Андрей Величко - Гости незваные
Он с надеждой поднял глаза на собеседника и в который раз обомлел. Только что перед ним сидел человек, олицетворяющий собой незыблемую, мудрую и безжалостную власть. С которым никому в здравом уме не пришло бы в голову не то что спорить, но и просто без должного рвения исполнять любые его приказы. Так вот, этот человек исчез. Сейчас перед Кисиным был старший товарищ, доброжелательный, умный и опытный, хоть и немножко строгий. И он смотрел на собеседника с искренним участием, пониманию чего совершенно не мешали никуда не девшиеся зеркальные очки.
— Вот именно, — кивнул канцлер, — вам предстоит доказать готовность к решению сложных задач. И сделать это я вам предлагаю следующим образом. Да, мы умеем перемещаться между мирами, причем осознанно, а не случайно, как это вышло у вас. Но и ваш случай представляет собой определенный интерес. Поэтому, пожалуйста, постарайтесь вспомнить все, что вы слышали об Арутюняне. Затем — людей, которые могли знать про него еще что-то. Знакомых, друзей и недоброжелателей этих людей. И так далее, вплоть до самых мелких подробностей и самых глупых сплетен. Жить вы пока будете во дворце, но ваша свобода не ограничивается. Можете гулять по Гатчине или даже Питеру, это не возбраняется. Прекрасный город, очень рекомендую посетить. Разумеется, в сопровождении. Надеюсь, вы понимаете необходимость этого и не станете на меня обижаться?
Кисин истово закивал.
— Вот и замечательно. Вам выделят магнитофон и стенографисток. Если вам что-либо потребуется, говорите им. И не стесняйтесь, потому что иначе, отвлекшись мыслью на что-нибудь постороннее, вы невзначай сможете забыть какую-нибудь важную деталь, а это ни к чему. Вы меня поняли?
Кисин вскочил, потому что с последней фразой старший товарищ исчез, и сейчас на него холодно смотрел тот, кого Виктор Иванович увидел, входя в этот кабинет.
— Так точно! — с энтузиазмом воскликнул он.
— Я так и думал. Идите, господин Кисин, и помните — мы на вас надеемся.
Спиной вперед, не в силах оторвать глаз от великого канцлера великой империи, Виктор Иванович допятился до двери и с облегчением вывалился в приемную.
Шагая вслед за неразговорчивым молодым человеком, которому было поручено проводить его в апартаменты, Кисин испытывал небывалый душевный подъем, чего с ним не случалось с самого рождения. Вот он, шанс! Понятно, почему про канцлера ходят столь противоречивые слухи: то он простой и добрый дядя Жора, заступник народа, то глумливый циничный палач, одним росчерком пера отправляющий тысячи невинных на страшный Вилюй, откуда возвращаются единицы. Разумеется, все они имеют под собой основание — этот человек может изобразить из себя кого угодно, вплоть до лучшего друга всех детей и физкультурников. Но ему, Кисину, он счел нужным продемонстрировать свою истинную сущность! Именно истинную, потому что изобразить такое невозможно. Что это, как не знак высокого доверия? Которое обязательно надо оправдать, потому что иначе…
Нет, решил Виктор Иванович, о таком нельзя даже думать. Ведь в чем главный талант любого руководителя? Ставить подчиненным только те задачи, которые им по силам! И канцлер, безусловно, обладает им в должной мере, иначе просто не может быть. Разумеется, надо постараться и вспомнить как можно больше, потому как знал Кисин действительно довольно много. И он оправдает доверие! Небось лаборанту тоже задавали эти вопросы, но что он мог ответить, о чем рассказать? Что где лежит в его подвале, и не более того. Разумеется, канцлер сразу понял, к кому нужно обратиться за информацией. И он ее получит, а затем…
Ведь не зря же его высочество согласился с принципиальной важностью вопросов партийного строительства! И не надо смущаться, что он, Кисин, здесь безродный новичок. Канцлер не боится поднимать на самый верх верных и преданных, не обращая ни малейшего внимания на их происхождение. Вон, георгиевский магнат Фишман, перед которым и в Москве трясется половина чиновников, — а как же, генеральный комиссар. В нашем мире никто про него ничего не слышал, а здесь — на тебе. С такой фамилией! И такой рожей, прости господи! За что его поднял из грязи и приблизил к себе канцлер? Неважно. Потому что его, Кисина, он приблизит за безграничную преданность и готовность выполнить любой приказ. И недалек тот день, когда…
Виктор Иванович представил себе этот момент. Вот он идет в черном мундире с серебряными молниями и дубовыми листьями в петлицах, а вокруг него — незримый, но от этого только еще более значительный ореол силы и власти. Разумеется, это всего лишь малая толика силы и власти канцлера, но мала она только по сравнению с ним, а для прочих людишек… Кисин отдавал себе отчет, что в покинутом им СССР он ни при каких условиях не получил бы и десятой части тех возможностей, что вдруг открылись перед ним здесь.
