Глеб Исаев - Истребитель
Паника достигла предела, когда вновь скользнули в голове чужие, непостижимо понятные, но чужие, произнесенные на немецком, слова: "Слетал удачно, завтра выходной… Однако, к чему спешить, еще нужно сесть…"
"Стоп… — Паша попытался зажмуриться, чтобы стряхнуть наваждение. Черта с два. Чужая воля легко сломала невольное желание. И снова короткие рубленые фразы, комментирующие порыв: — Спать будем после…"
Понимание, что он медленно, но бесповоротно сходит с ума, лишило последних сил…
"Все, все чужое… Где я?" — не то что крик, даже шепот не вырвался из плотно сжатых губ.
И уже на пороге сумрака забытья прозвучали чьи-то едва различимые слова: "Крепись, Паша, крепись. Медальон… В кармане. Выбрось… иначе — все…"
Странно, голос, как спасительный круг, удержал, выдернул в реальность. Невозможную, дикую, но он дал тонкую нить к возвращению в свое «я». "Медальон…", — вспыхнуло изображение змеи, свернувшейся в клубок.
Потянулся к нагрудному карману. Рука даже не шелохнулась. Только слабое шевеление пальцев выдало попытку.
Неведомый Пауль дернул плечом, оторвал ладонь от ручки управления и потряс занемевшей ладонью: "Клинит, не дело. Нужно сходить к Фогелю. После ранения прихватывает", — пронеслось слабым облачком легкое раздражение.
Пробовать вновь Говоров не рискнул. Бессмысленно. Вновь накатила волна пустоты… И опять вынырнул на самом краю бездны… — Третий ковш… Вспомни… — слабый, похожий на стон, голос.
Волна пронеслась по телу. Кольнуло в оживающие руки, озарило понимание. Чужую волю отбросило на самое дно сознания…
Руль от себя, педаль в пол. Истребитель клюнул носом и сорвался в крутой штопор.
Истошно взвыл чужой голос, вызывая базу: — Падаю, машина не управляема… Падаю, — кричал немец.
— Пауль, прыгай… — донеслось из прижатой к виску гарнитуры.
Но все это Павел слышал, словно далекий и случайный фон. Прижал руку к груди, пытаясь залезть в карман, пошевелил в поиске медальона, но тут тело, повисшее на ремнях вниз головой, в очередной раз тряхнуло, и с шеи пилота, прямо в ладонь, вывалился тяжелый кружок, висящий на цепочке. Рывок, и толстые звенья не выдержали. Зажал талисман с болтающимися концами цепочки в кулаке. Беспорядочно кувыркающийся самолет в очередной раз крутанулся вокруг своей оси. Пилот дернулся, норовя отстегнуть ремни и одновременно хватаясь за рычаг аварийного открывания кабины.
"Не успеть", — Павел в отчаянии ударил головой о приборную доску. Взрыв сотен искр, и в тот же миг рука разжалась, кулон улетел в угол кабины.
И скользнула вслед за талисманом невидимая змея, сдавливающая своими кольцами тело. Голова начала проясняться. Однако падение продолжалось.
Обожгло понимание: "Еще чуть-чуть, и будет поздно…" Помог случай. Потянул ручку, отработал рулями и дал полные обороты… Самолет вырвался из штопора у самой земли. Дикая перегрузка вдавила в кресло, мелькнули верхушки заснеженных елей. А через миг прямо по курсу показалась бетонная нитка посадочной полосы аэродрома. Приземлился удачно, погасил скорость и замер, ткнувшись головой в приборную доску. Кровь из разбитого лица тихонько капала на пол кабины. Несколько секунд тишины, и вот уже по крылу затопали тяжелые шаги. Сильные руки вытянули летчика из машины.
Павел лежал на заснеженной бетонке и смотрел на плотные облака, ползущие по небу. Голова словно вытряхнутый почтовый ящик. Ни мыслей, ни желаний. Только гулкие удары сердца, и стук крови в висках. Приходить в себя начал только, когда начали укладывать в подоспевшую полуторку с красными крестами на фанерных бортах фургона.
"Что со мной?" — мелькнул вопрос.
— Dass mit mir? — прошептал Павел, замер и повторил: — Dass mit mir?
Впрочем, повторил, и вновь, по-немецки. И только после паузы сумел перевести короткую фразу.
Думать на родном языке получилось неважно: — …Похоже, auf den Wahnsinn. Da nur die WЖrter Эber талисман wie zu erklДren?
Сплюнул, собрался и, уже контролируя себя, перевел двуязычную фразу в русский вариант: "…Похоже, едва не свихнулся, вот только как объяснить связь случившегося с талисманом?"
Голос одного из добровольных помощников прозвучал в полутьме кузова. Он пытался объяснить врачу, что капитан испытывал новый самолет и едва не погиб. — Сильное рассечение, и, скорее всего, полопались сосуды в мозгу от перегрузок, — заключил врач, светя фонариком в зрачки пациента.
