Александр Михайловский - Рандеву с «Варягом». Петербургский рубеж. Мир царя Михаила (сборник)
Там у нас была стоянка полчаса, и один из полицейских должен был заказать в тамошнем вокзальном ресторане обед, который нам обещали доставить прямо в вагон.
Криминальрат Кригер оказался человеком общительным. Он много говорил, в то же время ухитряясь ничего не сказать по существу. Из его болтовни я понял лишь одно – германские власти считают нас чем-то вроде VIP-персон, и что в Любеке нас ждет большое начальство. Какое именно – господин Кригер, к сожалению, сам не знает.
Поддерживая разговор с немецким полицейским, я искоса наблюдал за своими спутниками. Коба и Ирина, казалось, не замечали ничего вокруг. Они, как два голубка, ворковали, стоя у окна, и не обращали никакого внимания на болтовню господина криминальрата. А вот Ильич и Крупская слушали немца внимательно, и даже поддакивали ему.
Я заметил, что Ленин время от времени с какой-то опаской поглядывает на меня. Видимо, он все еще не мог отойти от наших ночных приключений. Дождавшись, когда неугомонный Ганс Кригер вышел в туалет, он подошел ко мне и неожиданно тихим голосом сказал:
– Николай Арсеньевич, а вы опасный человек. Я бы сказал даже – страшный. Нет, нет, – замотал он головой, заметив у меня на лице неудовольствие от его слов, – я прекрасно понимаю, что у вас не было другого выхода. Да и вы прежде всего спасали наших дам и нас грешных, в том числе от верной гибели. Я хорошо знаю эсеровских боевиков – для этих мясников нет ничего святого.
Но вот как вы так, запросто, убили этих людей… Я вас даже не узнал в тот момент – милейший человек, приятно поговорить, пошутить, и вот, в один миг, вы словно превратились в какой-то бездушный механизм, нацеленный на человекоубийство. Наверное, трудному было этому научиться? – спросил он у меня. И, не дожидаясь ответа, задал еще один вопрос: – Скажите, а у вас, людей из будущего, все такие?
Я вздохнул. Ох, не стоило Владимиру Ильичу лезть так глубоко мне в душу, быть может, даже из самых лучших побуждений. Люди моей профессии научены всем способам уничтожения себе подобных. Но если бы знало большинство – как нам не хочется лишний раз воспользоваться тем, чему нас учили. Но чаще всего убивать приходится тогда, когда у тебя нет выбора – или ты, или тебя…
Поняв, что его вопросы сочли бестактными, Ильич коротко извинился и отошел в сторону.
Вот и Франкфурт. Нам принесли обед, и мы впервые за двое суток с аппетитом поели горячее первое и второе. Ну, а пока мы занимались чревоугодием, господин Кригер сбегал на телеграф и принес оттуда телеграмму, в которой говорилось, что нам надо поспешить в Копенгаген, и что наше руководство благодарит нас за отлично проведенную операцию.
Кроме телеграммы криминальрат принес несколько свежих газет, и, как положено в приличном обществе после обеда, мы вольно расположились в мягких креслах вагона и занялись изучением последних новостей…
27 (14) марта 1904 года, утро. КопенгагенМинистр иностранных дел Германской империи Освальд фон Рихтгофен
События, которые круто поменяли весь вектор германской внешней политики в течение последнего месяца, можно сравнить только с грандиозным политическим землетрясением, меняющим до неузнаваемости мировые ландшафты. Еще совсем недавно Российская и Германская империи находились в составе антагонистично настроенных военных союзов. И вдруг все поменялось буквально в одночасье.
Русский император разорвал союз с Французской республикой и благородно протянул победоносную руку нашему кайзеру, которую тот, конечно же, немедленно пожал, ибо давно мечтал о союзе Германии и России, направленном против Англии и Франции. По крайней мере, так писали в проправительственных газетах. Левая же и либеральная пресса в Германии пришла в неистовство. Русско-германский союз был заклеймен позором, газеты писали о том, что кайзер вступил в союз с русским царем, таким тоном, будто он заключил союз с самим Сатаной и подписал его кровью.
Но наш кайзер мужественно стерпел хамство и оскорбления бумагомарателей. Правда, несколько особо наглых газетенок было закрыто по решению имперского суда, а остальные сбавили тон и лишь уныло скулят, поругивая мое министерство и меня лично.
Ну, а мой непосредственный начальник и политический наставник канцлер фон Бюлов в порыве откровенности сказал мне, что перед Германией открываются новые и светлые горизонты. Теперь в своем стратегическом планировании наша империя могла в полной мере сосредоточиться на проблеме Франции и ее колоний. Мы разгромили лягушатников тридцать шесть лет назад и готовы разбить их еще раз. Только мне кажется, что наш кайзер решил возродить империю Карла Великого, и на этот раз германские войска могут остаться во Франции навсегда.
Во время нашей последней встречи перед моей поездкой в Данию у него был такой взгляд… Ну, в общем, словно сбылись его самые заветные мечты, причем такие, о которых он раньше даже и помыслить не мог. А Франция с колониями – это огромные территории, забрав которые мы сможем соперничать с самой Британской империей.
Правда были у нас и недовольные таким развитием событий. И совсем не проплаченные британцами и французами левые в рейхстаге и либералы. Одной из высокопоставленных персон, которой пришлось расстаться с насиженным годами местом, стал «серый кардинал» нашего МИДа барон Фридрих Август фон Гольштейн, начинавший работать еще с Бисмарком.
Барон Гольштейн был сторонником соединения несоединимого, то есть ориентировался на союз Германии и Великобритании, нацеленный против России. Нет, благодарю покорно, таскать каштаны из огня для банкиров из лондонского Сити – это не самое большое удовольствие в жизни.
Да, я честный немецкий чиновник, в точности исполняющий все указания своего руководства, и тем самым являющийся одной из главных опор нашего государства. Но даже простой чиновник может понять – что приносит Германии пользу, а что вред. Как такой умудренный политик не мог видеть того, что Англия просто использовала нас в своих комбинациях, ничуть не заботясь о соблюдении интересов Германии?! Или у него было против русских что-то личное? Не знаю, не знаю…
Одним словом, после отставки этого «серого кардинала», наша политика избавилась от симптомов вялотекущей шизофрении и наконец-то стала последовательной. И кайзер, и канцлер Бюлов, и я не покладая рук работали над созданием русско-германского союза, открывающего перед нашей империей головокружительные перспективы.
Смерть русского царя Николая от рук террористов, казалось бы, похоронила наши надежды на успешное завершение этой работы. Но его младший брат сразу же твердо заявил: «Русско-германскому союзу быть!»
Вот после этого заявления кайзер и отправил меня в Копенгаген, где я вместе со своим русским коллегой Петром Николаевичем Дурново провел переговоры о привлечении в наш будущий союз Дании в качестве младшего партнера.
Поначалу я думал, что эта затея лишена всяческого смысла и обречена на провал. Ведь последние сорок лет после войны за Шлезвиг и Гольштейн Дания была к нам, немцам, откровенно враждебна, считая нас агрессорами и оккупантами. Но как выяснилось, когда русские и немецкие дипломаты действуют заодно, то они могут творить настоящие чудеса. К тому же датчане ненавидят англичан не меньше, а может быть и больше, чем нас, немцев. Да, мы воевали друг с другом, но не сжигали в целях устрашения Копенгаген вместе со всеми жителями.
Целую неделю мы вместе с господином Дурново работали над тем, чтобы этот крайне важный для нас союз наконец-то состоялся. И позавчера, двадцать пятого марта, датский фолькетинг ратифицировал соглашение, и оно вступило в законную силу. Мы вместе с моим русским коллегой вздохнули с облегчением – балтийское побережье России и Германии теперь будет надежно защищено датским форпостом.
Зато воплями негодования немедленно разразились британские политики. Джентльмены из Лондона были в шоке – как же так, какие-то там немцы и русские посягнули на главный принцип английской политики – право на безнаказанный разбой, которое они сами себе присвоили еще со времен королевы Елизаветы Девственницы и знаменитого пирата Френсиса Дрейка.
Сразу же после ратификации я выехал на один день в Берлин, для личного доклада канцлеру Бюлову и кайзеру Вильгельму. Выслушав мой рассказ, император велел мне немедленно возвращаться в Копенгаген для организации взаимодействия между немецкими, русскими и датскими военными по организации обороны проливов. Тут нужен был дипломат с военным опытом. И лучше кандидатуры, чем моя, трудно было бы найти.
Ведь я успел поучаствовать в двух войнах – в войне с Австрией в 1866 году я был всего лишь юнкером, а в 1870 году, когда Пруссия проучила этого французского задаваку Наполеона III, я уже был офицером. Конечно, с тех пор многое воды утекло, и воевать стали по-другому, но что такое война, я все же знал не понаслышке.