— Ваши комнаты, — отвлек его от возвышенных мыслей голос провожатого.
Когда мой визитер покинул кабинет, я еще минуты три приходил в себя. Нет, ну каков фрукт! Сходить, что ли, руки вымыть? Хоть и не здоровался с ним. Правильно Гоша хотел на него полюбоваться, экземпляр весьма интересный. Ничего, наверное, и в записи наша беседа будет смотреться неплохо. Как там писал Лермонтов? «Да, были люди в наше время». Вот именно. Мало того что были, так ведь никуда и не делись за двадцать лет! Разве что парочка села, так это в порядке исключения. Причем сидят и пишут, заразы, статьи и чуть ли не книги, изображая из себя узников совести. Почему-то у нас в империи что на лесоповале, что в алмазном карьере никому после смены и в голову не приходит заниматься эпистолярным искусством.
Но каким бы он ни был, а пользу действительно может принести немалую. Потому как нам обязательно нужно точно знать, жив или уже нет доктор физико-математических наук Арутюнян. И если жив, то где сейчас его искать.
ГЛАВА 11
Примерно через час после приема партийного деятеля из восемьдесят девятого года я прибыл в Зимний — показать Гоше запись и заодно поужинать. Почему-то она не произвела должного впечатления на величество, хотя основные моменты с моей точки зрения там получились очень неплохо. Заинтересовал его несколько другой вопрос.
— Вот объясни мне такую вещь, — начал он. — Я уже который год слышу, что у нас в России есть какой-то великий и ужасный канцлер, он же Гатчинский коршун.
Но сколько ни приезжал в Гатчину — ни разу никакого ужасного коршуна не видел! Там только ты сидишь, да и то не всегда. И кошки по коридорам носятся. Опять же сорок минут назад в мой секретариат звонят — к вам выехал канцлер. Ага, думаю, вот оно. И что? Опять приехал дядя Жора. Но ведь судя по восторгу на физиономии твоего Кисина, он видел нечто совсем другое! Почему же я, внимательно просматривая весьма качественную запись, не могу заметить ничего даже отдаленно похожего?
— Будешь под руку говорить, когда в ней вилка, стану ужинать у себя, а к тебе приезжать только в сортир, — пообещал я, приступая к бифштексу. — Ну что за манера решать мировые проблемы, толком не пожрав и даже пива не выпив! Вот и не видишь великого канцлера, хотя он очень даже есть.
После чего последовал примерно десятиминутный перерыв, за время которого я управился с ужином. И, открыв пиво, заметил:
— Интересно, когда тебе надоест подсовывать мне стаканы? Это же не водка, в конце концов, а пиво, которое надо пить прямо из бутылки. Ну и относительно великого канцлера. Ты думаешь, что Кисин его вот прямо так, без всякой подготовки, взял и увидел? Фигушки, это не такое простое дело. Сколько времени одна из лучших Танечкиных специалисток по внушению подсознательных реакций, старший ликтор Зверюгина ему мозги настраивала под предлогом мытья полов и всего прочего!
— Значит, это ему заранее установку сделали, тогда понятно. И очки ты не снял из соображений окончательно его не доконать? А то ведь как глянет на них, так и обмирает. Боялся, что от твоего прямого взгляда он вовсе в обморок хлопнется?
— Величество, ну я же тебе все-таки не Вольф Мессинг, взглядом кого-то гипнотизировать. У нормальных специалистов для этого используется блестящий шарик на ручке. Или даже хорошо отполированная чайная ложка, а ему Аглая дала установку на очки. Их же тут, кроме меня, почти никто не носит, зеркальные-то, установок вакуумного напыления мало и они под контролем. Ну и мундир, понятно, тоже шел до кучи в образе.
— А как же ты в очках смог взглядом что-то такое изобразить, что бедный Кисин прямо на глазах переходил от ужаса к восторгу и обратно?
— Вот как раз без них у меня точно ничего не получилось бы, я с людьми умею только языком разговаривать. Ну или кулаками, в особо исключительных случаях. Тут же требовалось всего лишь поворачивать голову так, чтобы он видел в очках то свою перекошенную рожу, то освещенное закатом окно, то люстру с куском потолка. Уж этому-то я за одиннадцать лет своего канцлерства научился, чай, этот хмырь далеко не первый, с кем велись подобные беседы. А установки на такие картины ему были даны заранее.
