Сергей Конарев - Балаустион
В тот день номарги, почему-то не проявив к персоне афинянина ни малейшего интереса, покинули Персику вместе с Леотихидом и его лохагами. Все выглядело так, словно внешние беды исчезли, и осталось справиться только с собственными демонами. За те несколько дней, что прошли с похорон царя Павсания до прибытия триеры с царевичем Пирром на борту, Леонтиск несколько оправился, научившись заглушать боль мечтами о будущем. Мечтами, преимущественно окрашенными в радужные тона. Леонтиск уже твердо определил свое будущее, крепко связав его с судьбой спартанского царевича, который когда-нибудь станет царем. Обязательно станет, опровергнув нелепое обвинение в убийстве отца. Пока во главе лакедемонских судей стоит эфор Фебид, справедливейший из людей, по-иному и быть не может.
И когда получат по заслугам враги, когда залечатся раны и оплаканы будут потери, настанет пора отпраздновать победу и повеселиться. Уж он, Леонтиск, предоставит друзьям такой повод, ведь ждет его в родных Афинах некая прекрасная и бесшабашная дочка архонта.
Свадьба! Устроим ее с великим размахом. Все-таки он не кто-то там, а спутник самого царевича Спарты. Молодой Эврипонтид будет шафером, об этом существовала давнишняя договоренность, так что церемония, без сомнения, пройдет с большой помпой. Соберется пол-Спарты, нужно не забыть пригласить и некоторых из афинян. Обязательно — доброго Терамена Каллатида, который столько сделал и делает для них обоих. И старину Менапия с его семьей, — Леонтиску еще предстоит очень тяжелый разговор с обоими отцами по поводу злосчастной гибели их сыновей. Простят ли они его?
Леонтиск вздохнул. Есть и еще одна проблема: приглашать ли собственного отца? Еще пару месяцев назад, до злосчастной поездки в Афины, молодому воину и в голову не пришло бы задать себе подобный вопрос. Но теперь, когда отец оказался одним из тех, кто готовил убийство царевича Пирра… По существу, отца нужно считать теперь врагом. Однако все в душе Леонтиска протестовало против такого решения. Как же так? Никомах всегда был добр к сыну, принимал участие в его воспитании, всегда помогал советом и деньгами, гордился им, и совершенно искренне желал ему счастья… И теперь все это — псу под хвост только из-за того, что жизнь привила Леонтиску иные политические пристрастия? Политика отнимет у сына отца, а у отца — сына?
Смириться с этим было невозможно. Нет, они просто обязаны помириться. Если отец признает право сына на самостоятельное определение своих взглядов и своей судьбы, Леонтиск найдет в себе силы простить отцу участие в гнусном заговоре. И, может быть, сможет уговорить Пирра не питать ненависти к афинскому стратегу. И тогда присутствие отца на свадьбе станет возможным. Увы, в отношении родственников Эльпиники на такой прогресс нечего было и рассчитывать. Хвала богам, что сама она — девушка решительная, и не побоится покинуть семью ради новой жизни с любимым.
Леонтиск по привычке прикрыл рукой растянувшую губы улыбку, огляделся. Он сидел на ступенях особняка Эврипонтидов, ожидая возвращения отправившихся в Гитий товарищей. И царевича Пирра, человека-глыбы, героя, которого афинянину не хватало до неприличия. Сердце Леонтиска радостно забилось, когда он увидел, как вскочил со своей скамьи и бросился открывать ворота привратник Орбил. Через дюжину мгновений тяжелые ладони Эврипонтида хлопали его по плечам, и голос с металлической хрипотцой участливо расспрашивал о руке.
— Готов служить, командир! — по-военному отвечал Леонтиск, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
А потом подошли друзья, сопровождавшие царевича на Крит. Ион, Галиарт, Тисамен, Феникс — боги, как он по ним соскучился! И Лих с Аркесилом здесь. Они снова все вместе, за исключением Энета, да будет ему покойно в царстве Аида.
«Спутники» не успели обменяться и несколькими словами, как на крыльцо вышла тетка Арита. Ее черные глаза были наполнены влагой, но голос не дрожал.
— Род Эврипонтидов приветствует нового главу. Проходи в дом, сынок, высокие гости желают поприветствовать тебя.
Пирр осторожно обнял сестру своей матери, для чего ему пришлось изрядно развести руки, а она наградила его звучным поцелуем в лоб. После этого все направились в экседру, где, как уже было известно, ожидали полемарх Брахилл, стратег Никомах и советник Мелеагр — старший состав партии эврипонтидов. Дополнил его прибывший с царевичем секретарь Гермоген, сухо поприветствовавший военных и окативший подозрительным взглядом Мелеагра, перебежчика из вражьего стана.
