Сергей Шкенев - «Попаданец» на престоле
Резко отвернулся от заваливающегося на спину тела и бросил клинок на расстеленную карту, обильно окрасив ее красными брызгами:
— Мы звери, господа! Если нам нет места среди людей — мы будем зверьми. Собирайте унтер-офицеров на совет, Александр Андреевич.
— Тихо, ты, придурок, весь Ревель разбудишь, — фельдфебель Величко показал увесистый, хорошо различимый даже в темноте кулак одному из унтеров. — Чего суетишься?
— Солдат у меня пропал, Афанасий Фомич. Вот только что, часа три назад, был, а сейчас нету.
— Заблудился, поди.
— Дык я его не посылал никуда. Все на глазах вертелся… вот оказия какая.
— Послужишь с мое, тогда и удивляться перестанешь. Солдаты созданы Господом в наказание начальству за грехи прошлые, настоящие и будущие. Вредные механизмы, к ружью прилагающиеся, Егорий Кондратьич. Дай им пушечное ядро, и его… того… поломают. А уж потеряться! Кто хоть таков?
— Из бывших, Муравьев.
— Который из них? Апостол, что ли?
— Ну.
— Да и хрен бы с ним, Егорушка, нашел о ком жалеть.
— Так для отчетности, Афанасий Фомич.
— Ну разве что.
Батальон, вернее его остатки, потихоньку выдвигался к своей цели кривыми переулками, стараясь пробраться как можно тише и незаметнее. Поначалу предприятие казалось безнадежным жестом отчаяния, но когда стали присоединяться поодиночке и целыми отделениями моряки сгоревшей эскадры, настроение понемногу приподнялось. Шесть с половиной сотен штыков — уже сила. Что смогут сделать какие-то англичашки, которых недавно побили даже индусы?
— Александр Андреевич, передайте приказ всем заткнуть пасти. Пожалуйста! — попросил великий князь. — Не к добру эти ажитации и игривости, не на свадьбу идем.
Штрафники дисциплинированно замолчали, хотя многие недоумевали — чего опасаться-то? Европа, как известно, ночную войну не одобряет и признает недостаточно рыцарственной, противник нападения не ждет. Разведчики говорят — даже часовых не выставили, только фонари зажгли вокруг. Ага, и в каждом окне свет.
— Отец Николай! — позвал Александр.
— Да, Ваше Высочество?
— Как и договаривались, берете полусотню фельдфебеля Величко, роту моряков и занимаете Кадриоргов парк. На вас тылы, и чтоб ни одна сволочь не ускользнула! А вы, господин начальник штаба, — перешел на официальный тон, — вы располагаетесь на близлежащих улицах и перехватываете возможное подкрепление к неприятелю. Я же… ну, тут уж как получится.
— Что получится?
— Не знаю, но глупо оно все как-то…
— Да ладно, — ободрил священник. — Вот, помнится, при осаде Оренбурга… хм… да… в том смысле — и хуже бывало.
— Вы еще здесь, отче? — Александр Павлович предпочел не заметить многозначительную оговорку. — Начинаем только после того, как приедет английский адмирал. Всем по местам!
Тишина, только изредка хлюпнет жидкая грязь под солдатским сапогом. Ну где же этот однорукий черт Нельсон? Неужели в последний момент передумал и решил принимать капитуляцию на своем корабле? Нет, невозможно, слишком сэр Горацио чувствителен к таким тонкостям — ключей на подушечке мало, нужна бумага! Красивая и солидная бумага для представления в Лондон. Да и не упустит возможности ощутить себя хозяином и повелителем взятого на шпагу города, тщеславен адмирал, ой как тщеславен. Приедет, никуда не денется, тем более губернатор уже тут и мнется у кареты, ожидая победителя. Повесить его потом, что ли? Кого? А обоих и повесить.
Что это вдалеке? Подковы по мостовой. Он? Он! Решил верхом? Нет, катит точно такая же карета, как и стоящая у подъезда. Старая власть заботится о новой, или то обыкновенный угодливый прогиб перед сильным? По спине пробежала нервная дрожь, ушла вниз, заставив с опаской насторожиться, и опустилась в колени, сделав их непослушными и мягкими. Держаться! Держаться, не показывая людям слабости! Днем получилось, а и некогда было вслушиваться во внутренние ощущения — руби, коли, беги… А сейчас, когда появился шанс…
Шанс. Он вообще странное существо. Или не существо? Кто определяет судьбу — мойры, парки, норны? Гарпии? Нынче, пожалуй, так. И вот интересно — если у судьбы есть возможность сыграть против русского человека, она, сучка такая, обязательно ее использует. Изменим? Сегодня, здесь, сейчас?
— Вперед, братцы! Ура!