— Вывести машину из такого штопора — это немыслимо… — согласился собеседник. — А он сумел, да еще и посадил машину.
— Срочно везите капитана в госпиталь, — распорядился смутно знакомый Павлу голос. Хлопнула дверь, и кузов затрясло по замерзшим кочкам.
Говоров перестал бороться с забытьем и тихонько поплыл по нескончаемому коридору.
Очнулся от громкого разговора: — Пора, пора батенька… — добродушный басок вытягивал из сна… — Вы и так проспали сутки… Просыпайтесь.
Павел открыл глаза и увидел врача. Человек, склонившийся над ним, не мог быть никем другим. Белоснежный халат, добродушная усмешка, толстые линзы очков в темно-коричневой роговой оправе. И непременный стетоскоп на шее. В распахнутые полы видна офицерская гимнастерка.
— С возвращением, голубчик, — доктор взял холодными пальцами запястье больного.
— Это ничего… Поколем глюкозу… — непонятно бросил он стоящей за спиной женщине.
— Вы помните, что с вами случилось? — осторожно спросил врач у Паши.
— Испытывали новую машину, сорвало в штопор, удар, дальше смутно… — почти не соврал Говоров.
— Ну, это хорошо… — закивал врач. — Продолжайте лечение. Все в порядке.
— Доктор… — остановил пациент собравшегося уйти врача. — Позвоните по телефону… — он поморщился, вспоминая, и продиктовал номер. — Передайте, пусть приедет Смирнов, Иван Пантелеевич.
Врач укоризненно вздохнул: — Товарищ больной, вы уж извините, но я не могу разрешить вам посещение… — он повернулся, собираясь уйти. — Я вам приказываю вызвать ко мне комиссара госбезопасности второго ранга Смирнова, — прошипел Говоров. — Вы поняли?
— Так точно, — выпучил глаза доктор. — Повторите, п-пожалуйста, номер.
— Погодите, — удержал пациент врача. — Что у меня с лицом? — провел Паша по тугой марлевой повязке.
— Множественные порезы, некоторые весьма глубокие, пришлось накладывать швы, очевидно, от стекла разбившихся приборов.
— И еще, — с некоторым волнением поинтересовался Говоров. — Моя форма, она в порядке?
— Комбинезон и форма в каптерке, а ваши документы и личное оружие на хранении в канцелярии.
— То есть, ничего странного? — уточнил офицер.
— Простите? — не понял хирург.
— Да так, это не существенно… — отговорился Павел. — Боялся, мало ли что.
— Так я иду звонить? — вопрос пациента слегка озадачил доктора.
— Конечно… И, естественно, никому ни слова. Даже вашему, госпитальному, начальству. А мне нужны бумага и карандаш. Это важно…
Получив заверение, что все будет исполнено, Павел закрыл глаза и погрузился в воспоминания о произошедшем.
Понемногу выстроилась несколько фантастичная, но единственно возможная версия.
Непонятным образом найденный им в кабине медальон перенес его в тело немецкого летчика, испытывавшего этот самолет. Что произошло с истребителем после — осталось тайной, но какая-то часть исчезнувшего естества неведомого Пауля Кранке, аса люфтваффе, осталась в памяти. В его памяти, капитана Говорова. Так же, как и язык, а возможно, и внешность. Хотя, тут никакой ясности. Доставшие его вряд ли разглядывали изорванное осколками лицо летчика. А оперирующему его хирургу было вовсе безразлично… Но, как говорится, имеют быть варианты. Форма-то вернулась… Нет, тут без совета с комиссаром не разобраться… Хотя, как знать, не посчитает ли Смирнов его сумасшедшим. Благо и прецедент уже был. Чего стоят Пашины обмороки.
Поэтому, едва нянечка принесла ему стопку желтоватой оберточной бумаги и карандаш, он принялся за письмо.
Исписанные мелким бисерным почерком листки могли стать единственным подтверждением его слов.
Комиссар приехал на следующий день. Он распахнул створку с матовым стеклом и весело усмехнулся, увидев замотанного пациента.
Возможно, после беседы с ним, возможно, по собственной инициативе, главврач госпиталя перевел странного пациента в отдельную палату.
— Никакого покоя от тебя, Говоров… — с преувеличенной суровостью попенял генерал Павлу, лежащему на кровати.
Павел поднялся и поправил полы короткой пижамы. — Товарищ комиссар… — попытался доложить он по уставу, — Смирнов отмахнулся и уселся на стул: — Ну, давай, рассказывай, раз позвал. Некогда.
Капитан вынул из-под подушки исписанные листы: — Иван Пантелеевич. Здесь все, касающееся «мессершмитта». Его пилотаж, слабые места, достоинства, ТТХ, все. Больше знают только его разработчики.
