Борис Карлов - Очертя голову, в 1982-й
Я вздрогнул и подскочил на кровати. Широко раскрытыми глазами обвёл комнату. Сердце в груди бешено заколотилось: не было никакого путанного сна, — это моя комната шестилетней давности с уже не существующими вещами и предметами мебели.
Шагнув к зеркалу, я стал себя оглядывать.
Повертевшись так и сяк минуты три, я сделал выводы:
— совершенно определённо, я стал стройнее;
— бороды нет, но имеется трёхдневная щетина;
— волосы на голове ещё не достаточно отросли после армии.
Ощупав языком, я оскалил зубы и убедился, что во рту у меня полный порядок, чего нельзя было сказать об образце 1988 года. Общее самочувствие утвердило меня в подозрении, что я попал в тело, отягощённое похмельем.
Итак. Мне двадцать один год. Три месяца назад я вернулся из армии, я сирота, так как за время прохождения службы умерла бабушка, а родители много лет назад погибли в авиакатастрофе. Три месяца я живу один в этой комнате и ни черта не делаю, продавая время от времени антикварные безделушки, доставшиеся по наследству (надо пресечь эту порочную практику).
Я ещё раз осмотрелся. От вида старых, уже забытых предметов и мелочей вроде лежавших на своём обычном месте бабушкиных очков защемило сердце. Надо убрать всё это подальше, а ещё лучше выбросить и заняться ремонтом.
На стене висел старенький репродуктор. Я крутанул ручку и прислушался.
«Трудящиеся Советского Союза, развернув социалистическое соревнование по претворению в жизнь решений Двадцать шестого съезда КПСС, обеспечили дальнейший рост общественного производства и его эффективности. Последовательно реализуется программа повышения народного благосостояния. Национальный доход, используемый на потребление и накопление, вырос на три целых и две десятых процента, производительность труда в промышленности возросла на две целых и семь десятых процента, за счёт этого получено более четырёх пятых прироста производства…»
Я надрывно зевнул и выключил звук. Влез в фанерные штанины совершенно новых джинсов, цена которых равнялась месячной зарплате инженера, надел футболку с самопальным трафаретом «John Lennon forever» и вышел в коридор.
Интересно, есть кто-нибудь в квартире? Встреча с живыми призраками моего прошлого волновала воображение.
Так и есть. Навстречу по коридору быстрыми шажками цокает тётя Тина, переехавшая года через два в новый район. Она несёт из комнаты на кухню стопку тарелок.
— Здрасьте…
— А, здравствуй, Боренька, ты дома, оказывается. Будь так добр, ребёнок, захвати моё ведёрочко… — протараторила она, не посмотрев в мою сторону, сосредоточившись только на своих тарелках. Буква «р» звучала у неё по-французски.
Ведро с мусором, догадался я. Захватить её ведро, когда буду выносить своё. Отношения между соседями были тогда ещё почти семейные. С новыми жильцами всё стало по другому. Где же я напился вчера? Ах, да, мы ведь каждый год первого сентября у Котова… Тогда выходит, и позавчера тоже…
В прихожей, заставленной по всему периметру сундуками, я снял тяжёлую эбонитовую трубку настенного телефона и набрал номер Котова.
Занято.
Вера…
Тоже занято.
Петрушка… Ура!
— Севу будьте любезны.
— Ну что же вы за бездельники-то! Учится Сева, учится. В университете. И тебе, Борис, пора за ум браться.
— Извините.
Как же это он в университете?… Но похоже, что я звонил не первый, это обнадёживало… И тут телефон сам зазвенел.
— Алло?
— Привет.
Вера. Услышав её голос, я сразу почувствовал себя счастливым.
— Вера!.. Ты… ты здесь?…
— Правда не верится?
— Фантастика, — тупо проговорил я, не находя других слов.
— Котов тоже здесь, он дома. Похоже, мы все звонили друг другу одновременно. Поехали к нему? Он уже ждёт.
— Да. Выходи, я буду ловить машину.
Вера переходила улицу, а я смотрел на неё, и сердце в груди замирало от радостного восторга.
— Смешно выгляжу? Дома не нашлось ничего другого…
О чём она говорит? Я машинально оглядел, во что она одета и вообще, как выглядит. Простая чёрная юбка ниже колен и джинсовая куртка поверх жёлтой футболки. Причёска всё та же, ещё со школы. Черты лица более мягкие, без обозначившейся позднее резкой худобы. Глаза немного грустные, как всегда, но сегодня с огоньком.
— … Не брейся, тебе хорошо.
— Не буду.
Я остановил частника, и мы поехали по солнечному городу — по всему Невскому, через Дворцовый мост, по Университетской набережной и, наконец, по Большому проспекту Васильевского острова.
Всю дорогу мы молчали и улыбались, разглядывая город и прохожих. Повсюду — на фасадах зданий, на крышах, на стендах и на растяжках через улицу — бросались в глаза огромные кумачовые лозунги. Неужели их было так много?…
СЛАВА КПСС!
ПЛАНЫ ПАРТИИ — ПЛАНЫ НАРОДА!
ВНУТРЕННЮЮ И ВНЕШНЮЮ ПОЛИТИКУ ПАРТИИ — ОДОБРЯЕМ И ПОДДЕРЖИВАЕМ!
НАША ЦЕЛЬ — КОММУНИЗМ!
НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ
ПАРТИЯ — НАШ РУЛЕВОЙ
ПАРТИЯ — УМ, ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАШЕЙ ЭПОХИ
ЭКОНОМИКА ДОЛЖНА БЫТЬ ЭКОНОМНОЙ…
Свежий, приятный и симпатичный Котов встретил нас объятиями и полез целоваться. От него уже заметно потягивало.
— Успел? — сказал я укоризненно.
— Так, ерунда, двадцать капель. Со вчера осталось.
Выяснилось, что шесть лет назад у нас со вчера осталось:
— две «Алазанской долины»;
— сабонис «Столичной»;
— бутылка армянского коньяка, которую Котов уже начал.
Общими усилиями мы вспомнили, что изобилие объясняется щедростью Веры Дансевой, которая вчера, шесть лет назад, получила хорошие деньги в «Интуристе». Больше я не буду употреблять фразу «шесть лет назад», потому что это неправильно.
Дима бегал и суетился.
— А где же Сева? Надо было за ним заехать, вы мимо проезжали. Помните где его искать в Университете?
— Не надо его искать, — возразила Вера. — Пока не надо.
— Почему?… — удивился Котов.
Ответа не последовало.
Мы расселись — я на кровать, Вера на единственное в комнате кресло. Никаких излишеств вроде видео, стерео и новой мебели здесь ещё не было.
— Проснулся — чувствую, башка трещит. Но, как-то не так, по особенному, — рассказывал Котов о своих новых ощущениях. — Пока не открыл глаза, думаю: всё, думаю, кранты, новая стадия…
Под гул котовской болтовни мы с Верой, потягивая слабенькое розовое вино, смотрели друг на друга. Я — с надеждой, она — с улыбкой. Я вопросительно поднял брови, она (!!!) медленно кивнула ресницами.
Я залпом выпил стакан и прервал Котова:
— Дима, сейчас, когда ты молодой и здоровый, каждый глоток водки это шаг в могилу. Короче, не теряй голову.
— У тебя есть шанс притормозить вовремя, — поддержала Вера.
— На себя бы посмотрели, — ответил Котов.
Я посмотрел на Веру, и в мою голову закралось одно смутное подозрение. И это подозрение медленно пронзило меня ужасом.
Нежданно-негаданно позвонил Петрушка. Пожаловался на головную боль и на то, что забыл здесь вчера свои очки. Ему придётся задвинуть лекцию и приехать.
После этого даже Котову стало окончательно ясно, что Петрушка остался.
— Может, у него всё переменилось в лучшую сторону? — сказал я.
— Струсил, — приговорил Котов.
— А вдруг ему что-то помешало? — сказала Вера.
Петрушка вошёл в комнату и, шаря близорукими глазами в поиске своих очков, хмуро поинтересовался:
— Почему вы трезвые?
Котов, открывавший ему дверь, зашёл следом и на повышенном тоне произнёс:
— Сева, это ты?…
— Нет, это не я.
Если бы он знал цену этой своей реплики!
Петрушка нашёл очки, ему нужно было ехать обратно, и он в нерешительности остановился. Его мутило после вчерашнего, но развернуться и уйти было бы невежливо.
— Слушай, Дансева, тебе сегодня надо было на какую-то важную встречу, по работе. Проспала что ли?
Вера забавно поморщилась.
— Ладно, пойду, пока. Странные вы какие-то сегодня.
И Петрушка ушёл. А мы остались. Этот день закончился для нас ничем. Нам было нечего сказать друг другу, никто из нас не имел плана на будущее. Ещё вчера казалось, что стоит вернуться назад и начать сначала, как сразу откроется тысяча счастливых возможностей, а каждый поступок будет эффективен и точен. Мы думали, что будущее надёжно в наших руках.
На деле мы позорно растерялись. Котов лепетал что-то невразумительное по поводу предстоящего подорожания золота и спиртных напитков, что на этом деле можно будет хорошо нагреть руки. По молодости лет, или от пережитого потрясения, он начал быстро косеть. Я сказал, что всем нам нужно какое-то время, чтобы адаптироваться и хорошенько всё обдумать.
А потом мы с Верой ушли.
