Андрей Посняков - Кольцо зла
Иван быстро чирканул пару строк и протянул записку служке:
– Иди. Чернила на ходу просушишь.
Аникей молча поклонился и вышел.
Вернулись из харчевни к утру – первым, кто их встретил на судне, оказался зареванный Аникей.
– Про-оша… – утирая слезы, жалобно ныл он. – Про-о-оша…
– Что случилось? – мигом протрезвел Раничев. – С Пронькой чего? Да не реви ты, как баба, говори толком.
Иван затряс парня за плечи, но тот все никак не мог успокоиться, все дрожал, скулил даже, пока не получил несколько оплеух.
– Он подошел к каким-то людям, – полыхая щеками, наконец пояснил Аникей. – Видно, хотел продать пойманную рыбу. Они о чем-то заговорили с ним, такие ласковые, в красивых одеждах…
– А о чем говорили, не слышал?
– Да нет, я же далеко был. Так, кое-что… Да и татарского языка я не знаю, а они смеялись промеж собой, поминали какого-то Арната или Армата…
– Арната?! – удивленно воскликнул Ранчиев. – Может, Армат Кучюна?
– Да, именно это имя я и расслышал, – шмыгнув носом, кивнул Аникей. – А потом они вдруг схватили Прошу, кинули поперек коня, и поминай, как звали!
– Эх, – выслушав слугу, Иван сплюнул с досадой. – Предупреждали же вас насчет людокрадов. А вы?
– Так Проша меня не слушал… А Никанор где? Он же к вам пошел, в таверну?
– Что, еще и Никанора нет? – не на шутку рассердился Раничев. – Да что ж за команда мне такая досталась? Только отвернешься, уже кто-нибудь пропадет! Григорий, узнай у кормщика, когда отходим и будет ли еще караван?
Григорий, кивнув, отошел. Иван склонился с борта и посмотрел в темную воду, чуть тронутую мелкой рябью. Откуда-то с берега, вероятно из таверны, ветер приносил обрывки какой-то удалой песни. Да-а, дела, однако… Раничев плюнул в воду. Оно конечно, будь он урожденный боярин, так и ничуть не расстроился бы – ну помер охранник, пропал служка да куда-то делся монах – подумаешь! Таких, как они, можно в момент набрать, хоть в той же Кафе. Одним слугой меньше, одним больше – какая разница? Так-то оно так… Да только Иван-то не мог так рассуждать, ему искренне жаль было по глупости сломавшего себе шею Бориса и уж тем более Проньку. Никифор-монах. Все ж таки человек взрослый, сам за себя в ответе, а вот Прохор…
– Отходим утром, – подойдя, тихо сообщил Григорий. – За нами караванов нет, следующий – Бен-Зульфари – только через месяц ждут.
– Через месяц… – Иван присвистнул. – Нет, столько ждать мы не можем. Однако же нужно как-то Проньку выручить, да и монаха – по мере возможности. Ну монах и просто сбежать может… а ну-ка!
Раничев, едва не сбив с ног попавшегося на пути матроса, побежал к своему шатру и, сунув руку под ковер, громко выразился грубой и очень нецензурной бранью. Не было кожаного мешочка с золотыми английскими монетами – корабельниками, выбитыми в честь битвы при Слейсе, кои из-за своего качества так нравились Раничеву. Четверть финансового запаса! Иван благоразумно не хранил все деньги в одном месте. Да-а, не зря Никифор вокруг шатра увивался, наверняка подсмотрел, гад! Ищи его теперь, свищи. Ну черт с ним, не хватало еще из-за поганых денег убиваться с горя, пускай подавится ими чертов монах! А вот Проньку, Проньку выручать надо. Не самому – самому некогда – а вот ежели кого попросить?! Кажется, тот одноглазый корчемщик – вполне подходящий пройдоха.
– Я в таверну, – встрепенулся Иван. – Ты, Григорий, ежели к утру не вернусь, задержишь отплытие.
– Но…
– Задержишь! Как – думай сам.
– Исполню.
Кивнув, Раничев загрохотал сапогами по сходням. На востоке быстро светлело небо.
В таверне, куда он, задыхаясь, вбежал, уже почти никого не было, кроме хозяина и мальчишки-слуги, деловито подметавшего глиняный пол метелкой из редких прутьев.
– Позови хозяина, быстро! – рыкнул Иван.
– Э, Искендер-ага, зовут!
Хозяин таверны ловко спустился с лестницы и пристально уставился на Ивана своим единственным глазом:
– Что угодно синьору?
– Синьору угодно поговорить с тобой с глазу на глаз.
– Пошли, – усмехнувшись, Искендер-ага кивком пригласил во внутренний дворик.
– Здесь нас не смогут подслушать, – шепотом пояснил он. – Верно у тебя, уважаемый, ко мне непростое дело?
– Уж точно, непростое, – согласился Иван. – И очень для тебя выгодное.
– Лишь один Аллах ведает, где наша выгода.
– У меня пропал парень, слуга, – быстро произнес Раничев. – Вот деньги. – Он протянул хозяину мешочек. – Здесь пятьдесят дирхемов.
– Серебром?!
– Естественно.
– Еще столок же получишь потом… если договоримся.
– Что я должен делать? – подбросив на ладони мешочек, Искендер-ага, не скрывая удовольствия, спрятал его за пазуху.
– Выкупить моего парня, его зовут Прохор – светлоголовый, тощий, глаза синие, лет, кажется, тринадцать или чуть больше.
– Это не так легко, мой господин, – хозяин корчмы, судя по имени – турок, почмокал губами.
– Как знаешь…
– Я не отказываюсь, мой господин! Просто говорю, что это будет трудно.
– Я вернусь к осени, – усмехнулся Иван. – С полсотней дирхемов… Или – акче? – он продолжил по-тюркски. – Что тебе больше нравится?
– После разгрома Баязида Хромцом мало кому понравится акче, – глухо отозвался турок. – Мелкая серебряная монетишка.
– Не мельче дирхема… Ну как скажешь.
– Буду ждать тебя, – Искендер-ага поклонился. – Я вижу, ты повидал много земель.
– И еще повидаю не меньше, – Раничев понизил голос. – Действует ли еще в Азаке шайка Армата Кучюна?
– Ты многое знаешь, – прошептал в ответ турок. – Армат Кучюн давно умер…
– Но дело его живет! – с неожиданной улыбкой промолвил Иван. – Надеюсь, мы с тобой договорились?
– Да, – кивнул Искендер-ага. – Не сомневайся, я отыщу твоего парня.
Слава богу, больше никто не пропал, так, вполне буднично, корабли дошли до Солдайи, жаль, не завернули в Кафу – Негрицци испугался шторма. Да у самой Солдайи, напротив мыса Хыскулебурун, их хорошо тряхнуло на огромной волне, едва не выкинуло на скалы, спаслись, слава богу и, благодаря мастерству кормщика Сугбая. В Солдайе в отличие от работорговой Кафы в большой степени торговали вином – о, здесь было где разгуляться самому взыскательному ценителю! Раничев тоже не устоял, прикупил пару кувшинов – белого и розового, выпили на пару с Григорием прямо на судне.
Кораблик, принадлежавший генуззскому торговцу вином Массимо Леониди, представлял собой изящное трехмачтовое судно, называемое неф или бус, со сложным такелажем, выбленками и высокими штевнями – прямыми в корме и несколько закругленными в носовой части. Высокие надстройки на носу и в корме были украшены затейливой резьбой и алыми треугольными щитами с изображением золоченой амфоры – гербом торговой корпорации Леониди. Собственно, судно так и называлось – «Золотая амфора», и, по прикидкам Раничева, свободно могло взять на борт около двухсот тонн груза и сотню пассажиров. Довольно совершенное парусное вооружение – фок и грот-мачты несли прямые паруса, а бизань – косой, латинский – позволяло кораблю иметь хороший ход, а при необходимости и лавировать довольно круто к ветру. Да, «Золотая амфора» была красивым и надежным судном, на вершине ее грот-мачты, прикрепленный к смотровой корзине – «вороньему гнезду», развевался алый флаг корпорации. Такие же флаги трепались ветром и на двух других судах Массимо Леониди – одномачтовых «Эфесе» и «Куртизанке».
Записанные в специальную книгу пассажиров в качестве паломников, Раничев со товарищи заранее расположился на судне. Весь караван снимался с якорей через сутки, что ничуть не смутило Ивана, таким образом сэкономившего на постоялом дворе. Вообще путешественники вдруг оказались несколько стесненными в средствах – украденные монахом Никанором «корабельники» и полсотни дирхемов, отданные Искендеру-аге в Тане, представляли собой весьма приличную сумму, которой Раничев в одночасье лишился. Однако экономить буквально на всем было бы подозрительно в глазах судовой команды и капитана – коренастого загорелого человека с большим орлиным носом и иссиня-черными, чуть тронутыми сединою кудрями, по имени Карло Ческа. Представившийся дворянином Иван не мог, да и не очень-то хотел путешествовать третьим – в духоте между палубами, и даже вторым – просто на палубе – классом, а нанял для себя кормовую каюту, что считалось роскошью. Соседями его оказались двое негоциантов из Реджо и престарелый прелат, возвращающийся в Рим после инспекционной поездки. Что же касаемо Григория, Захария и Аникея: те расположились с относительным удобством – боцман давал напрокат циновки и одеяла. Григорий – во втором классе, так сказать – в плацкарте – на палубе, среди паломников, монахов-доминиканцев и совсем уж мелких торговцев, ну а Захарий с Аникеем – общим вагоном, в межпалубном пространстве вместе с простыми слугами. День-то они, конечно, провели на палубе, на у ближе к ночи заняли свои места – за этим строго следил боцман.