Лучше бы молча, но с криком не так страшно самому… Нестройный залп ударил по ни в чем не повинным лошадям, сбил обернувшегося на крик форейтора, осыпал стекла из светящихся окошек, но не тронул карету — такую добычу, как Нельсон, стоило взять живьем. Только почему он без охраны? Отстала, или понадеялся на благоразумие местных жителей, подкрепленное собственной храбростью? Раздумья потом — из широких дверей дворца уже выбегают солдаты в красных мундирах. Выбегают, чтобы тут же попасть под новый залп.
Огонь на бегу неточен, и англичане успели укрыться за каменной балюстрадой, оставив на ступенях не более полудюжины тел. Пусть! Их пули уже не смогут остановить отчаянный штыковой удар. Посмотрим, как запоют, когда острая сталь порвет набитые овсянкой кишки!
Не обращая внимания на опасность, Александр бросился к карете, стремясь успеть первым. «Александр Первый, — пришел на ум каламбур. — Хоть здесь им стану». Рванул дверку на себя…
— Не ждал, тиран? — Худой блондин в смешных очочках нацелил пистолет в лицо. — Вижу — не ждал.
— Муравьев? — Прапорщик стиснул бесполезную шпагу.
— Муравьев-Апостол, Ваше бывшее Императорское Высочество! — Человек в очках отвесил шутовской поклон, не отводя оружия. — Или ты думал, что я буду вечно пребывать в позорном и хамском штрафном звании?
— Продал, Иуда?
— Ave, Caesar, morituri te salutant!
— В петле сдохнешь!
— Вместе с тобой, отродье тиранов! — Ствол пистолета уперся в один из многочисленных бочонков, набитых в карету. — Прощай!
Взрыв, разметавший все на расстоянии сорока шагов, послужил сигналом к неожиданному обстрелу сразу со всех сторон — на крышах и в окнах близлежащих домов то и дело вспыхивали длинные языки пламени, а грохот от них слился в устрашающий грозный вой. Хорошо видимые на освещенной площади штрафники являли собой прекрасные мишени, чем не преминули воспользоваться заранее изготовившиеся англичане. Первыми погибли схватившиеся с охраной дворца врукопашную — невидимые стрелки не щадили ни своих, ни чужих. Потом то здесь, то там пули сшибали с ног одетые в серые и черные бушлаты фигуры — порой в уже упавшего стреляли только из-за того, что его тело чуть шевельнулось от других попаданий.
Растерянные, потерявшие командование солдаты и матросы ринулись ко дворцу, надеясь сбить редких защитников и укрыться за толстыми каменными стенами. Но злобная фортуна отвернулась и на этот раз, явив вместо вида вздернутой аппетитной попки зияющие пушечные жерла. И пошла гулять картечь, истошным визгом рикошетов заглушая шепот последней надежды. Она и умерла последней, как обычно.
ГЛАВА 9
— Ваше Императорское Величество! В связи с полной своей неспособностью исполнять служебные обязанности прошу об отставке. И даже настаиваю на ней.
Я с удивлением смотрю на Бенкендорфа — что это в голову ударило полковнику? Вчера был весел и восторжен, особенно при рассказах о чудесах, вытворяемых в его гвардейской дивизии с новой кулибинской винтовкой. Иван Петрович таки умудрился довести их производство, вернее переделку из дульнозарядных штуцеров, до трех десятков в неделю. А к концу лета грозился сделать совершенно новые, истребовав под начало Сестрорецкий завод.
— Александр Христофорович, голубчик, ты где в начале мая умудрился белены найти, чтобы ей объесться? Али пил всю ночь? А ну дыхни… Отчего глаза красные?
— Государь! — Голос Бенкендорфа задрожал и натянулся подобно струне. — Плохие новости из Ревеля. Доставлены ночью, но я не решился разбудить… вот… — Оглядывается на приоткрытую дверь кабинета. — Разрешите позвать?
Ну, и что за сюрпризы он мне приготовил?
— Изволь.
Подглядывали в щелку, паразиты. По взмаху руки полковника вошли двое, и, странное ощущение, их обоих я где-то видел. Особенно вот этого батюшку с забинтованной головой и в порванной во многих местах рясе. Второй, совсем молодой человек, поддерживает едва стоящего на ногах священника. И тоже весь изодран, будто в зарослях колючего терновника устроил потасовку со стаей диких кошек. Но умыты, причесаны, новые сапоги сверкают синими искрами… Оно и правильно — одновременно выказывают уважительное отношение к августейшей особе и намекают на перенесенные трудности и бедственное положение.
— Разрешите представить, государь? — Бенкендорф на всякий случай встал между мной и вошедшими. — Начальник штаба штрафного батальона рядовой Тучков и батальонный иерей отец Николай.
![Мария Мясникова - Банальная история[СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