После приветствий и соболезнований Пирр приступил к рассказу о произошедшем на острове несчастье. Слушая в оба уха, Леонтиск скользил глазами по лицам собравшихся.
Пирр занял свой любимый высокий стул у очага, напротив него, массивный и мрачный, сидел полемарх Брахилл. Казалось, что у старого полководца прибавилось седины, и сам он как будто сильно сдал с тех пор, как Леонтиск видел его в последний раз. Когда Иамид с безразличным видом примостился недалеко от царевича, Коршун демонстративно, с угрожающе выдвинутой вперед нижней челюстью, расположился между ними. С другой стороны, глядя на старшего брата искрящимися глазами, устроился Орест. Мелеагр и Гермоген, искоса поглядывая друг на друга, постарались занять места как можно дальше друг от друга. Стратег Никомах и «спутники» царевича расселись на скамьях, тянущихся вкруговую вдоль стен. Ион, как обычно, разложил на коленях дощечки для письма.
Рассказ молодого Эврипонтида занял около часа.
— Вот оно как все было, — первым подал голос стратег Никомах. — Бедный мой друг Павсаний. Прожил остаток жизни в изгнании, преданный государством, которому так верно служил. А когда государство прозрело, умер, преданный другом.
— Предательство заразно, как чума, — пролаял полемарх Брахилл. — Даже сейчас среди нас есть бывшие соратники государя, переметнувшиеся к врагам!
С этим старый полководец вонзил колючий взгляд в лицо Иамида.
— Я не предавал царя, — серые губы номарга едва разжались. — Я виноват лишь в том, что не стоял у его кровати день и ночь, каждую минуту, не позволяя даже сыну оставаться с ним наедине.
Гиппагрет говорил, не глядя на Пирра, но тот немедленно вскипел.
— Ты слышал мой рассказ. Пусть боги лишат меня посмертия, если я сказал хоть единое слово лжи! Подлый убийца вошел, воспользовавшись какой-то скрытой дверью….
— Но мы ничего там не нашли, — Иамид потемнел лицом.
— Из чего не следует, что потайного хода нет, — рявкнул Лих. — Каменную дверь в локоть толщиной не простучишь, и хитроумные критяне знают толк в строительстве… Их дворцам тысячи лет.
— Это все слишком сложно для меня, — покачал головой гиппагрет. — Я — воин, и неискушен в хитростях. Для меня естественно поверить, что если в комнате находились двое, и один убит, то второй — убийца. Кроме того, я не знаю молодого наследника так хорошо, как вы, здесь собравшиеся. Меня… смущает, что все вы, как один, уверены в его невиновности. Но если… хм… не знаю. Я солдат, и получил приказ. И намерен его выполнить.
Полемарх Брахилл откашлялся.
— Иамид, я знаю тебя как храброго и честного воина, одного из лучших в Спарте. Кур-рва медь, мы не можем требовать от тебя изменить присяге, которую ты дал Эвдамиду. Но можем ли мы хотя бы говорить при тебе свободно, смеем ли рассчитывать, что ты останешься только солдатом, и не возьмешь на себя роль доносчика?
Номарг долго молчал, потом поднял серые глаза на полемарха.
— Элименарх Леотихид, брат царя, дал мне… некоторые дополнительные инструкции относительно моего пребывания здесь, в доме Эврипонтидов. Я отвечу тебе, полемарх Брахилл, то же, что сказал ему: скорее у статуи Геры вырастет борода, чем гиппагрет Иамид, сын Пройкила, станет шпионом.
Сподвижники Эврипонтидов переглянулись, скрывая облегченные вздохи.
— Отлично, однако война объявлена, и этого не изменить. Нам нужно придумать, как разрушить план заговорщиков, — Леонтиск специально, чтобы не смущать Иамида, не стал говорить — «Агиадов».
— Увы, на этот раз Агиадам удалось крепко схватить нас за задницу, кур-рва медь, — прорычал полемарх Брахилл, который не был столь дипломатичен.
— Это Эпименид, предавший нас, позволил подобному случиться, — бесцветным голосом произнес стратег Никомах. Эпименид был его другом. — Без него у врагов ничего бы не получилось. Я до сих пор гадаю, как им удалось заставить его служить себе? Поговорить с Эпименидом мне не удалось — не пустили «белые плащи», охраняющие дом, а на улицу он не выходит.
— Что с ним разговаривать, с псом поганым? — не выдержал Феникс. — Нужно выволочь его из дома, подвесить на дыбе и рвать клещами….
Никомах мрачно нахмурился. Предательство друга не давало ему покоя.
Заговорил Пирр:
