие-то срочные процедуры.
После паузы:
– Ты не в обиде?
– Надо – значит надо. Какие обиды?
– Да так, подумалось…
